– Отблагодарил?
– Не хотела брать, я в карман халата сунул.
– Собери моих людей.
Моих – значит, лиц особо приближенных, телохранитель кивнул и ушел, а его хозяин взлетел по лестнице на второй этаж. Перед спальней он замер, прислушался, после тихонько вошел. Бледная Эля казалась спящей, но, когда Асланбек приближался, а двигался он как кошка – неслышно, она распахнула глаза, в которых дрожали слезы.
– Ты не спишь? – произнес Асланбек, усаживаясь на кровать.
Эля взяла его руку и уткнулась лицом в ладонь, ему пришлось прилечь рядом.
– Семь пуль… – плакала она. – Как же ему было больно… Ведь это очень сильная боль, которую невозможно вытерпеть. Но он сильный… мужественный… сумел дойти… Почему он умер? Его же привезли в больницу…
И не скажешь: успокойся, все будет хорошо – в смерти нет положительных черт.
– Не думай об этом, – сказал Асланбек.
– А я все время думаю, все время. Не видела папу, но представляю, будто видела… и мне… мне больно, как ему.
– Спи. Тебе надо заснуть.
– Не уходи, мне страшно одной.
– Спи. Я не уйду.
Заснула она быстро, не выпуская руку мужа, очевидно, укол подействовал. Асланбек осторожно вытащил из-под щеки Эли руку, бесшумно вышел.
В холле у входной двери стояли трое молодых мужчин, они все знали и понимали, зачем их срочно вызвали.
– Отдыхайте, – сказал Асланбек. – Выезжаем на рассвете.
Телохранитель отвел всех в комнату для гостей, распорядился, чтоб им принесли ужин.
9. Все-таки пуля дура
Наконец-то похолодало! Еще вчера вечером подул северный ветер, за ночь остудив уставший от летнего зноя город. И сразу дышать стало легче, бодрячок охватил, стоило выйти на улицу, потянуло вернуться за ветровкой. Киселев вернулся. Два сеттера от нетерпения подпрыгивали, но без хозяина не решались рвануть на простор, манивший из-за ограды. Правда, один не выдержал, затрусил в угол ограждения и скромно присел, с наслаждением прикрыв веки и вытянув кверху морду. Из подъезда элитного дома вышел Киселев, застегивая на ходу ветровку, призывно свистнул и побежал трусцой к берегу.
Одни врачи говорят – не надо бегать, другие – надо! Как тут быть? Только получать удовольствие, иначе от одних противоречий сляжешь, облепленный недугами. А Киселеву всегда нравилось быть в форме, нравились пробежки, легкая гимнастика. Да и утренние часы, солнце над горизонтом, обещавшее великие свершения, облака над головой, запахи – все это давало позитивный настрой, оздоравливало душу. А ведь поговорка «в здоровом теле – здоровый дух» не верна, ее следует чуточку подправить: здоровый дух способствует здоровью тела. Да, так. Ибо, если дух хиреет, тело дряхлеет, Киселев по утрам делал два дела разом: двух охотничьих собак прогуливал и свой дух подпитывал живительной энергией.
Вчера ему сообщили о страшной смерти Маймурина, он, конечно, не рад. Но и особой скорби не испытывал, считая, что недруг чересчур старался приобрести врагов, просто из кожи вон лез. Разве удивительно, что его старания увенчались пулями? Жаль, у людей отсутствует чувство меры, отсюда потери их ни с чем не сравнимы. Сейчас Киселев жалел, что и у него чувство меры потеряно, в противном случае он не поддался бы на провокации Маймурина, сохранил бы здоровье.
Его обогнал джип – излюбленный вид транспорта воротил, бандитов и начальников правоохранительных органов, кстати, цвет они тоже предпочитают один – черный. Если вдуматься, то и род деятельности этих трех категорий… практически одинаков, ну, с небольшими различиями. Джип поднял пыль, пришлось Киселеву свернуть с дороги и буквально ковылять по заросшему полю.
Но вот и полоска берега, над плоской гладью поднялось ярко-оранжевое солнце – будет ветер. Киселев добежал до кромки воды, здесь обычно он делал простейшую гимнастику, только чтоб кости привести в рабочее состояние, и медитировал, настраиваясь на длинный день. Начал он с наклонов вперед – глубоко вдыхая влажный воздух и шумно выдыхая…
Неподалеку заглох мотор…
– Киселев?
Не выходя из положения наклона, он повернул голову. К нему уверенно и спокойно шел мужчина лет тридцати с хвостиком, явно выходец с Кавказа, за ним… Елки-палки, совсем офонарели! Два придурка с автоматами на плечах! Но поскольку у автоматчиков рожи были родные, белобрысые, стало быть, вызывающие доверие, посетила вторая мысль: это могут быть и служаки из отряда быстрого реагирования. Киселев выпрямился, ответив незнакомцу:
– Да, Киселев я. А в чем дело?
