Когда Флобер знакомится с ней, она еще замужем за Ипполитом Коле и находится на содержании Виктора Кузена, дочь которого воспитывает. О ее беспорядочной жизни знают все. Однако она пренебрегает общественным мнением. Ее женская смелость покоряет нелюдима из Круассе. Выбравшись из своей провинциальной дыры, он смотрит с волнением неофита на это совершенное создание, которое на одном дыхании пишет стихи и очень выгодно использует свое тело. На следующий после их первой встречи день, которая состоялась в мастерской скульптора 29 июля 1846 года, он посещает Луизу Коле у нее дома и в экипаже везет в Булонский лес. Через два дня после второй прогулки она соглашается поехать с ним в его гостиницу, где безумствует в любовных играх. Он потрясен до мозга костей. Не внушает ли ему ее распущенность страх? Как бы там ни было, он не может позволить себе остаться долее рядом с ней. Он должен думать о матери, которую оставил в Круассе одну с маленькой Каролиной. Сыновний долг служит предлогом для того, чтобы обратиться в бегство. Луиза плачет, видя, как он уезжает. Он клянется вскоре вернуться.
Как он и предполагал, заплаканная мать ждет его на вокзале. Она так переживала в его отсутствие! Он утешает ее и тотчас мысленно возвращается к Луизе. «Двенадцать часов назад мы были рядом, – пишет он ей. – Вчера в тот же самый час я держал тебя в своих объятиях… ты помнишь? Как это было давно! Ночь сейчас жаркая и томная; я слышу, как под моим окном на ветру шумит большое тюльпанное дерево, а когда поднимаю голову, вижу луну, отражающуюся в реке. Твои туфельки стоят передо мной, я пишу и смотрю на них. Один, закрывшись, я еще раз рассмотрел все, что ты мне подарила… Мне не хочется писать тебе на моей почтовой бумаге – она обрамлена черной полосой, – чтобы ничто печальное не переходило от меня к тебе! Я хочу доставлять тебе только радость и подарить безмятежное счастье, чтобы отплатить хоть немного за ту любовь, которую ты так щедро дарила мне… Ах! А две наши чудесные прогулки в экипаже, они были так прекрасны! Вторая особенно при свете молний! Я вспоминаю цвет деревьев, освещенных фонарями, и покачивание рессор; мы были одни, счастливы, я рассматривал твое лицо в ночи, я видел его, несмотря на темноту, – тебя всю озаряли глаза».[103]
Несмотря на охватившее его сентиментальное вдохновение, он не собирался тотчас вернуться в Париж: он не может решиться вызвать еще раз неудовольствие матери, которая так нуждается в нем. Она ревностно держит его под своим башмаком. Рядом с ней он погружается в тепло домашнего очага, в котором вырос, в котором работает. Луизе не следует вторгаться на эту территорию. Тем не менее он не перестает думать о ней с желанием, с сожалением. «Я вижу тебя лежащей на моей постели, волосы твои рассыпались по подушке, глаза затуманены страстью, ты бледна и, сложив руки, шепчешь мне безумные слова». К состоянию чрезвычайного возбуждения примешивается беспокойство. Что, если она неверно поняла причины его последней физической слабости рядом с ней? «Я, наверное, жалкий любовник, а! Знаешь, то, что произошло с тобой, не случалось со мной никогда! (последние три дня я был разбит и натянут, как скрипичная струна). Если бы я был самолюбивым человеком – а я старался им быть рядом с тобой, – я был бы жестоко задет. Я боялся, что ты станешь делать нелепые предположения. Другая на месте тебя решила бы, что я ее оскорбил, посчитала бы, что я холоден, разочарован, изношен. Я признателен тебе за неожиданное понимание, ведь для меня самого это было неожиданной неудачей».[104] Однако она требует, чтобы он немедленно приехал в Париж, он увиливает: «Я разбит, опустошен, как после продолжительной оргии, мне так скучно, я так одинок… Не могу ни читать, ни думать, ни писать. Из-за твоей любви я стал печальным. Думаю, что и ты страдаешь и, наверное, еще будешь страдать из-за меня. Лучше было бы для нас обоих никогда не знать друг друга. Однако твоя мысль держит меня, не позволяя забыть тебя ни на минуту».[105] Она не понимает его сомнений и оскорблена холодностью своего любовника, в то время как сама сгорает от любви. Чтобы доказать значительность жертвы, на которую пошла, отдавшись ему, она отсылает ему письма своего признанного покровителя Виктора Кузена. Его это не шокирует. «С тех пор, как мы признались, что любим друг друга, ты спрашиваешь, почему я не говорю: „навсегда“, – пишет он. – Потому, что предвижу будущее. Мне кажется, что тебя ждет несчастье…
