Мальчик в восторге захлопал в ладоши и стал помогать развертывать покупки. Розы, нарисованные на фарфоровых чашках, привели его в восторг. Он стал весел как жаворонок и заливался смехом и над бумажным колпаком, который сделал для него отец, и над полотенцем, которым его сестра обвязалась вместо передника. Они должны были изображать собой слуг, а Мимо — важного гостя.
Вскоре стол был накрыт, хлеб поджарен и намазан маслом, а когда Зара вставила в специально для того купленную вазу букет красных осенних роз, восторгу Мирко не было предела.
Ковер, подвешенный на двух мольбертах, скрывал все некрасивые вещи, а дешевое, обитое кретоном кресло, которое недавно купил Мимо, ярко пылающий камин и цветы на столе придавали комнате очень уютный вид. Что бы сказали дядя Зары и лорд Танкред, если бы увидели, какой нежностью блестели ее гордые глаза!
А после чая она уселась в кресло с Мирко на коленях и стала рассказывать, как хорошо будет жить у доктора, какой красивый вид на море открывается из окон его комнаты, какая она чистенькая и уютная, какие вокруг чудесные сосновые леса и как часто она будет приезжать к нему в гости. И рассказывая ему все это, она вдруг вспомнила о своей собственной судьбе. Что же будет с нею? Она невольно вздрогнула.
— Что с тобой, Шеризетта? — спросил Мирко. — Твои мысли далеко?
— Да, милый, далеко. У твоей Шеризетты тоже скоро будет новый дом, и когда-нибудь ты приедешь к ней в гости.
Но когда он стал расспрашивать ее об этом доме, она отвечала уклончиво, стараясь отвлечь его мысли на другие темы, пока он наконец не сказал:
— Но ведь ты не собираешься идти к маме на небо? Потому что если ты идешь туда, то там и для меня хватит места, и ты непременно возьми меня с собой.
Когда Зара вернулась на Парк-лейн и вошла в кабинет дяди, он сидел у письменного стола с телефонной трубкой в руке и поэтому мог приветствовать ее только глазами. Она взяла стул и села.
— Да, приходите обедать. Можете ли вы увидеть ее, если она случайно еще не уехала в Париж? — Маркрут вопросительно взглянул на Зару, но она нахмурилась. — Нет, она очень устала и пошла к себе. Она сегодня была в деревне, навещала своих знакомых. Нет… завтра тоже нельзя — завтра она опять едет в деревню, а вечером в Париж. Приехать на вокзал? Я спрошу ее… но она, может быть, как и я, не любит, когда ее провожают, — Маркрут засмеялся и добавил: — Хорошо… отлично, приходите в восемь часов. До свидания. — Он положил трубку и взглянул на Зару со странной усмешкой в глазах.
— Ваш жених, по-видимому, очень стремится увидеть вас — что вы на это скажете?
— Конечно, я не хочу! — гневно воскликнула она. — Я думала, это понятно само собой, и на вокзал ему приезжать незачем, а если он будет настаивать, я уеду другим поездом.
— Он не будет настаивать, а вы мне расскажите, как провели день.
Она стала успокаиваться, и выражение ее лица смягчилось.
— Я вполне довольна местом, которое вы выбрали для Мирко, и завтра утром я его туда отвезу. Надеюсь, там ему будет хорошо. У него прекрасная, нежная душа и большой талант, но ему необходимо окрепнуть здоровьем и стать более уравновешенным, и, пожалуй, спокойный английский климат окажет на него благотворное действие.
Выражение лица Френсиса Маркрута сразу изменилось, как это всегда бывало, когда упоминался Мирко — ведь его существование напоминало ему о позоре сестры и к тому же служило постоянным укором. Поэтому Маркрут неизменно отказывался видеть мальчика и вообще не мог и не хотел признать этого ребенка. После смерти сестры он потерял свою племянницу из виду: она не пожелала переписываться с ним, уверенная, что он предоставил ее матери умереть, не простив ее. И только когда Френсис случайно прочел в газетах известие об убийстве графа Шульского и таким образом узнал о местопребывании Зары, переписка между ними возобновилась, и он мог объяснить, что во время смерти своей сестры был в Африке и не получил никаких писем.
Он тогда же предложил Заре поселиться у него, если она порвет отношения с Мимо и Мирко, однако она с гневом отвергла это предложение. Но когда они впали в полную бедность и Маркрут снова написал своей племяннице, приглашая ее погостить у него несколько недель, теперь уже без всяких условий, она согласилась в надежде, что сможет оказать какую-нибудь помощь Мирко и Мимо.
Сейчас, глядя на своего дядю, она вдруг остро почувствовала, что и на этот раз он расставил ей западню, в которую она и попала.
— Мы не станем обсуждать характер вашего брата, — холодно сказал Френсис. — Что касается материальной помощи ему, то я свято сдержу свое обещание, но ничего другого вы от меня не можете требовать. А теперь поговорим о вас. Я послал в вашу гостиную несколько соболей на выбор, потому что стало уже холодно. Надеюсь, среди них вы выберете себе мех по вкусу, и вообще я хотел сказать, чтобы вы не стеснялись в расходах и заказали себе в Париже самое роскошное приданое. У вас должно быть все, что только может понадобиться даме большого света для выездов и приемов. Кроме того, вы должны найти себе хорошую горничную и, таким образом, вернуться сюда во всеоружии.
Она поклонилась, как бы принимая его приказание, но не поблагодарила его.
— Я не стану вам советовать, где и что покупать, — продолжал он, — я знаю, что когда был жив ваш муж, вы прекрасно одевались, следовательно, знаете, где найти хорошие вещи. Только прошу вас помнить, что, давая неограниченные средства на все эти покупки, я надеюсь на вашу честность и верю, что вы не станете тратить их на этого Сикипри, — я соглашаюсь заботиться только о мальчике, а его отец совершенно исключен из круга моих забот.
Зара не отвечала. Она предугадывала это и раньше, но на первом плане стояло все-таки благополучие Мирко, Мимо же при разумной экономии мог прожить и на те средства, что у него были.
— Могу я надеяться, что вы дадите мне честное слово, что поступите по моему желанию? — спросил финансист.
Зара встала и с царственным величием ответила:
— Вы знаете меня, так что давать слово излишне, но если вы этого желаете, извольте — я даю его вам!
— Хорошо, значит все улажено, и надеюсь — ко всеобщему счастью.
— Счастью? — с горечью произнесла молодая женщина. — Разве оно существует? — и она повернулась, собираясь уходить, но он остановил ее.
— Через два или три года вы признаете, что вам известны четверо людей, которые идеально счастливы, — и с этим, загадочно прозвучавшим в ее ушах, утверждением она стала подниматься по лестнице в свою комнату.
Кто же эти четверо? Она и дядя, Мимо и Мирко? Неужели вся его жестокость была только показной и в душе он хорошо относился к ним? Или четвертым лицом был не Мимо, а ее будущий супруг? И на лице Зары появилась мрачная усмешка. Вряд ли он будет счастлив — это животное, которое готово было жениться на ней ради денег ее дяди! А теперь он вдруг воспылал к ней гнусной страстью и готов сжимать ее в объятиях! Нет, если только его счастье зависит от нее, она ручается, что он не будет счастлив!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
