— За право оставаться самими собой. И — за то, чтобы никогда не стать людьми.
Я хотел было уточнить, что он имел в виду: «За то, чтобы никогда не стать такими, как люди» или буквально: «Никогда не стать людьми», но, немного подумав, не стал. В конце концов, это была не душеспасительная беседа, а всего лишь ответ на вопрос. Собеседник сказал все, что хотел, и дальнейшие вопросы выглядели бы в высшей степени неучтиво.
— Спасибо, — поблагодарил я Мгхама, хотя совершенно ничего не понял, и, коротко попрощавшись, направился в расположение своего отряда.
Смысл той фразы открылся только спустя некоторое время, а пока... Пока предстояло сражение, в котором я потеряю чуть ли не всех людей, которые, в отличие от своего предводителя, никогда не терзались вопросом о том, за что погибают чуждые нам расы, потому что им хватало знания того, за что умирают лично они.
Война, как и жизнь, — сплошной обман. Кто лучше овладел искусством лжи и введением в заблуждение противника, тот в конечном итоге и остается на коне, приобретая лавры и почести, золото и женщин, славу и титулы... Ударить в лоб и победить, потеряв чуть ли не всю армию, — глупо и примитивно, а вот перехитрить врага, уничтожив его с минимальными потерями со своей стороны, — это уже в чем-то сродни высокому искусству. Тиссен — командующий правого фланга армии и соответственно группировки, в состав которой кроме его соплеменников входили люди, некроманты и гоблины, вне всякого сомнения, был неординарной личностью. Впрочем, другим и не мог быть предводитель воинственной расы, под началом которого находился чуть ли не весь цвет имуров. Его план расстановки войск на своем участке фронта был явно не случаен. Поставив в паре километров от опасного леса людей-лучников, трусливых гоблинов и чокнутых некромантов, то есть сброд, в принципе не способный отразить стремительную атаку конницы или тяжеловооруженной пехоты, он как бы говорил: «Вот здесь я поставил ловушку. Вы знаете, что я знаю, что вы знаете о том, что я не так прост, как кажусь. А теперь попробуйте догадаться, блеф это или нет, засада или просто мне нужно сконцентрировать все свои силы в центре, а это нарочито слабое звено справа рассчитано исключительно на то, что вы не поверите в возможность такого явного просчета с моей стороны и поэтому не ударите...»
Может быть, с военной точки зрения это было и неплохое решение, но для тех, кто должен был исполнять роль наживного червя, оно не казалось таким уж удачным, так как в любом случае (есть ловушка или нет) наши шансы выжить выглядели более чем призрачными.
— Похоже, нами решили пожертвовать во имя каких-то неведомых целей. — Марк, старый друг моего отца, высказал вслух то, что было на уме едва ли не у всех воинов.
— Все равно эта война для нас не могла быть слишком долгой, — после некоторого раздумья ответил я. — Днем раньше, днем позже — особой разницы нет.
— А ты сильно изменился за последнее время.
В голосе Марка не было упрека, скорее, в нем проскальзывала жалость, но мне сейчас не нужно было ни сочувствия, ни поддержки, поэтому, сам того не желая, я ответил более резко, чем следовало:
— Все мы изменились за последнее время.
— Это верно, — спокойно и рассудительно ответил мудрый охотник, в планы которого не входило ссориться с кем бы то ни было перед началом битвы.
— Марк... — Я попытался вложить в слова всю свою веру. — Пойми меня правильно, мне не хочется меняться, не хочется идти против своего естества и совершенно не хочется вообще обсуждать эту тему впредь. Так что, пожалуйста, не нужно мне говорить о том, что я и без того прекрасно знаю. Договорились? — Я попытался искренне улыбнуться, но вышла лишь кривая усмешка.
— Как скажешь. — Он примирительно поднял руки вверх, всем своим видом выражая полное согласие. — Как скажешь, — еще раз повторил он и на секунду замешкался, как будто собирался добавить нечто важное — то, ради чего вообще начал весь этот разговор.
Но, видимо, в последний момент передумал и так ничего и не сказал. Тогда ни я, ни он еще не знали, что это наша последняя встреча. А впрочем, даже если бы и знали, это ровным счетом ничего не изменило бы — все мы неуловимо и, может быть, против собственной воли изменились за последнее время, и с этим уже ничего нельзя было поделать.
Глава 6
Ее имя было настолько древним и длинным, что ни один смертный не мог произнести его вслух. Во-первых, это все равно бы ему не удалось, а во-вторых, она могла услышать этот слабый писк, исходящий из огромного муравейника, копошащегося у ее ног, и без труда найти безумца, посмевшего посягнуть на святое — имя одного из трех повелителей Хаоса. Нет, никто и никогда не мог произнести вслух этот бесконечно длинный набор бессмысленных звуков, вмещавший в себя столько, что не хватило бы и сотни жизней, чтобы приблизиться к пониманию стоящего за этим божественным именем смысла. Она была богиней, и этим все сказано — сказано как для всезнающих мудрецов, так и для абсолютно невежественной черни. У нее был муж, мятежный сын и мученический венок Бесконечности, который венчал и скреплял тройственный союз лордов Хаоса, некогда бывших единой семьей, а теперь ставших непримиримыми врагами.
В свою очередь, сама Бесконечность не имела цвета, вкуса и запаха. Она была как туман, сошедший с небес, чтобы ватным покрывалом опуститься утром на землю, — пресна, скучна и нелогична; всего лишь бессмысленная оболочка без внутреннего содержания, которая не способна вообще ни на что, и даже сама смерть является для нее недостижимой тайной, которую невозможно постичь.
Женщина, чья красота находилась не просто за гранью человеческих представлений, но и вообще за пределами разумного, откинулась на спинку кресла, стоящего посреди зала огромного замка, своды которого терялись в необъятных далях, а шпили пронзали самые далекие звезды. В верованиях разных рас ее называли по-разному, но больше всего ей нравилось имя Фаса — что с древнеэльфийского переводилось так: «Та, что вечно не спит». В этом прозвище было намного больше смысла, чем могло показаться на первый взгляд. Именно поэтому она предпочитала его другим и благоволила к дроу — темным эльфам, единственным, кто мог если не понять Хаос, то хотя бы слегка приблизиться к пониманию его внелогической природы.
Простая одежда, пепельно-серая кожа, белоснежные волосы, собранные на затылке в причудливый узел, и один-единственный перстень, украшающий длинные пальцы, составляли весь ее туалет. Впрочем, имея такую ослепительную внешность, можно было не заботиться о прочем. Если бы она была не богиней, а обычной женщиной, то навряд ли смогла прожить долгую и счастливую жизнь, потому что не нашлось бы ни одного мужчины, достойного целовать даже ее следы, не говоря о чем-то другом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