Ты думаешь, что будешь любить меня всегда, дитя. „Всегда“ – какое дерзкое слово в человеческих устах». И великодушно обещает: «В этом месяце я приеду повидаться с тобой. И останусь на целый день. Всего лишь через две недели – даже через двенадцать дней – я буду твоим». Только пусть не просит его изменить характер или образ жизни: «Ты просишь меня, скажем, писать тебе каждый день, а если я не сделаю этого, станешь упрекать меня. Так вот, мысль о том, что каждое утро ты хочешь получать от меня письмо, будет мне мешать его писать.[106] Позволь мне любить тебя так, как я умею, как я привык, „по-моему“, как ты говоришь. Не принуждай меня ни к чему, и я сделаю все».[107]
Несмотря на эти объяснения, она не может понять, почему в двадцать пять лет ему нужен предлог для того, чтобы уехать из дома. «Моя мать не может жить без меня, – убеждает он ее. – Не успеваю я отъехать, как она начинает переживать. А из-за того, что она страдает, я волнуюсь не меньше, чем она. То, что для других ничто, для меня значит много. Я не могу не обращать внимания на людей, которые с печальным выражением лица и глазами, полными слез, просят меня. Я слаб, как ребенок, и уступаю, потому что не люблю упреков, просьб, вздохов».[108] Поскольку Луиза продолжает настаивать, надеясь приехать к нему в Круассе, он с возмущением разубеждает ее: «К чему мечтать о подобных глупостях? Это невозможно.
Все вокруг завтра же будут знать об этом; и глупые сплетни не закончатся никогда».[109] Она задета и иронизирует: «Значит, ты под присмотром, как юная девица!» Не смущаясь, он продолжает держать ее на расстоянии. По его просьбе она должна отправлять свои письма Максиму Дюкану, который перешлет их ему в другом конверте. Он прилетает к ней в Париж внезапно, как порыв ветра. Короткая страсть – и он уезжает, чтобы не волновать мать. Луиза упрекает его за поспешность, с которой он оставляет ее. Он в сотый раз оправдывается: «Как могу я остаться? Что бы ты сделала на моем месте? Ты все время говоришь о том, что тебе тяжело; я верю этому, ибо видел тому доказательства. Но я вижу еще одного страдающего человека, того, который рядом со мной,[110] только он никогда не жалуется и даже улыбается; рядом с ним твои переживания, более чем преувеличенные, всегда будут всего лишь уколом по сравнению с ожогом, конвульсией – рядом с агонией. Вот тиски, в которых я нахожусь. Две женщины, которых я люблю больше всего на свете, набросили на мое сердце с двух сторон удила, за которые держат меня, и тянут каждая в свою сторону, используя то любовь, а то страдание… Не знаю больше, что сказать тебе, я не знаю, что делать. Когда разговариваю с тобой, боюсь обидеть, а когда касаюсь – причинить боль. Ты помнишь мои грубые ласки, как сильны были мои руки, ты почти дрожала! Я заставил тебя несколько раз вскрикнуть. Ну же! Будь умницей, девочка, не огорчайся по пустякам!.. Я люблю так, как умею любить, больше или меньше, чем ты? Кто знает. Но я люблю тебя, верь; и когда ты упрекаешь меня за то, что я делал ради простых женщин то же, может быть, что делаю ради тебя, клянусь, я не делал этого ни для кого. Ради тебя, единственной и первой, я отправился в поездку, и уже за одно это я тебя люблю, ибо никто не любил меня так, как ты. Ты первая такая».[111]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});