Так было, вероятно, всегда. Когда-то мне привелось прочитать письма Льва Толстого Столыпину (они состояли даже в каком-то дальнем родстве). Толстой, хорошо знавший крестьян, писал примерно вот это самое: народ не приемлет частной собственности на землю.
То есть что получается? То, что создано самим сосбственником, уважается. А вот бизнес, связанный с землёй и/или выросший из приватизации (приватизировали не мы, а наши предшественники, которые довели хозяйства до ручки), не кажется правильным, легитимным.
Уважать закон, любой закон, просто потому, что это закон, русский человек не будет. Dura lex, sed lex – это всё-таки западное, не наше.
Мы, русские, природные анархисты, мы мало ценим государство, его организующую функцию. Соответственно и государственному правосудию как-то не доверяем.
Наш народ, получив какой-то закон или правило, в первую очередь задумывается не над тем, как лучше его исполнить, а о том, как лучше обойти. Даже если правило это не только не репрессивно, а вполне резонно и общеполезно. Болезнь эта давняя, но – излечимая. Постепенно люди убеждаются, что действовать по правилу – удобнее и проще; с моими продавцами, во всяком случае, именно так и происходит. Главное, чтобы закон не нарушали сами законодатели – на всех уровнях: от артели до целого государства. К правопорядку народ надо воспитывать, как воспитывают детей соблюдать порядок житейский. И, надо сказать, дети, как и народы, по естественной склонности к порядку тоже сильно отличаются друг от друга.
ORDNUNG… ПО ВОЗМОЖНОСТИ
Отдельный вопрос: дисциплина. Русский народ по природе не дисциплинирован. У русского жизнь не разложена по полочкам, порядок не пленяет, не кажется чем-то приятным или хотя бы необходимым и достойным внимания и труда. Достаточно взглянуть на наши города и посёлки. Русские склонны прощать себе и другим опоздания, неточность в делах, срыв сроков. Поклонение порядку – не наша национальная черта.
Очень вероятно, что повышенная строгость наших законов исторически была призвана скомпенсировать народную расхлябанность. У нас часто регламентируется то, что в других странах отдаётся на усмотрение исполнителей. Например, наши строительные нормы – очень подробные и определяют практически каждый шаг.
Жёсткая регламентация в нашей жизни – вещь необходимейшая, иначе всё будут делать вкривь и вкось, проявляя народную смекалку, природную смётку и безудержную инициативу. Подробная регламентация иногда вызывает даже восхищение иностранцев. Когда-то крупная строительная итальянская фирма потратилась на полный перевод наших СНиПов, и не для работы у нас, а просто как документ технической мысли. Наши ГОСТы тоже важный и ценный документ, концентрирующий большой технический опыт. Сегодня «сделано по ГОСТу» – особый показатель качества.
Похоже, что русская пунктуация – самая регламентированная: для иностранных языков так подробно не расписано, когда ставить запятую, когда двоеточие, когда тире.
Всё это – необходимость. При недостатке внутренней дисциплины – требуется дисциплина внешняя. Вернее, идущая извне. Любят говорить: это всё потому, что народ чувствует несправедливость, вот он и нарушает правила. А почему, например, в школе у нас списать, сжульничать, обмануть учителя – дело чести, доблести и геройства, а в Америке – постыдный поступок? Учитель что – угнетает кого-то? Существует всё-таки природная склонность к порядку, органическое нечто…
Собственно, так и говорится в старинном юмористическом стишке:
По причинам органическим
Мы совсем не снабжены
Здравым смыслом юридическим,
Сим исчадьем сатаны.
Широки натуры русские,
Нашей правды идеал
Не влезает в формы узкие
Юридических начал.
Сто лет назад юрист Богдан Кистяковский процитировал этот стишок в знаменитых «Вехах». Там он опубликовал статью «В защиту права» – интересен уж сам заголовок. Содержание ещё интереснее: автор призывает интеллигенцию обратить внимание на право как важный аспект устройства жизни.
«НАРОД НЕ ВЛАСТЕН В СВОИХ УЧРЕЖДЕНИЯХ»
Гюстав Лебон, бешено популярный в XIX веке, а ныне забытый французский мыслитель, чьи книги были в библиотеке и Николая II, и Ленина, настаивал: никакой народ не может произвольно заимствовать у другого даже самый замечательный образ правления и соответствующие ему институты власти.
