Он замолчал, но ожидаемого выражения благодарности на лицах слушательниц не обнаружил и, подождав немного, продолжил:
– Мы с Эдит решили дать тебе крышу над головой. Насколько я вижу, Эмма, ты в этом нуждаешься. Это твой дом?
– Нет, Вильям. Фирма моего мужа предоставила мне его за небольшую плату. Спасибо, но у меня есть крыша над головой, и жить с вами я не собираюсь.
– Я просто застал тебя врасплох. Тебе нужно время, чтобы все обдумать. Там будет место и для Франчески, и для Финлея – конечно, когда он окончит учебу.
– А где мы будем жить? – спросила Фрэнни.
– С нами в Дорсете, конечно. Могу сказать, не хвастаясь, что у нас прекрасный дом – правда, Эдит? К тому же приличное общественное положение, хорошие соседи, свежий воздух, вкусная еда. – Упиваясь собственными словами, он добавил: – За тобой, Эмма, будет должный уход и забота, а Франческа, я уверен, найдет себе круг общения по своему вкусу.
Фрэнни ответила:
– Надеюсь, вы говорите из самых лучших побуждений, дядя, но ваше предложение запоздало. Мы вполне счастливы вместе. Финн учится, тетя быстро идет на поправку, а у меня здесь отличная работа.
Она бросила взгляд на тетю, которая согласно кивнула.
– Я принесу чай. Вы не откажетесь выпить чашечку перед уходом?
Это было не очень вежливо, но ведь и дядя Вильям едва ли помнил о вежливости, когда отказал им в помощи, в которой они так нуждались.
Дядя Вильям пил чай, время от времени сокрушенно покачивая головой, а тетя Эдит задавала Фрэнни наводящие вопросы, на которые приходилось отвечать, греша против правды. Когда наконец чай был допит, Фрэнни приготовилась к тому, что дядя Вильям повторит свою атаку, но он только сказал:
– Попомните мои слова, вы еще оцените мою доброту. Но я не отказываюсь от сделанного предложения и готов принять вас в свой дом, когда вы пожелаете.
С такой высокопарной речью он взял под руку тетю Эдит и вышел из дома к ожидающему его автомобилю – старомодному «даймлеру» с шофером. Проводив его взглядом, Фрэнни вернулась к тете в гостиную.
– Что это на него нашло? – недоуменно спросила тетя. – Да еще после стольких лет. Как ты думаешь, Фрэнни, может быть, нам следовало принять его предложение? Ты могла бы не работать, и у тебя появились бы друзья и красивые вещи…
Фрэнни собирала на поднос чашки.
– Я счастлива и так, тетя. Ты ведь тоже не хочешь ехать, не правда ли?
– Нет, дорогая; Только если меня потащат туда силой.
Четыре дня спустя, возвращаясь утром домой, Фрэнни поскользнулась на льду и вывихнула лодыжку. Проходивший мимо молочник остановился и помог ей добраться до дому. Он же вызвал врача, который вправил вывих и велел не наступать на эту ногу. Написав ей направление в больницу, он попросил ее приехать туда немного позже. В больнице ей осмотрели ногу, заверили, что ничего страшного нет, и отвезли домой. Добрый служащий, отвозивший ее, сказал, что ей придется еще раз приехать к доктору через несколько дней, а пока стараться не наступать на больную ногу.
Для подвижной Фрэнни необходимость почти не двигаться казалась настоящим кошмаром. Финн, когда был дома, помогал чем мог, и тетя, несмотря на возражения Фрэнни, делала почти всю работу по дому. Но, невзирая на указания доктора, Фрэнни несколько раз нарушала его предписания, отчего нога, несмотря на болеутоляющее, сильно ныла. К ее огромному облегчению, доктор, осмотрев ногу через несколько дней, разрешил ей ходить. Фрэнни поковыляла домой, чувствуя себя хуже некуда.
Дома ее ждало еще одно расстройство – ответ от миссис Кемп, в котором сообщалось, что хотя она и сожалеет о несчастье, постигшем Фрэнни, но больше не может держать ее место свободным – временная сиделка, заменявшая Фрэнни, согласилась остаться. Значит, недельный заработок пропал.
– Что ж, – громко и нарочито весело сказала Фрэнни, – теперь уже и вправду хуже некуда, так что дела могут пойти только лучше.
Но кажется, она ошиблась. Услышав стук в дверь, она поковыляла к ней, чтобы открыть, и увидела на пороге дящю Вильяма.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Профессор, даже полностью погруженный в работу, к немалому своему раздражению, обнаружил, что лицо Фрэнни, ничем вроде бы не примечательное, прочно обосновалось в его мыслях. Нужно еще раз, решил он, поехать туда и увидеть ее, чтобы убедиться в том, что для него она не имеет ровно никакого значения. Его весьма бурный нрав, который он давно научился контролировать, вдруг снова стал выплескиваться наружу, так что даже честный Крисп как-то раз спросил, не слишком ли он усердствует на работе. «Может быть, вам стоит несколько дней отдохнуть, сэр?»
Обиженный взгляд Криспа заставил профессора поспешно ответить:
– Извини, Крисп. Я тут кое о чем раздумываю, и это «кое-что» меня сильно раздражает.
С полным достоинства видом приняв извинения, позже Крисп растолковал коту Тримблу, что, без сомнения, профессор планирует очередную безумную операцию. На самом деле профессор уже распланировал всю ближайшую неделю – и рабочее время, и досуг. Дня через два, подумал он, может быть, выдастся свободный вечер…
Но его плану не суждено было сбыться. Профессора срочно вызвали в Брюссель, где у одной Особо Важной Персоны случился сердечный приступ и могла потребоваться операция. В Брюсселе профессор пробыл три дня, назначил операцию через неделю и вернулся в Лондон, где его ожидала масса дел. О встрече с Фрэнни не могло быть и речи, хотя он о ней не забывал. Конечно, можно было просто позвонить в дом престарелых, но у нее, наверное, и без его звонков хватало дел. Тогда он подумал, что лучше написать – только вот о чем?
В конце недели он опять полетел в Брюссель, и поскольку его пациент был человеком весьма и весьма пожилым, то профессору пришлось остаться там и проследить, как вдет выздоровление. А вернувшись в Англию, он оказался заваленным делами, и немало времени утекло, прежде чем он снова вспомнил о Фрэнни.
На Фиш-стрит тем временем события развивались со скоростью света. Дядя Вильям взял инициативу в свои руки, несмотря на Фрэнни, которая, чувствуя себя больной и разбитой, все же старалась воспрепятствовать ему.
От тети ей практически не было поддержки, потому что миссис Блейк теперь ухватилась за брата, как утопающий за соломинку. Доводы Фрэнни, что все и так наладится через пару недель, не могли разубедить тетю. Впервые в жизни она настояла на своем:
– Не говори чепухи, дорогая. От меня пользы никакой, тебе ли это не знать. Ты работать не можешь, не говоря уже о том, чтобы присматривать за домом, готовить и ходить по магазинам. Твоя нога заживет еще не скоро. Я понимаю, ты не любишь дядю. Я тоже не люблю Вильяма, но он, кажется, изменился к лучшему. К тому же вовсе не обязательно жить у него всю жизнь.
