«Ну хоть бы догадалась свернуть во двор! Я прошел бы мимо, и ее страхи закончились бы».
Сиверов стал идти медленнее. Девушка уже почти бежала. Наконец она оказалась на ярко освещенной улице, пересекавшей под прямым углом ту, по которой они шли до этого. Сломанный светофор непрестанно мигал красным, машины скапливались на перекрестке.
Девушка пошла на остановку, а Глеб встал у самой кромки дороги и всмотрелся в машины на перекрестке в расчете отыскать такси. Но такси не было видно. Перед светофором скопилось машин двенадцать, и пока еще никто из водителей не решался тронуться на запрещающий сигнал.
Наконец одна машина двинулась вперед, за ней сорвались и остальные. Глеб взмахнул рукой в надежде, что кто-нибудь остановится. Черная «волга» с военными номерами резко, из третьего ряда, подрезая другие машины, вильнула к тротуару и замерла. Глеб никогда не подбегал в таких случаях. Он медленно подошел, распахнул дверцу и уселся на переднее сиденье рядом с молоденьким солдатом.
– Что, командир на подножный корм отпустил?
Солдатик усмехнулся:
– Можно сказать, и так.
– Не обижу, поехали.
Сиверов отпустил машину за два квартала от мастерской, хотя уже знал наверняка – слежки за ним нет, но привычка, как говорится, вторая натура. Он прошел темными дворами, поднялся по лестнице, никого не встретив, открыл дверь на мансарду. Тишина давила на уши, и Глеб включил негромкую музыку. Сперва он еще вслушивался в звуки собственных шагов, а затем, когда закипел кофе, вновь почувствовал себя дома. Ему казалось, он никогда и не покидал своей уютной мансарды и не было квартиры, предоставленной ему генералом Потапчуком.
Глеб сидел за небольшим столиком, положив перед собой фотографию Семена Георгиевича Иванова.
"Малоприятный тип, – думал Сиверов. – Одна лишь видимость благообразия.
До чего мерзкая бородка! Косит под земского врача конца прошлого века. А колючий взгляд злых глаз прячется за маленькими стеклышками дорогих очков. А может, я просто настраиваю себя против него? – рассуждал Глеб. – Что я знаю об этом человеке? Только то, что сообщил мне генерал Потапчук. Но нет, интуиция не должна меня обманывать.
Этот делец несомненный мерзавец, и какая-то часть мира определенно вздохнет с облегчением, узнав, что его не стало. Телохранители… – задумался Глеб. – Они-то здесь при чем? Хотя, скорее всего, придется убрать и их.
Если генералу нужно масштабное действие, то в идеале придется пристрелить и телохранителей. Я не имею права думать о них, как о людях: в конце концов они знали, на что шли, согласившись оказаться рядом с бандитом.
Да, Глеб, я понимаю, что тебя мучит – его секретарша, женщина. Ее-то без сомнения придется оставить в живых, что бы ни случилось, как бы ни повернулось дело.
Есть в этой жизни вещи, через которые нельзя переступать. Хотя другой бы на твоем месте придумал себе тысячу оправданий, чтобы убрать ее и больше не вспоминать о ней. Но ты-то сам должен помнить, что женщинам нельзя играть в мужские игры, и человек, – Сиверов посмотрел на фотографию Семена Георгиевича Иванова, – пожелавший иметь женщину-телохранителя, уже одним этим заслужил пулю".
Он усмехнулся, отложил фотографию в сторону и поднялся из-за стола.
«Выбор оружия за мной – так бы сказали лет двести тому назад. Время у меня есть, и прежде чем взять в руки винтовку с оптическим прицелом, я обойдусь обыкновенным биноклем».
Глеб зашел в небольшую комнатку, где находился тайник с оружием, и, отодвинув шкаф, поднял потайной люк.
«Пока только бинокль, – подумал он, доставая жесткий кожаный футляр с военным биноклем. – Надо еще заехать к знакомому, позаимствовать женский манекен, магазинную красотку. Если Иванов с телохранительницей, то, значит, и я имею право воспользоваться женскими чарами – на публику. И совесть будет чиста – кукла не человек».
Рассуждая таким загадочным образом, Сиверов вышел из мастерской.
Глава 8
Во всем, что касалось работы, Федор Казимирович Козловский был ужасным педантом. И в больнице все об этом прекрасно знали. И не дай Бог что-нибудь во время подготовки к операции сложится не так! Федор Казимирович сразу же начинал нервничать. Стоило ассистенту перепутать какую-нибудь мелочь, ответить невпопад, подать не тот инструмент, и больше ему уже никогда не доводилось работать в бригаде одного из лучших кардиохирургов России – доктора Федора Казимировича Козловского.
Но сегодня все сложилось на удивление гладко.
Операция, которая длилась с десяти утра до четырех, прошла идеально. Хотя проблем хватало. Но все они были, что называется, рабочими.
