- Ах, это ты! Ну и видик у тебя! Что это ты вырядился мальчуганом?
- Да и ты тоже.
Он бросил взгляд на свою одежду.
- Верно, и я тоже.
Его черные брови нахмурились, сошлись на переносице в одну широкую полосу над глазами, с минуту он смотрел на меня, лицо его стало грустным.
- Мы похожи на двух тощих клоунов.
Он побарабанил пальцем по оконному стеклу и спросил:
- Ты куда едешь?
- В Г.
Он свистнул.
- Я тоже. У тебя там родители?
- Они умерли. Но там мои сестры и опекун.
- И что же ты будешь там делать?
- Не знаю.
Он снова молча забарабанил по стеклу, затем вынул из кармана сигарету, разломил надвое и протянул мне половину.
- Видишь ли, - с горечью проговорил он, - мы здесь лишние. Нам не следовало возвращаться. Помолчав, он добавил: - Вот тебе пример, там сидит блондиночка, - он показал большим пальцем на свое купе. - Хорошенькая штучка. Сидит прямо напротив меня. Так ведь она смотрела на меня как на дерьмо!
Он яростно махнул рукой.
- Как на дерьмо! Я со своим Железным крестом и прочим - для нее дерьмо! - И закончил: - Поэтому я и вышел.
Затянувшись, он наклонился ко мне:
- А знаешь, как в Берлине штатские поступают с офицерами, которые выходят на улицу в форме? - Он посмотрел на меня и со сдержанным бешенством сказал: - Они срывают с них погоны!
Комок подступил у меня к горлу:
- Это правда?
Он кивнул головой, и мы некоторое время молчали. Затем он снова заговорил:
- Так что же ты теперь будешь делать?
- Не знаю.
- А что ты умеешь? - И не давая мне времени ответить, он горько усмехнулся и продолжал: - Не трудись, я отвечу за тебя: ничего. А я что умею делать? Ничего. Мы умеем драться, но, кажется, в этом больше не нуждаются. Так вот, хочешь знать, что нас ждет? Мы - безработные. - Он выругался. - Тем лучше, черт возьми! Я предпочитаю всю жизнь быть безработным, чем работать на их проклятую республику!
Он заложил свои большие руки за спину и начал смотреть в окно. Немного погодя он вынул из кармана клочок бумаги и карандаш, приложил бумагу к стеклу, нацарапал несколько строк и протянул мне.
- Вот, возьми мой адрес. Если некуда будет деться, приходи ко мне. У меня только одна комната, но в ней всегда найдется место для старого товарища из отряда Гюнтера.
- А ты уверен, что тебя ждет твоя комната?
Он засмеялся.
- О, это уж точно! - И добавил: - Моя хозяйка вдовушка.
В Г. я сразу отправился к дяде Францу. Было темно, моросил мелкий дождик. У меня не было пальто, и я вымок с головы до ног. Дверь мне открыла жена дяди Франца.
- Ах, это ты, - сказала она, будто мы только вчера расстались. - Заходи же!
Это была длинная сухопарая женщина с пробивающимся на верхней губе и на щеках черным пушком. Вид у нее был скорбный. В полумраке передней она показалась мне сильно постаревшей.
- Сестры твои здесь.
Я спросил:
- А дядя Франц?
Она метнула на меня взгляд с высоты своего роста и сухо ответила:
- Убит во Франции. - Потом добавила: - Надень шлепанцы, наследишь.
Пройдя вперед, она открыла дверь в кухню. Две девушки сидели за шитьем. Я понял, что это мои сестры, но с трудом узнал их.
- Входи же, - сказала тетя.
Обе девушки поднялись и молча стали меня разглядывать.
- Это ваш брат Рудольф, - сказала тетя.
Они подошли, не произнеся ни слова, одна за другой пожали мне руку и снова сели.
- Можешь сесть, это ничего не стоит, - сказала тетя.
Я сел и взглянул на своих сестер. Они всегда были немного похожи, но теперь я уже не мог различить их. Они снова принялись за шитье, время от времени украдкой поглядывая на меня.
- Ты голоден? - спросила тетя.
В голосе ее звучала фальшь, и я ответил:
- Нет, тетя.
- Мы уже поели, но если ты голоден...
- Спасибо, тетя.
Снова наступило молчание. Потом тетя сказала:
- Как ты плохо одет, Рудольф.
Сестры подняли головы и взглянули на меня.
- Это пиджак, в котором я уехал.
Тетя укоризненно покачала головой и взялась за свое шитье.
- Нам не оставили военного обмундирования, потому что у нас была колониальная форма, - добавил я.
Снова наступило молчание. Его опять прервала тетя.
- Вот ты и вернулся!
- Да, тетя.
- Твои сестры выросли.
- Да, тетя.
- Ты найдешь здесь перемены. Жизнь очень тяжела. Есть совсем нечего.
- Я знаю.
Она вздохнула и снова принялась за свою работу. Сестры сидели молча, склонившись над шитьем. Так продолжалось довольно долго. Молчание становилось все тягостней. Напряжение застыло в воздухе, и я понял, в чем дело. Тетя ждала: я должен заговорить о своей матери, расспросить о ее болезни и смерти, и тогда мои сестры начнут плакать, а тетя - патетическим тоном рассказывать о ее кончине. Прямо обвинять меня она не будет, но из ее рассказа получится, что я всему этому причиной.
