— Стой!
Бисанка наугад пальнул несколько раз и пустился вдогонку. Человек на лыжах скользил по насту с недюжинной силой и скоростью. Ноги Савельки пробивали наст и увязали в снегу. Скоро он провалился по пояс в какую-то яму.
Когда он выбрался из нее, беглеца уже не было видно — он точно растворился в темноте. Погоня была бесполезной. Бисанка вернулся.
Не прошел он и пятидесяти шагов, как увидел двигавшуюся навстречу процессию. Впереди понуро шагали арестованные, по бокам с винтовками наперевес шли Колька-китаец и Савелий Петрович. Пограничник Речкин замыкал шествие. Ороч подскочил к пограничнику:
— Моя думай, спиртонос тебя убил!
— Что ты, милый! Меня рано убивать, я на твоей свадьбе еще не плясал, — шутливо ответил ему пограничник.
Ребятам так и не удалось догнать участников «битвы у фанзы», как окрестил это происшествие Димка. Несмотря на то, что они шли очень быстро, они опоздали: спиртоносов уже посадили под замок.
А Савелий Петрович был уже дома и совсем по-домашнему, босой, расстегнувшись, пил чай. Шурка рассказал отцу, чем окончилась их охота. А Савелий Петрович рассказал о своих приключениях, как Федя Речкин поймал спиртоносов. Ребята слушали с открытыми ртами. И они жалели только о том, что один из спиртоносов удрал и что так и не удалось узнать, кто это.
И Савелий Петрович тоже жалел об этом.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Еще не раз на спиртоносов устраивались облавы. Теперь Федя Речкин не участвовал в них. Но Мойжес нашел среди жителей поселка немало добровольцев, которые охотно помогали Савелию Петровичу. По каким тропам ни ходили спиртоносы, их ждала засада. Как узнавал Мойжес, где думают спиртоносы пройти, оставалось его тайной, но они всегда попадали в его руки. Это показалось им невыгодным, и их путешествия в Тихую прекратились.
У Савелия Петровича было теперь работы по горло. Чуть не каждый день он пропадал на делянах с утра до ночи.
На участках появились черные и красные доски. Первое время на черной доске было записано так много фамилий бракоделов и прогульщиков, что доска побелела.
Перелом совершался незаметно, но неуклонно. На черной доске оставалось все меньше фамилий. Появились записи на красной доске. Настал, наконец, день, когда черная доска опустела.
Мойжесу пришлось применить и другие меры к некоторым особенно упорным бездельникам. Диюка, у которого на делянке работали хуже других и больше пьянствовали и дрались, начальник несколько раз вызывал к себе на заставу и вёл с ним разговор.
Наконец притих и Диюк.
А Мойжес по-прежнему каждое утро спокойно, не торопясь проходил по поселку, направляясь к посту, стоявшему немного в стороне от других домов.
Димка и Шурка подолгу смотрели ему вслед. Друзьям так нравились его спокойная фигура и движения!
Однажды на берегу реки ребята встретились с начальником заставы. Друзья собирались переехать на другую сторону, когда Мойжес подошел к ним.
— Здравствуйте, товарищи, — сказал он. — Не перевезете ли меня?
— Пожалуйста, товарищ Мойжес, — ответили ребята разом.
— А вы откуда меня знаете? — спросил начальник, усаживаясь в лодку и лукаво поглядывая на ребят.
— Ну как же вас не знать! Вас весь поселок знает.
— Ну, тогда будем знакомы! — Он подал ребятам руку. — Как вас зовут?
— Дима Вихров.
— Шура Пундык.
Мойжес кивнул головой и усмехнулся:
— Значит, и я вас знаю. Это вы макосея помогли поймать?
— Да.
— И на кунгасе в Большую вы ездили?
— Мы.
— Ну вот, значит, и познакомились. Я ведь давно хотел увидеть вас. Хвалят вас люди. Говорят, вы парнишки храбрые…— И неожиданно спросил: — Чего вы ко мне не заходите? Придете?
Ребята смутились. Шурка сказал несмело:
— Спасибо, товарищ Мойжес, нам все некогда было.
— Почему? Учитесь, что ли?
— Нет, не учимся.
— Надо учиться, ребята! Время уйдет — не догоните. Я вот учусь всю жизнь и еще очень мало знаю.
— Ну да…— с недоверием протянули друзья.
— Честное слово! Надо, надо, ребята, учиться!
Ребята переехали уже на другой берег. Но Мойжес все сидел в лодке, продолжая разговаривать. И, странное дело, с этим взрослым человеком, одетым в защитную гимнастерку с зелеными петлицами, ребята чувствовали себя как с давно знакомым, близким человеком. Рассказали они, как беспокоились, когда Савелий Петрович ловил спиртоносов. Димка с восхищением рассказал Мойжесу, как Шурка, не видя никого, угадал все по следам. Начальник выслушал его очень внимательно. Потом хлопнул Димку по плечу, а Шурку обнял:
— Вот это следопыты! Я, наверное, не сумел бы так ловко узнать все. Смотрите, в случае чего я попрошу вас помочь мне.
