Шопенгауэр считает так называемый "наивный материализм" наиболее ярким примером философской доктрины, входящей в эту группу, и в эту же группу он включает другие теории, которые пытаются рассматривать реальность как воплощение абстрактных понятий или же как выражение божественной воли. К третьей группе относятся теории, которые отталкиваются не от объекта, а от субъекта.
Шопенгауэр упоминает Фихте, как сторонника этого взгляда: он пытается "установить происхождение "non-ego" из самого ego, подобно тому как паук плетет паутину, извлекая ее из себя" (том I). Он был самым последовательным субъективистом, а также (по мнению Шопенгауэра) написал самую скучную философскую работу из когда-либо написанных. Из трех вышеупомянутых групп теорий две последние пытаются решить проблему связи, существующей между субъектом познания и познаваемым объектом, направляя то один, то другой компонент этой связи в подчиненное или стоящее ниже положение. Однако все три группы, в той или иной форме, отражают фундаментальные ошибки, которые с самого начала обрекают на неудачу все эти различные подходы к проблеме.
104
Прежде всего, Шопенгауэр, споря со своими предшественниками, утверждает, что представление о субъекте познания как о чем-то, что можно опознать и описать вне зависимости от всего остального, как это зачастую принято делать, неприемлемо. Но согласиться с ним - значит допустить, что он является определенным видом сущего (хотя особого "нематериального" вида) и, следовательно, что о нем можно говорить и его можно познать, как мы говорим о других вещах и познаем их. Но такая концепция приводит к непреодолимым трудностям.
Шопенгауэр понимает эту проблему следующим образом - познающий субъект является "основой мира, условием существования всех явлений", в том смысле, что его существование предопределено возможностью познания и приобретения опыта. Но из этого логически следует, что его нельзя рассматривать как некий элемент в мире, как сущность, которая в принципе может быть познана аналогично тому, как познают другие вещи. В определенной мере его связь с миром как представлением, с эмпирической реальностью можно сравнить со связью, которая существует между глазом и полем зрения - "глаз видит все, кроме себя" (том III). Если бы даже и возникли возражения, что эмпирический субъект все же может познавать себя с помощью некой формы интроспективного самосознания и что, таким образом, прожектор знания, так сказать, может быть направлен обратно на его источник, ответ Шопенгауэра таков: попытки показать эмпирического субъекта как воз
105
можный объект познания ведут в никуда - то есть любой из нас будет употреблять какие-нибудь абсурдные выражения, наподобие следующих: "я знаю, что я знаю", которые, если они имеют хоть какой-нибудь смысл, не имеют большей силы, чем первоначальное утверждение "я знаю" tout court (ЧК, 41), что является лишь игрой слов, создающей иллюзию понимания. Это, конечно, не значит, что прав любой, кто исключает возможность познать самосознание определенным образом, например, как то знание, которое мы имеем о себе как "воле", а как раз напротив. Шопенгауэр разъясняет, что он рассматривает лишь тот вид самопознания, который (по его мнению) постулируется особым типом эпистемологической теории.
Аналогичным образом неприемлемо и представление об объективной реальности как о реальности, противопоставленной субъекту, как независимо познаваемой и описываемой, так как это ведет к предположению, что понятию "объект" может быть предписано значение, не учитывающее его зависимость от форм нашего восприятия и мышления. Шопенгауэр же (как было указано выше) считает такое предположение абсолютно ошибочным и в качестве довода приводит кантианское понимание, что "вещи и все виды их существования нераздельно связаны с нашим представлением о них" (том II). Разве возможно представить себе мир как, скажем, "безусловно данное" иначе, чем в виде того, что может представиться нам, ощущающим субъектам, наделенным определенными интеллектуальными способностями?
106
В заключение в свете вышеприведенных доводов предположение о том, что вполне правомерно установить причинную связь между субъектом и объектом, должно быть категорически отвергнуто. Причинные связи могут существовать лишь между объектами, находящимися в мире явлений. С уверенностью можно сказать, что наши собственные тела и физические объекты также имеют причинные связи с другими телами и физическими объектами и взаимодействуют с ними, так как поскольку все они являются вещами, принадлежащими к разряду феноменальных сущностей, то они согласовываются с "универсальными формами знания", одной из которых является причинность. Но мы не можем признать истинность этого относительно самого познающего субъекта, так как он, являясь познающим, никогда не может быть познан и "не попадает под эти формы, хотя и предполагается ими" (том I).
