– Оцените вон ту лас-вегасскую домохозяйку на химиотерапии, – шепчет нам с Дегом Тобиас, неудачно пытаясь завоевать наше расположение дебильными шуточками.
– И мы тебя любим, Тобиас, – отвечает Дег, после чего с улыбкой обращается к девушкам:
– Привет, лапушки. Хорошо посудачили?
Клэр апатично мычит, Элвисса улыбается. Дег вскакивает, чтобы поцеловать ее, Клэр между тем плюхается в выцветший на солнце желтый складной шезлонг. Общая атмосфера вокруг бассейна – ярко выраженный 49-й год; диссонируют лишь флюоресцирующие зеленые плавки Тобиаса.
– Привет, Энди, – шепчет Элвисса и, наклонившись, клюет меня в щеку. Бросает беглое приветствие Тобиасу, после чего берет свой шезлонг и приступает к титаническому труду – покрыванию кремом «ПАБА-29» всех пор своей кожи – под обожающим взглядом Дега, похожего на преданного пса, чей хозяин, увы, дома бывает крайне редко. По другую сторону от Дега Клэр превратилась в тряпичную куклу, мягкую от уныния. Может, дурные вести?
– Хороший денек, правда? – произносит Элвисса в никуда.
– М-да, эта лабораторная крыса не может оставить в покое рычаг, с помощью которого получает наслаждение.
– Ты и так сегодня заморочил мне голову, Дег, – отвечает Элвисса. – Пожалуйста, прекрати.
Почти час мы молчим, предавшись животному состоянию. Тобиас, переставший со своей евроболтовней быть центром внимания, начинает лезть на рожон. Он садится, слегка чистит перышки, разглядывает бугор в своих плавках и кошачьими движениями проводит по волосам.
– Ну-с, Дегвуд, – говорит он Дегмару, – похоже, ты подкачался с тех пор, как на моих глазах один вид твоего тела вызвал уличную пробку.
Мы с Дегом, лежа на животах, глядя друг на друга, строим гримасы, а потом произносим хором: «Расслабься». Это вынуждает его переключить свое внимание на Клэр, которая лежит, уткнувшись лицом в шезлонг, и ни на что не реагирует. Замечали, как трудно вывести из себя человека, если он в подавленном состоянии?
Потом он переводит хищный взгляд на Элвиссу, покрывающую ногти розовым лаком «Гонолулу-Чу-Ча». В его взгляде читается откровенное превосходство. Я просто вижу, как в обеденное время он, в синем костюме фирмы «Сэвил Роу», с таким же выражением лица снисходит до посещения какого-нибудь нью-йоркского ресторана; любая официантка должна срочно капитулировать перед его великолепием и стать доказательством его «права господина».
– Куда ты смотришь, мальчик-яппи?
– Я не яппи.
– Черта с два.
– Я слишком молод. И у меня не так много денег. Я, может, кажусь таким, но это одна видимость. К тому времени, когда подошла моя очередь на блага вроде дешевой земли и крутой работы, они, как бы это точнее сказать… стали выдыхаться.
Сенсация! Тобиас недостаточно богат? Это признание выщелкивает меня из моих мыслей, как порвавшийся при завязывании шнурок способен мгновенно перенести ваше сознание в иную плоскость. Я понимаю, что Тобиас, несмотря на маску, тоже из поколения икс, – как и мы.
Он чувствует, что опять оказался в центре внимания:
– Честно говоря, старание выглядеть яппи довольно изнурительно. Я даже подумываю, а не оставить ли весь маскарад – он себя не оправдывает. Может, начать изображать богему – как вы. Переехать в картонный ящик на крыше здания фирмы «Ар-Си-Эй»; перестать потреблять белки; работать живой приманкой в бассейне с аллигаторами. А что, я могу даже перебраться к вам, в пустыню».
ЗАКОС ПОД ЯППИ:
привычка отдельных представителей поколения икс делать вид, что стиль яппи приносит удовлетворение и жизнеспособен. Такие люди часто по уши в долгах, принимают различные наркотические средства, а после третьей рюмки очень любят порассуждать об апокалипсисе.
(Упаси господи!)
– Ну уж нет! – встречает в штыки эту идею Элвисса. – Кому-кому, а уж мне-то такие типы известны. Все вы, яппи, одинаковы, и я сыта вами по горло. Дай мне поглядеть тебе в глаза.
– Что?
– Дай мне поглядеть тебе в глаза. Тобиас подается вперед, позволяя Элвиссе взять его за подбородок и выудить правду из его глаз, голубых, как подарочные голландские тарелки. Это занимает ужасно много времени.
– Хорошо. Может, ты и не такой уж отброс. Не исключено, что через несколько минут я расскажу вам одну историю. Напомните мне. Но я хочу, чтобы сперва вы мне кое-что рассказали. Вот ты умер, тебя закопали и ты перенесся в мир иной. А теперь – как на духу – скажи, чем тебе больше всего запомнится Земля?