Он распрощался с ребятами.
Друзья с сожалением проводили его взглядом. Хотя они и понимали, что начальник шутит, говоря об их помощи, но все же это была очень приятная шутка.
Дни шли за днями, похожие друг на друга. Димка так привык к Тихой, что про Владивосток совсем забыл. Иной жизни, чем та, которой он жил сейчас, он не представлял себе.
Позавтракав наспех, он бежал к Шурке. Если тот был занят, то Димка ждал, но чаще принимался помогать Савелию Петровичу и Шурке. Он уже к этому привык. Ему становилось стыдно стоять без дела, когда другие трудились над чем-нибудь.
Но Савелий Петрович нередко старался скорее доделать дело сам и отсылал ребят поохотиться.
И друзья до обеда, а то и до самого вечера уходили из дому. Домой возвращались они обветренные, уставшие, но румяные и счастливые и засыпали мертвым сном.
Дмитрий Никитич, отец Димки, сначала беспокоился, по целым суткам не видя сына. Потом тоже привык и даже был доволен тишиной, постоянно царившей в доме. Можно было работать без помехи.
И только одному человеку в поселке не нравилось, что ребята бегают, предоставленные самим себе.
Однажды в самой гуще тайги они лицом к лицу столкнулись с Мойжесом. Поглядев на их сумки, оттопырившиеся от битой птицы, начальник поздравил их с полем. Потом спросил:
— А что, товарищи дорогие, вы всю жизнь думаете гуляючи прожить?
Ребята озадаченно переглянулись. Мойжес пошел с ними.
— Ну, друзья, не думали вы над тем, как устроиться учиться?
Шурка шутя произнес:
— У нас Димка ученый. Он все книги перечитал.
— Книги надо с умом читать, — сказал Мойжес. Он попрощался с ними и посоветовал:
— Поговорите, ребята, с отцами, пока учиться время не ушло. А я немного помогу кое в чем. Идет? — сказал он и, повернув в сторону, исчез в березняке.
Шурка сообщил отцу о разговоре с Мойжесом. Савелий Петрович сразу же одобрил эту мысль, но потом задумался. Денег было мало, знакомых во Владивостоке почти никого не осталось. А без друзей и без средств как посылать сына в чужой и большой город?
Несколько дней он ходил озабоченный. Потом повеселел и сказал однажды друзьям:
— Вот что я вам скажу, хлопчики. Есть у меня один план. Слушайте.
План был хорош. Наловить рыбы и продать ее. Продать пойманные летом бревна, вынесенные из разорванных штормом бонов. Этих денег хватило бы на поездку во Владивосток, чтобы поступить в училище. А там видно будет.
План понравился и ребятам. Нужно было лишь согласие отца Димки. Дмитрий Никитич сказал:
— Неплохо придумано. Ладно, поезжай учиться. Я буду тебе помогать. Немного, а буду.
И с этих пор у друзей не было иного разговора, кроме как об их поездке.
Димке хотелось стать моряком. Шурка же, проведший свое детство у станции железной дороги, до сих пор сохранил уважение к паровозам.
По этому поводу друзья даже поспорили. Димку обидело, что его приятель хочет остаться на земле. Однако у Шурки был довод, который их примирил. Он заявил, что если все будут плавать на кораблях, то зачем существует земля? А ездить можно и на паровозе, да еще вдвое быстрей.
— Будем ездить, — сказал Шурка, — ты по океанам, а я по земле. Каждый полсвета объедет. Встретимся — друг другу расскажем, кто что видел, что слышал, что сделал, и опять в путь.
На том они и кончили спор.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Приближалась осень.
Косяки рыбы шли в устье Тихой. Началось горячее для рыбаков время. Но Шурка с Димкой ходили удрученные.
Четвертый день шла рыба, а сети приятелей пустовали. Улова не было. На берегу стояли пустые бочки. И Димка вздыхал, поминутно заглядывая со своим приятелем в лодку. Три маленькие рыбешки лежали на дне ее, и это был улов за целую ночь! Правда, улов был плохой у всех жителей поселка, но друзей это не утешало.
Только кряжистый Чекрыга солил рыбу. От него никогда не слышали жалоб на плохой улов. Против его засольного сарая один за другим выстраивались ряды пузатых бочек. Приезжая в поселок по делам, Чекрыга раскатисто хохотал над рыбаками, потерявшими всякую надежду на заработок и теперь мечтавшими наловить рыбы хотя бы себе на зиму. Рыбаки хмуро шутили:
