Я проник в комнату-студию, довольно просторную.
Не знаю, замечали ли вы, но бедность на выдумки хитра. Жилище человека без средств напоминает складной перочинный ножик, с успехом заменяющий разом механическую мастерскую и кухонную утварь.
У Келушика я обнаружил: диван-кровать, стол-швейную машинку, табуретку-этажерку, комод-ванную комнату, пресс-папье с встроенными часами и радиоприемником и младенца в колыбели. Последняя, видимо, начинала лаять, когда ребенок просыпался.
На рабочем столике стояла фотография. Все тот же ребенок. Хотя на снимке, найденном в бумажнике, он был месяца на два моложе, я сразу его узнал. Белесенький малыш, розовый и пухленький, с ямочками и складочками по всему тельцу. Сейчас он спал, сжав кулачки и ровно дыша. Свет, падавший из прихожей золотил тонкие пряди.
— Ангелочек! — принялась сюсюкать буйволица, пихая меня в бок пудовым кулачищем.
Я разделял волнение Берты, представляя себе труп папаши в ячейке морга Института судебной медицины. Только на свет появился — и уже сирота. Вините Келушика в гнусной измене? Но, с другой стороны, с таким папашей малыш не ушел бы дальше подворотни…
— Один в квартире! — возмущенно проворчала ведьма. — Как можно оставлять младенца! А вдруг пожар? Или судороги начнутся?
Будучи фаталистом, я лишь пожал плечами, но мой жест не усмирил Большую Берту, она продолжала негодовать. Пока она пространно пересказывала пособие для молодых матерей, я приподнял одеяльце, которым был укрыт малыш. Вот оно, то, за чем я сюда притащился. Погремушка! Яркая, красная с желтым. Я схватил ее и вышел в прихожую опробовать. Звук был странный. Вместо веселенького «тирли-тирли» она издавала резкое, хрипловатое стаккато.
Нечто вроде трещотки, понимаете? Или, скорее, слышите? Браво, Сан-Антонио. Какая удивительная прозорливость! Точность в выборе направления! Глубина аналитической мысли!
Если 6 я был не я, как бы я восхищался собой со стороны!
— В игрушки играете, комиссар? — ядовито осведомилась толстуха.
Я прекратил трясти погремушку.
— Мать ангелочка наверняка зовут Терезой, — сообщил я гусыне и продолжил рыться в берлоге в надежде обнаружить телефон. Его не было.
Значит, мадам Келушик звонила Надиссам не из дома. Ребенка брала с собой, потому что тот не спал. Затем она вернулась сюда, уложила его и снова выскочила за дверь.
Куда? Опять звонить? В таком случае долго не задержится.
Необъятная, с огромными ручищами и ножищами, заплывшая салом Берта соображала быстрее, чем можно было подумать, на нее глядя.
— Будем ждать мать? — спросила она.
— Верно, голубушка. Очень хочется с ней побеседовать.
Я упал на диван. Ночь предстояла долгая.
— С удовольствием променял бы право первой ночи на чашечку хорошего кофе, — признался я.
— Оставьте права при себе, — засуетилась толстуха. — Я приготовлю. Кофе-то уж здесь найдется!
Я представил себе физиономию Терезы, когда она вернется. Обнаружить на кухне Берту в мини-юбке и с фонарем на лбу, гремящую посудой, — так и в психушку можно загреметь. Впрочем, хозяйку этого логова ожидали и более неприятные сюрпризы.
— Если вам попадется пакетик с «мокко», сварите пойло, густое, как мед, — повелел я. — Чтоб можно было на хлеб намазывать.
— Раз плюнуть, — прогудела слониха, — кофе — мое фирменное блюдо.
Она выкатилась, шурша юбкой.
Ваш покорный слуга Сан-А закрыл свои чудные глазки: ему требовался отдых. Часто достаточно полностью расслабиться на несколько секунд, и ты вновь бодр и весел. Если удается на мгновение послать все к чертям собачьим, вместе с проблемами уходит и усталость.
Имейте в виду, расслабление по моему методу — штука тонкая. Для того чтобы стереть все, что у тебя есть в башке, требуется много больше, чем обычный ластик.
Я уже был на полпути к блаженству, когда мадам Александр-Бенуа Берюрье, она же Большая Берта, она же корова, она же ведьма, издала возглас, который вогнал бы меня в краску, выпали его Берта на приеме в Елисейском дворце в присутствии ареопага. Так что не стану его здесь приводить, и не просите.
Вслед за непечатным ревом наступила тишина — напряженная, чреватая новым взрывом.
Эта избыточная дама, продукт гигантомании природы, должно быть, рассыпала кофе или сунула палец в кофемолку, решил я.
Через минуту в комнату вошла Берта (она всегда производит шум, даже когда ступает на цыпочках), и я с сожалением поднял защитные ставни на моем фасаде.