- Ну и ну, - выждав немного, сказала тетя, - не очень-то ты разговорчив, Рудольф.
- Да, тетя.
- Не скажешь, что ты провел вдали от дома почти два года.
- Да, тетя, два года.
- Не больно ты нами интересуешься.
- Да нет, интересуюсь, тетя.
Комок подступил у меня к горлу, и я подумал: "Вот теперь". Я сжал кулаки под столом и сказал:
- Я как раз хотел вас спросить...
Все три женщины подняли головы и посмотрели на меня. Я запнулся. В их ожидании было что-то жуткое и радостное, от чего кровь застыла у меня в жилах, и не знаю, как это произошло, но вместо того, чтобы сказать: "Как умерла мама?" - я тихо выговорил:
- Как умер дядя Франц?
Наступила тревожная тишина. Мои сестры взглянули на тетю.
- Не говори мне об этом негоднике, - ледяным тоном произнесла тетя. - И добавила: - У него, как и у всех мужчин, в голове было лишь одно - драться, драться, вечно драться и бегать за девками!
Я поднялся. Тетя посмотрела на меня.
- Уже уходишь?
- Да.
- Ты нашел, где остановиться?
Я соврал:
- Да, тетя.
Она выпрямилась.
- Тем лучше. Здесь мало места. К тому же у меня твои сестры. Но на одну-две ночи можно было бы устроиться.
- Спасибо, тетя.
Она смерила меня взглядом с головы до ног и стала рассматривать мой костюм.
- У тебя нет пальто?
- Нет, тетя.
Она размышляла.
- Подожди. У меня, кажется, осталось старое пальто твоего дяди. Она вышла, я остался наедине с сестрами. Не поднимая глаз, они продолжали шить. Я посмотрел на одну, потом на другую и спросил:
- Кто из вас Берта?
- Я.
Та, что ответила, подняла подбородок, наши глаза встретились, и она тотчас же отвела взгляд. Я был явно на плохом счету в семье.
- Вот, - входя сказала тетя, - примерь-ка.
Это был измятый, вытертый, изъеденный молью зеленый реглан, чересчур большой для меня. Я что-то не помнил, чтобы дядя Франц его когда-нибудь носил. Дядя Франц в штатском всегда выглядел очень элегантно.
- Спасибо, тетя.
Я надел пальто.
- Надо будет его укоротить.
- Да, тетя.
- Оно еще хорошее, знаешь. Если будешь его беречь, оно послужит тебе.
- Да, тетя.
Она улыбалась. У нее был гордый и растроганный вид. Ведь она дала мне пальто. Я ничего не спросил о матери - и все же она дала мне пальто. Я должен был чувствовать себя во всем виноватым.
- Ну, ты доволен?
- Да, тетя.
- Ты в самом деле не хочешь выпить чашку кофе?
- Нет, тетя.
- Ты можешь посидеть еще немного, если хочешь, Рудольф.
- Спасибо, тетя. Мне нужно идти.
- Что ж, в таком случае я тебя не удерживаю.
Берта и Герда встали и подошли пожать мне руку. Обе они были немного выше меня ростом.
- Заходи к нам, когда захочешь, - сказала тетя.
Я стоял на пороге кухни, окруженный тремя женщинами. Плечи пальто спускались у меня чуть не до локтей, а руки совсем исчезли в рукавах. Внезапно все три женщины словно выросли у меня на глазах. Одна из них склонила голову набок, где-то что-то щелкнуло, и мне показалось, что они уже не касаются ногами пола и приплясывают в воздухе, как повешенные арабы в Эс-Салте. Потом лица их растаяли, стены комнаты исчезли, передо мной раскинулась бескрайняя безмолвная ледяная пустыня, и на ее огромных просторах, куда ни кинешь взгляд, не видно было ничего, кроме болтающихся в воздухе, раскачивающихся из стороны в сторону чучел.
- Ты что же, не слышишь? - раздался чей-то голос. - Я говорю тебе, что ты можешь заходить, когда захочешь.
Я ответил "спасибо" и быстро направился к двери. Полы пальто хлестали меня по пяткам. Мои сестры не вышли из кухни. Тетя проводила меня.
- Завтра утром, - сказала она, - тебе надо пойти к доктору Фогелю. Обязательно завтра. Не забудь.
- Не забуду, тетя.
- Что ж, до свиданья, Рудольф.
Она открыла дверь, протянула мне холодную сухую руку.
- Ну как, доволен ты пальто, Рудольф?
- Очень доволен, тетя, спасибо.
Я вышел на улицу. Она сразу же закрыла за мной дверь, и я услышал стук задвижки. Я постоял у двери, прислушиваясь к удаляющимся шагам тети, и мне казалось, что я все еще в доме. Я увидел, как тетя открывает дверь кухни, садится, берет в руки работу. В наступившей тишине сухо и резко тикают часы. Пройдет немного времени, тетя взглянет на моих сестер и скажет, покачивая головой: "Он даже не спросил о своей матери!" И тогда мои сестры заплачут, тетя утрет несколько слезинок - и все трое будут счастливы.