Незнакомец остановился метрах в пяти-шести от него, прищурив глаза, всматривался в лицо Киселева несколько секунд, затем очень просто, словно это естественная вещь, сказал:
– Ты убил моего тестя.
Екнуло сердце, внутри натянулись некие струны, о которых Киселев не подозревал, но сейчас обнаружил в себе. Они щемяще звенели, нагоняя неясный ужас, вместе со звоном нарастала вибрация в руках и ногах, а сердце… сердце перестало биться, оно замерло, предчувствуя… Киселев не успел запаниковать, однако понимал: что-то нужно делать.
– Я?! – дружелюбно улыбнулся он. – С какого дуба ты упал, парень? Почему решил, что я его?..
– Вы были врагами.
Его адское спокойствие заставляло волноваться Киселева, но пока хорохорился, да и не верил, что в этом диалоге он заранее проигравшая сторона:
– Пф!.. Это громко сказано. Мы ссорились, ну и что? Ты всех убиваешь, с кем ссоришься? Если рассуждать как ты, то, по идее, на земле давно никого не осталось бы.
– Я хотел, чтоб ты знал, за что…
Зять Маймурина сделал шаг назад, в то время как автоматчики, сбрасывая ремни автоматов с плеч, сделали два шага вперед, может, больше, очутившись по бокам незнакомца. Тут-то и подумал Киселев, что отряды быстрого реагирования с оружием в руках одеты в форму…
Две длинные очереди оглушили Киселева.
В него врезались тысячи железных осколков и вылетели сзади, он ощутил, как они вылетали, а может, это было обманчивое ощущение.
Казалось, его разорвало на части, боль при этом была чудовищной силы. От боли душераздирающе кричат, но Киселев именно от боли не мог выдавить из себя ни единого звука даже шепотом.
Лопнули струны внутри, оборвались разом, и наступила глухота, Киселев абсолютно потерял слух.
Он запрокинул голову, вскинул руки… Ах, небо! И ворохи облаков, слегка окрашенные желтизной и оранжевым свечением, застывшие на голубой сфере. Нет, они отливали всеми цветами радуги, только едва заметными, это целая феерия цвета. Облака никогда не бывают белыми, никогда – лишь сейчас понял Киселев. А сколько осталось непонятого, непознанного, не увиденного?
Собаки мчались к хозяину…
Хлопнули дверцы джипа, взревел мотор…
Наталья не ошиблась, Парафинов действительно какой-то сам не свой, будто его придавили бетонной плитой. Неужели до такой степени переживает из-за череды убийств? Так на все преступления здоровья не хватит, да и за время службы давно должен был привыкнуть. Но состояние Игоря Игоревича мимоходом скользнуло в уме и унеслось, новость он рассказал сногсшибательную.
– Семь пуль?! – изумилась она. – И Маймурин после этого был еще жив? Еще и бежал за киллером?! Быть не может.
– Представь, доехал живым до больницы, а умер по дороге в операционную от потери крови.
– Просто небывалый случай.
– Арамис со смертельным ранением тоже жил долго.
– Я думаю, убивал не киллер, а человек, глубоко ненавидевший Маймурина.
– Угу, Киселев, да?
– Ну, не знаю… Выпустить аж семь пуль подряд – нужно сильно ненавидеть.
– В том-то и дело, что убийца никак не мог убить Маймурина, выстрелит, а жертва убегает, вот он и бегал за ним по стройке, добивал его.
– А это откуда известно?
– Свидетель есть, с балкона видел убийство, слышал выстрелы, он же звонил в отделение. Опозорились мы перед всем городом. Редчайший случай: во время совершения преступления позвонили и сообщили, но…
– Вы из-за этого переживаете? – сочувственно спросила Наташа.
– Да нет, я вообще… А что, заметно? – почему-то напрягся он.
– Заметно. Игорь Игоревич, я пришла к вам по делу. Моя подруга привезла Ипполита, сына Раисы Баграмян от первого мужа…
– Ипполит у нее появился без мужа. Ну и что?
– Он интересуется, как идет следствие. Хочет знать в подробностях.
– Зачем? – недоуменно поднял брови Парафинов.
– Любимая женщина страдает.
– А кто у него любимая женщина?
– Мама. Да, да, его мама. А вы что подумали?
И Наташа заливисто рассмеялась непонятно чему, улыбнулся и Парафинов, но посчитал ее смех заигрыванием – у каждого свои ассоциации. Он тут же откликнулся, протянув руку и коснувшись пальцами всего лишь кончиков ногтей Наташи. Намек сделан, а она:
– Ипполит хочет взглянуть на пулю, убившую отчима.
– Это еще что за блажь?
– Предлагает помощь следствию.
– Да ну! – хмыкнул Парафинов, смелее потирая пальчики Наташи, она же не убрала руку. – Ладно, я с ним сам поговорю. Наташка, а давай рванем ко мне после работы?