Уже после операции к хирургу Козловскому подходили, доброжелательно улыбались, пожимали его уставшую руку и высказывали всевозможные комплименты:
– Это было просто блестяще! Великолепно!
Козловский кивал в ответ, улыбаясь чуть рассеянно.
Он чертовски устал, почти валился с ног. Когда он уже оказался в своем кабинете и сидел в кресле, вспоминая в мельчайших подробностях проведенную операцию, вошла одна из ассистенток.
– Федор Казимирович, сегодня вы творили чудеса.
– Хватит, хватит, Катенька, какие там чудеса… Чудеса творит Господь Бог.
А я всего лишь исправляю ошибки природы.
– Но вы делаете это так, Федор Казимирович, что просто дух захватывает! И если бы не вы, то наш подопечный… – Не надо. Как, кстати, он себя чувствует?
– Все в норме.
– Ну и слава Богу! – Федор Казимирович вытер чистой салфеткой вспотевшее лицо, руки и, скомкав, бросил салфетку в мусорницу возле своего письменного стола.
– Это наша работа, и делать ее мы должны так, чтобы не было стыдно.
– Вам-то что, Федор Казимирович, уж лучше вас никто не делает.
– Оперируют и лучше .спя. Когда я ездил в Штаты, видел, как это делается в цивилизованных странах. Для нас подобные операции – что-то необычное, а у них рядовой случай. Они такие тысячами делают.
– Так это они… – ассистентка все еще улыбалась. – А вы знаете, Федор Казимирович, у меня сегодня день рождения.
– И сколько же вам, Катенька?
Екатерина Каштанова опустила белокурую голову, исподлобья взглянула на шефа:
– Неприлично даже говорить, Федор Казимирович, мне сегодня тридцать… – Ладно, Катенька, дальше не надо. Вы прекрасный ассистент, и я, – доктор Козловский вышел из-за стола, подошел к молодой симпатичной женщине, обнял за плечи, поклонился и поцеловал сначала ее правую, а затем левую руку, – желаю вам, Катя, всего самого наилучшего и целую ваши золотые руки. Знаете, мне ни с кем не работается так легко, как с вами. Когда вы рядом, я чувствую себя увереннее. И пусть всегда все те, кто окажется рядом с вами, чувствуют себя так же уверенно, как и я.
– Федор Казимирович, это я чувствую себя уверенно и на своем месте, когда оперируете вы!
Екатерина Каштанова еще только год была в бригаде доктора Козловского. Но уже успела, как и все остальные работающие с хирургом, полюбить его за невероятный талант, удачливость и даже научилась прощать хирургу его временами злые выкрики, бурчание и вспышки гнева.
То, что Федор Казимирович Козловский был хирургом Божьей милостью, в ЦКБ знали все. И если стоял вопрос о том, кому делать сложнейшую операцию, то выбор неизменно падал на Федора Козловского. Ведь это он в начале года рискнул и вышел победителем, сделав операцию заместителю министра иностранных дел и еще двум очень важным людям. Настолько важным, что если бы они согласились оперироваться за границей, то вряд ли бы их туда выпустили.
– Федор Казимирович, – Каштанова чуть смущенно улыбнулась, – я накрыла стол, так что, может, вы почтите нас своим присутствием?
– Я бы с удовольствием, Катенька, но, увы, должен быть дома. Вы же понимаете, что там сейчас творится?
Всего лишь три дня назад мы похоронили тестя и тещу, так что жена чувствует себя неважно, и я должен быть рядом с ней. Если бы не операция, я и сегодня остался бы с нею. Поймите правильно.
– Знаю, Федор Казимирович. Такое несчастье!
– Да уж, и не говорите.
– Нашли тех, кто это сделал?
– Нет, не нашли, хотя занимаются лучшие сыщики.
– Тогда найдут. Хотя горю этим не поможешь. Жаль вашу жену, жаль детей.
Они же, наверное, очень любили дедушку с бабушкой?
– Да, любили. Правда, в последнее время виделись довольно редко. У детей, как вы понимаете, своих дел по горло. Учеба занимает все свободное время.
– Ой, да, знаю. У моей дочери тоже.
– Вообще-то, Катенька, я загляну к вам минут на пять-шесть, только переоденусь. А от вас сразу домой.
– Вот здорово! – Екатерина Каштанова исчезла за дверью.
А доктор Козловский вновь опустился в кресло, затем положил руку на телефонный аппарат и набрал номер своей квартиры.
– Странно, странно… – пробормотал он после того, как на его звонок никто не ответил. – Интересно, где она? Может, опять поехала на кладбище? Но не должна, машина у меня… Непонятно… Неприятное волнение охватило Козловского. И чтобы хоть как-то избавиться от него, хирург поставил на стол свой кейс-атташе, открыл и принялся педантично складывать все то, что он принес с собой.