То есть заимствовать-то можно, но работать это не будет. Это будет муляж. А впоследствии народный дух обкатает и наполнит своим содержанием эту заёмную форму, в результате чего выйдет нечто совершенно уродливое и крайне неэффективное. Именно об этом говорил Черномырдин: какую партию ни заводи – а всё КПСС получается. Зачем приспосабливать к своим потребностям чужую форму, когда можно употребить свою?
Своей формой была советская власть. Даже партийное всевластие – скажу ужасную вещь! – и то было органичнее, народнее, чем современная парламентская система. У простого человека хоть было место, куда пойти и пожаловаться на несправедливость. И найти понимание и защиту. Сегодня ему, как старику Мармеладову, «некуда уж больше идти». Сегодня никакого права, никакой правды без дорогих адвокатов, без больших и очень больших денег не добьёшься. И всё будет строго по закону. Заметьте: не по причине нарушения закона, а по причине строгого и неукоснительного его исполнения. Не зря Ленин говорил о буржуазной юстиции: формально правильно, а по существу издевательство.
Народ отвергает дорогостоящую комедию буржуазной демократии. Депутаты от неведомых простому человеку партий совершенно ему непонятны. Гораздо понятнее были люди, выдвигавшиеся трудовыми коллективами, которых хотя бы теоретически можно было отозвать. В этом была какая-то пусть корявая, но органика. То, что теперь, – чистый муляж.
Наш народ нужно ещё долго воспитывать к правопорядку. Для этого законы должны быть правовыми, понятными и долго живущими. Наша правовая разнузданность (наукообразно именуемая «правовым нигилизмом») – плод совпадения двух обстоятельств: чуждые, неправовые законы и общая недисциплинированность народа. Это нужно принять во внимание и постепенно и неуклонно улучшать положение. К сожалению, то, что делается сегодня, служит обратному.
Теги: правосудие , ценности , закон
Шок без трепета
Наоми Кляйн. Доктрина шока / Пер. с англ. - М.: Добрая книга, 2011. – 656 с. – Тираж не указан.
Эта книга – серьёзное предупреждение о том, что весь мир может ждать с большой вероятностью в ближайшие годы. Гигантские "корпорации" отвоёвывают властные права у государств. Даже у такого мощного, как США. И планета обустраивается вертикально по стратам – элиты хотят жить в совершенно иных пространствах, чем средние и нижние слои.
Один из главных идеологов социального апартеида – американский экономист, нобелевский лауреат М. Фридман. Он тридцать лет разрабатывал с единомышленниками «эффективную» стратегию: надо дождаться глубокого кризиса (или его подготовить), чтобы (пока люди в шоке от него) распродать вкусные части собственности государства частным лицам и быстро-быстро сделать «реформы» «устойчивыми», а лучше - необратимыми.
«Пробу» Фридман осуществил в 70-х, работая советником Пиночета. Пока народ Чили был в шоке от насильственного захвата власти и резкой гиперинфляции, Фридман советовал: налоги – снизить, торговле – дать полную свободу, часть государственных функций – приватизировать, расходы на социалку – сильно уменьшить, госконтроль – ослабить.
Таких быстрых одновременных реформ в мире ещё не было, их назвали «революцией» чикагской школы, ибо многие экономисты Пиночета учились в Чикаго у Фридмана. Сам он этой стратегии дал определение – «шоковая терапия». А Пиночет помогал Фридману своими шоковыми мерами, бросив в тюрьмы с камерами пыток десятки тысяч тех, кто мог активно сопротивляться этой «революции».
В итоге узкий круг чилийской элиты совершил скачок к богатству сказочному – и всё за счёт общественных средств. То же самое будет во всех странах, где проводили очередной неолиберальный эксперимент.
Так же США действовали в Ираке. Сначала война под лозунгом «Шок и трепет» – чтобы взять под контроль «волю, восприятие и способность к пониманию ситуации противника, что сделает врага неспособным к действиям». И сразу же опять «шоковая терапия» – массовая приватизация, полная свобода торговли, единый 15-процентный налог и резкое сокращение госаппарата. Тех же иракцев, кто пытался сопротивляться, сажали в тюрьмы.