Таким образом, было бы неправильно представлять его причинно действующим на что-либо или попадающим под действие чего-либо; закон причинности в данном случае неприменим, так как в любом контексте он предполагает то, что лежит за пределами возможного опыта. И именно это утверждение может подвести к выводу, исключающему не только определенный вид простого эпистемологического дуализма, но также и другие теории, упомянутые Шопенгауэром, а именно те, которые пытаются извлечь субъект из объекта или же объект из субъекта. Такие доктрины неизбежно требуют применения закона достаточного основания в той или иной форме: так, например, Фихте называет ego, или субъект, - "основанием", из которого он далее устанавливает происхождение non-ego, или объективного мира, как "следствия", а философы-"реалисты" проделывают обратный путь. Но ни один из этих подходов к проблеме не является правильным, так как в обоих случаях отсутствуют какие-либо обоснованные доводы.
107
На этом достаточно о недоразумениях в философских системах предшественников Шопенгауэра, которые он подверг критике. Понятия субъекта и объекта применялись абсолютно неверно, их связь была установлена и понята неправильно. Теперь возникает вопрос, как же следует, по мнению Шопенгауэра, интерпретировать эти понятия?
На этом этапе некий критик мог бы возразить, что об этом не стоит говорить так, полагая, что абстрактные термины "субъект-объект" непригодны для обсуждения философских проблем, связанных с рассмотрением вопросов человеческого познания, и мог бы предположить, что, будь Шопенгауэр более проницательным, он бы сам заметил их недостатки. Такой критик, возможно, согласился бы с тем, что термины, которые употребляли эпистемологи в прошлом, были неудовлетворительными, и здесь он согласился бы с нападками Шопенгауэра. Он мог бы, например, усомниться в существовании какого-либо истинного значения, которое может иметь понятие самодостаточного мыслящего сознания, которое возможно постичь абстрактно в зависимости от физических характеристик и способностей, лежащих в основе идентификации и различия людей в мире.
Если мы попробуем "мысленно" уничтожить эти характеристики, то не окажемся ли мы в опасности лишить значения понятие сознательного познающего бытия? И опять же, разве можно быть довольным представлением о себе самом, которое не предполагает существования других объективных вещей, с которыми мы сравниваем и которым противопоставляем свое существование? Ведь представление о чем-либо ином, чем я сам, является неотъемлемым от представления о своей самоидентичности. Таким образом, Шопенгауэр, скорее всего, прав, утверждая, что попытки установить связь между познающим субъектом и познаваемой реальностью - причинно-следственную или любую другую - неизбежно обречены на провал, если оба термина этого отношения трактуются, как описано выше.
108
Но в таком случае, не приведет ли к значительным затруднениям попытка сформулировать проблему познания в рамках Шопенгауэрова понимания? Противопоставление познающего субъекта и познаваемого объекта, которое Шопенгауэр, по-видимому, признает, скорее всего, является просто отражением значительно преувеличенного "материального" подхода к грамматической структуре предложений, содержание которых обычно претендует на знания, но оно не предусматривает проникновения в логический строй самого понятие "знание". Как раз напротив, можно сказать, оно затуманивает его логику. В связи с тем, что во всех дебатах по поводу этого противопоставления используются абстрактные и искусственные понятия, это приводит к тому, что мы либо не замечаем, либо игнорируем глубокие различия между видами притязания познания, различно подкрепленными и различными обстоятельствами, в которых эти притязания возникают.
Более того, это противопоставление может привести нас к неверной интерпретации идеи в свете разных неуместных ассоциаций; например, в терминах перцептивной аналогии: философы зачастую утверждали, что "знать что-либо", по сути, тождественно "видеть что-либо", или же, когда рассматривались взаимодействия действующих сил и объектов в физическом пространстве: все эти модели слишком легко приводят к хорошо известным затруднениям.