Толстуху было не узнать: смертельно бледная, усы топорщились, глаза помутнели, плечи согнулись, волосы дыбом, нос походил на раздавленную сливу, язык не ворочался, уши висели, как у спаниеля.
Одно из двух: либо через нее пропустили электрический заряд не меньше чем в тысячу вольт, либо она занималась любовью с кузнечным прессом. В любом случае бедняжка выглядела совершенно измочаленной.
— Сан-Антонио, — просипела она, — умоляю, пойдите взгляните.
Я вскочил.
Берта томным жестом указала на маленькую кухоньку. Я бросился туда.
Дверцы шкафчиков стояли настежь. Но мой взгляд сразу и безошибочно устремился на миниатюрный холодильник, встроенный в стену и выкрашенный под дерево.
Среди бутылочек с детской смесью и остатков рагу лежала человеческая голова, отрезанная по подбородок.
Глава третья
КЛИК!
— Вы молчите? — мягко заметила Берта, нарушив тишину, длившуюся, казалось, вечность.
— Я ушел в себя.
— Зачем? — осведомилась прелестница.
Нет, Берта неподражаема. Какова натура! Темперамент! Сила духа! На ее месте любая другая женщина давно сбежала бы куда глаза глядят.
Но не она. Она лишь побледнела и слегка дрожала. Необыкновенная женщина! Воительница!
Узнавание другого человека — это целое путешествие. Лучше, чем путешествие, потому что возвращаться не требуется. Пока на земле остается хоть один человек, я уверен, мне не придется скучать. Мне обеспечено достаточно интересное зрелище, чтобы не заметить стремительного бега времени. Когда соберетесь изучать себе подобных, запаситесь терпением, как для рыбной ловли. Обзаведитесь складным стулом. Выберите местечко в тени, укромный уголок при дороге жизни, где не слишком шумно, где движение поспокойнее. Устраивайтесь поудобнее и ждите…
Мне случалось и прежде натыкаться на отрубленные головы. Помню, как-то ранним утром в Чреве Парижа, когда оно еще существовало, среди бычьих голов я откопал человеческую. То был не первый и не последний случай. Обстоятельства складывались по-разному, но впервые в жизни я нашел голову в холодильнике среди бутылочек с сосками.
Я уставился на жуткий обескровленный котелок. Забавно (хотя, возможно, у вас от такой подробности волосы дыбом встанут), голова лежала на тарелке.
Подавать холодной! Желательно под соусом из уксуса и масла. Нет, вы понимаете? Отрубленная башка в холодильнике… А за стенкой сладко причмокивает младенец с золотистыми локонами.
Я уже сказал, что тыква принадлежала мужчине? Нет?
Так вот, качан был определенно мужского рода.
— Вы знаете этого господина? — спросила Берта.
— Не имею счастья. Таким образом, мы обменялись репликами, достойными модного салона XVIII века.
— Представляете, что я пережила! — продолжала толстуха. — Я и не подозревала, что этот шкафчик на самом деле холодильник. Сунулась и чуть не окочурилась!.. Прямо окаменела, словно от взгляда Медузы Горгоны. Будь он блондином, я бы заорала как резаная. Но он такой смуглый. Как вам кажется, может, он родом из Африки?
Я глянул на трофей.
— О чем вы думаете? — не унималась любознательная помощница.
— О казни Людовика XVI, — признался я.
Пожалуй, Берта не ошиблась, предположив, что в жертве текла негритянская кровь. Густые черные волосы стояли торчком. Губы были чересчур мясистыми. Кожа темно-коричневая, в желтоватых глазах, как у больной лошади, застыл предсмертный ужас.
— Как вы думаете, его убили? — задала Берта вопрос по существу.
— Или же он покончил с собой. — Я захлопнул дверцу холодильника, чтобы больше не видеть этой жути.
Китиха в короткой юбчонке игриво погрозила мне пальчиком, словно шаловливая скромница из телевизионного сериала: «Месье Раймон, если вы будете говорить мне подобные гадости, я позову маму!» Несомненно, Берта намеревалась разразиться пламенной тирадой в стиле городских окраин, но шум на лестничной площадке привлек мое внимание.
— Ш-ш! — одернул я Б.Б., схватил за руку и втащил в кухню. Затем выключил свет в мини-прихожей.
Предприимчивая мадам воспользовалась темнотой, чтобы прильнуть ко мне. И почему жирная проказница всегда норовит злоупотребить критической ситуацией? Клянусь, она так страстно прижималась, что я чуть было не заключил эту неугомонную тушу в объятия. Впрочем, дело было не только в Берте: усталость обостряет чувственность. Бессонной ночью мужчина превращается в дикого всадника, вооруженного стальным копьем. Если в течение дня он не уложил парочку трепетных ланей, то впору нанимать грузовик для вывоза излишков эмоций.
