Босиком, бесшумно, двинулся к дверному проему. Посреди него на полу стояла статуэтка архангела Гавриила высотой сантиметров в восемьдесят, крылья полураспущены, меч в деснице высоко поднят над головой.
Стоит чему-нибудь покрупнее мыши оказаться в полуметре от статуэтки, это почует излучаемое ею поле, и на серебряный браслет вокруг запястья Порнсена пойдет сигнал. И поднимется трезвон – как это уже было, когда явился жук-мешочник, – и вскочит Порнсен, как бы крепко ни спал.
И не только в расчете на непрошенных гостей поставлена была статуэточка. Верное средство не дозволить Хэлу выйти наружу без ведома АХ'а. Не отель, удобств при спальнях здесь нет, так что единственной причиной для выхода могла быть только малая или большая нужда. Ну что ж, проводил бы Порнсен, присмотрел бы, чтобы Хэл этим делом и ограничился.
Осмотревшись, Хэл подхватил мухобойку. У нее была метровой длины рукоять из какого-то гибкого дерева. Стараясь, чтобы рука не дрожала, Хэл плавно оттолкнул статуэтку вбок концом рукояти. Осторожненько, чтобы не перевернулась, а то падение мигом включило бы сигнал тревоги. К счастью, здесь с пола был убран накопившийся за века мусор. И сам пол был гладкий, отполированный тысячами ног.
Выбравшись наружу, Хэл аккуратно подвинул статуэтку на место. Сердце билось – как шальное – и от возни со статуэткой, и от предстоящей встречи с незнакомкой. Он шагнул за угол.
И увидел, что женщина метнулась от окна в тень статуи коленопреклоненной богини, метрах в сорока в стороне. Направился к ней и тут увидел, почему она спряталась. Навстречу ковылял Лопушок. Хэл ускорил шаг. Надо было перехватить жучу, прежде чем тот заметит женщину и прежде чем подойдет так близко, что их голоса потревожат сон Порнсена.
– Шалом, алоха, добрых мысленных предначертаний, да возлюбит вас Сигмен! – сказал Лопушок. – Вид у вас тревожный, обеспокоенный, нервный. Это из-за вчерашней аварии?
– Нет. Просто не спится. И охота полюбоваться этими руинами при лунном свете.
– Они великолепны, прекрасны, загадочны и немного печальны, – сказал Лопушок. – Рождают, навевают мысли о многих поколениях, которые жили, обитали здесь. Они рождались, играли, смеялись, плакали, страдали, давали рождение следующему и умирали. Все скончались, все умерли, все миновали, все обратились в прах. Ах, Хэл, от этого на глазах у меня слезы, а в мыслях предчувствие собственной доли.
Лопушок извлек из сумы носовой платок и шумно прочистил нос.
Ну и видок! И все же как человечно – хоть и не во всем – выглядело это чудище, этот уроженец Оздвы. Оздва. Неспецу не понять, что за слово такое, а у этого слова своя история. Какая? А такая: первооткрыватель планеты, впервые завидя туземца, говорят, воскликнул: «Это же Оз-2!»
Оно и впрямь. Аборигены напоминали профессора Жука Кикимору из книги Фрэнка Баума. Дородные округлые тела и непропорционально тонкие члены. Рты, похожие на две римские пятерки, вложенные одна в другую. Губы толстые, дольчатые. По правде говоря, у жука-кикиморы четыре губы, каждое плечико обеих «пятерок» в месте соединения отделяется глубокой прорезью. Много стадий тому назад по пути эволюции эти губы были ногочелюстями. Модифицировались, превратились в рудиментарные органы, стали выглядеть точь-в-точь как лабиальные отделы, даже функционируют так же. Откуда произошли, не догадаешься, сколько ни разглядывай. А уж как засмеется туземец, как их раздвинет, так земляне приседают со страху. Зубов нет, вместо них зазубренные пилы челюстных валиков. А за ними, в задней части ротовой полости, – серый кожаный занавес. По происхождению – надглотка, а теперь рудиментарный верхний язычок. Именно этот орган придает многим оздвийским звукам раскат на основном тоне, который землянам так трудно воспроизвести.
Эпителий у них на лице – отчасти с пигментацией, как у рыжеволосого Хэла. Но где у Хэла краснина, там у жучей зеленоватый оттенок. В их кровяных тельцах кислород переносят не атомы железа, а атомы меди. Так они говорят. Но дать землянам образцы крови на исследование туземцы все еще отказываются. Хотя и обещают, что в течение ближайших четырех-пяти недель вопрос может быть решен положительно. Как было заявлено, их останавливают религиозные запреты. Если им будут даны твердые гарантии, что земляне не станут употреблять эту кровь в пищу, если будет предложена всесторонняя и четкая проверка исполнения, не исключено удовлетворение запроса пришельцев.
Макнефф подозревал, что это одни отговорки и чистая ложь, но приходилось соглашаться. Не рассказывать же оздвийцам, зачем нужны образцы их крови!
Использование меди вместо железа в качестве переносчика кислорода, по идее, означает солидное преимущество землян перед оздвийцами в физической силе. Медь как переносчик менее энергоспособна. Но матушка-природа предусмотрела компенсирующие механизмы. У Лопушка два сердца, темп их работы выше, чем, скажем, у Хэлова, так что суммарный кровообмен оказывается интенсивнее, чем у землян.
И тем не менее, чемпион-марафонец этой планеты явно не поспеет за чемпионом-землянином.
Хэл раздобылся книгой по проблемам здешней теории эволюции. Но прочесть ее толком еще не мог, приходилось удовлетворяться рассматриванием картинок. Правда, жуча кое-какие из них растолковывал.
Хэл находил Лопушковы резоны невероятными.
– Вы говорите, что млекопитающие произошли от морских червей. Но это же неверно! Мы знаем, что первыми на сушу вышли земноводные. Их плавники развились в конечности. Постепенно они потеряли способность извлекать кислород, растворенный в морской воде. Они дали начало пресмыкающимся, от пресмыкающихся пошли примитивные млекопитающие, сначала насекомоядные, потом полуобезьяны, обезьяны, разумные прямоходящие и – в конце концов – современный человек!
– Ах вот как, – невозмутимо отвечал Лопушок. – Не спорю, не возражаю, все в точности так и было, как вы говорите, молвите. Но на Земле. А здесь эволюция шла, развивалась по другому пути. Имелось три древнейших рода «себатакуфу», то есть «червематок» с разными составами крови. У одних переносчиком кислорода служил атом железа, у других – атом меди, а у третьих – атом ванадия. Первые имели естественное преимущество перед двумя другими, но по некоторым причинам господствовали только здесь, на южном материке, а не на северном. Есть свидетельства, что эти первые расщепились на две линии, обе привели к хордовым, но только одна – к млекопитающим. Но у червематок всех трех родов были плавники, которые развились в конечности. И…
– Но эволюция не могла идти таким путем! – перебивал Хэл. – Ваши ученые совершают серьезнейшую, прискорбнейшую ошибку! Правда, ваша палеонтология находится в самом начале пути, ей едва исполнилось сто лет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
