«Тут скрывается какая-то трагедия, — думала леди Этельрида, — а Тристрам слишком влюблен, чтобы понимать это». Но Этельрида, тем не менее, почувствовала симпатию к своей будущей кузине.
Френсис был совершенно счастлив, и свою роль любезного хозяина исполнял безукоризненно. Он не оставлял своим вниманием и неинтересную тетку Тристрама, которая была очарована его обращением, и в то же время давал понять леди Этельриде, что ему хочется говорить только с ней, не только потому, что она молода и очаровательна, а потому что она умна и понимает его.
Герцог спросил Зару, знает ли она что-нибудь об английской политике.
— Вы должны будете подгонять Тристрама, — сказал он, — потому что он только иногда ведет себя хорошо, но чаще всего ленится, — и герцог улыбнулся.
«Тристрам, — подумала Зара, — значит, его зовут Тристрам!» Она в первый раз услышала его имя, потому что раньше ей даже в голову не приходило спросить его. Как это, однако, все нелепо! Зара мрачно усмехнулась и, посмотрев на герцога, подумала: «Что бы он сказал, если бы угадал ее мысли?». А герцог, заметив ее усмешку, продолжал:
— А, я вижу, вы уже обнаружили его лень! Теперь положительно будет вашей обязанностью сделать из него первоклассного бойца и защитника нашего дела. Ведь радикалы скоро начнут покушаться на самое наше существование, и мы должны сплотиться и отстаивать себя.
— Я еще ничего не понимаю в вашей политике, — отозвалась Зара. — Не знаю, какая партия чего хочет, хотя дядя и говорил мне, что одну партию у вас составляют аристократы, а другую — народ. Но думаю, что у вас делается приблизительно то же самое, что и в других странах, то есть находящиеся внизу хотят захватить власть у находящихся наверху, не имея никакого представления о том, что делать с этой властью.
— Да, нечто вроде этого, — с улыбкой ответил герцог.
— Это имело бы смысл, если бы все здесь были так же угнетены, как во Франции до Великой революции. Но разве это так?
— О, нет! — вмешался в разговор Тристрам. — Все законы созданы в пользу низших классов; они получают компенсацию за все, и им открыта дорога на самую вершину горы — была бы только охота туда взбираться! Нет, у нас угнетены только такие несчастные лорды, как мой дядя и я, — сказал он, весело смеясь, счастливый тем, что Зара наконец заговорила.
— Когда я ближе познакомлюсь с вашими делами, они, может быть, покажутся мне интересными, — сказала она, обращаясь к герцогу.
— Мы вас скоро всему обучим, не правда ли, Тристрам? И вы станете у нас вожаком, откроете салон, как делали дамы в восемнадцатом столетии! Нам необходима молодая, красивая женщина, которая сумела бы нас всех объединить.
— Итак, я нашел нечто вполне подходящее, не правда ли, дядя? — воскликнул Тристрам и, подняв свой бокал, поцеловал его край и прошептал:
— Дорогая моя, любимая, я пью за ваше здоровье!
Этого Зара уже не могла снести! Он переиграл свою роль, и, обернувшись к нему, она смерила его гневным презрительным взглядом.
Рядом с герцогом сидел Джимми Денверс, за ним Эмили Гвискард и лорд Кольтсхерст. Эмили с Джимми все время вели полушепотом конфиденциальную беседу.
— Она прелестна, Эмили, а вам как кажется? — говорил Джимми. — Она ничуть не похожа на англичанку, а напоминает мне… я плохо знаком с историей… но мне кажется, что она похожа на какую-нибудь флорентинку старых времен. У нее такой вид, будто она может всадить кинжал в кого-нибудь или дать выпить чашку с ядом, и все это не моргнув глазом.
— О Джимми, какие у вас страшные мысли! — воскликнула Эмили. — Мне ее лицо совсем не кажется жестоким, оно только несколько странно и загадочно и… по-видимому, она совсем не умеет улыбаться. Как вы думаете, она любит Тристрама? Может быть, у иностранок такая манера… казаться… холодной?
В этот момент сэр Джеймс Денверс поймал взгляд, который Зара бросила на своего жениха за его тост.
— О Боже! — в страхе воскликнул он. Но сообразив, что Эмили ничего не видела, спохватился.
— Да… никогда нельзя ничего сказать наверное, когда имеешь дело с иностранцами, — произнес он и опустил глаза в тарелку. «Бедняге Тристраму, видимо, придется круто», — думал он. И это смущало Джимми еще потому, что он должен был быть шафером на его свадьбе — ведь это все равно, что отдать беднягу в лапы разъяренной тигрицы! «Впрочем, она так красива, что, пожалуй, не жалко отдать себя ей на съедение», — мысленно добавил он себе в утешение.
Что касается леди Этельриды, то у нее было такое чувство, что жених и невеста ходят по краю вулкана. Этельрида обычно не вмешивалась в чужие дела, но она любила Тристрама как брата, и ей было немного страшно за него. С того места, где она сидела, она не могла разглядеть выражение его лица — стол был длинный, но тоже заметила гневный взгляд, брошенный Зарой на своего жениха, взгляд, который заставил Джимми Денверса воскликнуть: «О Боже!»
Разговор шел о типах лиц, и Френсис утверждал, что тип лица явление не случайное и что его всегда можно объяснить, если вглядеться получше в глубь времен.
В этот момент леди Этельрида снова увидела между цветов лицо Зары, и на нем было выражение такой великолепной гордости и презрения, что Этельрида невольно воскликнула:
— У вашей племянницы, мистер Маркрут, вид настоящей императрицы… какой-нибудь византийской или римской императрицы!
Маркрут взглянул на нее сбоку своими умными глазами — может быть, она слышала что-нибудь о происхождении Зары? Но он сейчас же отогнал эту мысль, так как если бы леди Этельрида знала что-нибудь, она никогда не сделала бы этого замечания.
— У нее есть некоторые основания иметь такой вид, — ответил он. — Я не знаю, какие качества она унаследовала от своего отца — Мориса Грея, принадлежащего к старинному английскому роду, но у нее было от кого унаследовать страстный артистический темперамент и гордость Цезаря; Зара очень интересный тип.
— Расскажите мне о ней, — сказала леди Этельрида. — Мне так хотелось бы, чтобы они были счастливы. Тристрам ведь прекрасный человек, и я боюсь, что он будет ее очень любить.
— Почему вы говорите: «Я боюсь»?
Леди Этельрида слегка покраснела, и ее нежное лицо сразу стало прекрасным: она никогда не говорила о любви с мужчиной.
— Потому что большая любовь имеет огромное значение для человека, и если на нее не отвечают, она причиняет глубокие страдания. Простите, что я говорю так, но мне кажется — графиня Шульская не любит Тристрама.
Френсис некоторое время молчал, затем, обернувшись к Этельриде и прямо глядя ей в глаза, серьезно произнес:
— Поверьте мне, что я никогда бы не допустил женитьбы вашего кузена на моей племяннице, если бы не был глубоко убежден, что они оба будут очень счастливы. У меня есть к вам просьба, леди Этельрида: помогите мне устроить так, чтобы некоторое время никто не вмешивался в их отношения, какими бы они ни казались странными со стороны. Нужно дать им возможность прийти к соглашению самим.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