– Что ты имеешь в виду? Не понимаю.
– Какое мгновение для тебя определяет, каково это – жить на этой планете? В чем суть жизни здесь? Что ты унесешь с собой?
Молчание. Тобиас не понимает, к чему она клонит, да и я, честно говоря, тоже. Она продолжает:
– Искусственный яппи-опыт, приобретенный за деньги, вроде спуска на байдарках по водопаду или катания на слонах в Таиланде, не в счет. Мне хочется услышать о мгновениях твоей жизни, подтверждающих, что ты и вправду жил.
Тобиас не готов добровольно распахнуть душу. Похоже, ему нужно, чтобы кто-то из нас подал пример.
– Я готова, – произносит Клэр. Все взоры обращаются к ней.
– Снег, – говорит она нам. – Снег.
ЗАПОМНИ ПЛАНЕТУ ЗЕМЛЯ
– Снег, – произносит Клэр в тот момент, когда фонтан голубей взмывает с коричневого шелковистого чернозема в саду у Макартуров. Всю прошлую неделю наши соседи пытались засеять новую лужайку, но голуби просто без ума от крохотных вкусных семян. Однако эти божьи создания были настолько милы и все такое, что искренне сердиться на них было невозможно. Миссис Макартур (Айрин) иногда без особого энтузиазма их шугала, но голуби просто взлетали на крышу дома, где, посчитав, что спрятались, устраивали себе маленькие праздники. – Я никогда не забуду, как впервые увидела снег. Мне было двенадцать, это случилось сразу после первого и самого крупного родительского развода. Я приехала погостить к матери в Нью-Йорк и стояла на пешеходном островке посреди Парк-авеню. До этого я никогда не выезжала из Л.А. Огромный город меня зачаровал. Я смотрела вверх на здание Пан-Америкэн и размышляла о насущной проблеме Манхэттена.
– Суть которой… – вставляю я.
– Суть состоит в том, что масса распределена чересчур неравномерно: башни и лифты; сталь, камень, цемент. Так много массы на такой высоте, что закон притяжения может извратиться и – в жутком зеркальном отражении – оказаться направленным к небу. (Обожаю, когда Клэр заводится.) Эта мысль потрясла меня. Но в этот момент братец Аллан дернул меня за рукав – зажегся зеленый свет для пешеходов. Когда же я повернула голову, чтобы посмотреть, куда мы идем, мне на лицо – хлоп – села первая в жизни снежинка. Она растаяла у меня на глазу. Я сначала даже не поняла, что это было, но потом увидела миллионы снежинок – белых, пахнущих озоном, планирующих вниз, как лепестки, сброшенные ангелами. Даже Аллан остановился. Машины гудели нам, но время словно замерло. И вот, да – если я вынесу с земли одно воспоминание – это будет то мгновение. По сей день я считаю свой правый глаз заколдованным.
– Классно! – говорит Элвисса. Она поворачивается к Тобиасу. – Уловил смысл?
– Дайте подумать секундочку.
– У меня есть пример, – вклинивается в разговор Дег с некоторым энтузиазмом. Подозреваю, что это вызвано желанием заработать у Элвиссы пару дешевых очков. – Это произошло в 1974-м. В Кингстоне, Онтарио. – Он закуривает, мы ждем. – Мы с отцом остановились у бензоколонки, и я получил задание залить бензин в бак нашей «галакси-500», классной машины. Это же была ответственная задача. Я же был одним из тех бестолковых мальчишек, вечно простуженных, которые ни на что не способны – ни наполнить бензобак, ни распутать леску. Я вечно что-нибудь портил или ломал; делал все наперекосяк.
Итак, отец в киоске покупал карту, а я – снаружи – чувствовал себя настоящим мужчиной и гордился тем, что пока ничего не натворил – не поджег бензоколонку или типа того, – а бак был уже почти полон. Отец вышел в тот момент, когда я докачивал последние капли; и вдруг пистолет прямо-таки обезумел. Он начал фонтанировать во все стороны. Я так и не понял, почему, но он поливал все подряд – джинсы, кроссовки, номера машины, цементное покрытие – словно малиновый сироп. Отец все видел, и я подумал, что сейчас мне здорово влетит. Я вдруг ощутил себя каким-то маленьким. Но вместо этого он улыбнулся и сказал: «Э-э, малыш. Ну и обалденный же запах у бензина! Закрой глаза и вдохни. Какой он чистый. Он пахнет будущим». Я так и сделал – закрыл глаза, как сказал отец, и глубоко вдохнул. И в это мгновение увидел яркий оранжевый свет солнца, проникающий сквозь мои веки, и почувствовал запах бензина – и ноги мои подкосились. Это был лучший момент моей жизни, и я бы сказал (возлагаю на это большие надежды), что в раю должны быть похожие мгновения. Вот чем мне запомнилась Земля.
