– Я все объясню. Василий Парфенович меня простит.
– Ты там от всего отпирайся, – посоветовал Удалов. – Я не я, корова не моя.
Но двойник уже не слушал. Он рвался прочь.
– Погоди! – крикнул ему вслед Удалов. – Где мне Минца отыскать?
Двойник ничего не ответил. Ежась от дождя, он бежал через площадь к входу в Гордом, навстречу своей горькой судьбе.
Тогда Удалов, избегая людных мест, поспешил к своему дому. Он знал, кого ему искать. Старый друг и сосед, изобретатель Грубин не мог измениться.
Но и Грубин изменился.
Удалов заглянул к нему со двора. Комната была еще более захламлена, чем обычно. В ней почему-то было много частей человеческого тела, изготовленных из белой пластмассы, и Грубин сидел на продавленной кровати, держал голову в руках, будто хотел отвинтить. И медленно раскачивался.
Наверное, зубы болят, решил Удалов и постучал в окно. Грубин поднял голову, посмотрел на Удалова тупым взглядом и вновь опустил голову.
Удалов тихонько вошел в дом, поглядел наверх – не смотрит ли кто со второго этажа – и толкнул дверь к Грубину. К счастью, она была открыта.
Удалов вошел в комнату и сказал:
– Привет, Саша. Ты чем-то расстроен?
– А ты не знаешь? – спросил Грубин, не поднимая головы.
– Пытаюсь понять.
– Тебе все ясно, – ответил Грубин. – Ты нашел свое место.
– А ты?
– Вот в том и ужас! – закричал Грубин. – Как же я так мог попасться? Ты мне скажи, как я мог попасться? Ну ладно, ты человек слабый, угодил в силки, даже биться не стал. Куда несут, туда и идешь. Но я-то творческая интеллигенция, всю жизнь гордился своей независимостью. И вот – стал соучастником преступления!
– Погоди, не все сразу. Давай по порядку.
Удалову захотелось понять, что произошло с Грубиным.
Может быть, изменения только внешние, тогда еще не все потеряно.
– Мне с тобой говорить не о чем, – сказал Грубин.
– Почему же?
– Сам знаешь. Ты – номенклатура. Я – продавшаяся интеллигенция.
– А ты все-таки скажи. Допусти, что перед тобой не Удалов, а какой-то другой человек.
– Какой-то другой к Пилипенко доносить не побежит. А Удалов побежит.
– Не побегу, – возразил Удалов. – Честное слово.
– Ты правды захотел? Тогда держись! Скажу тебе, Корнелий, что за последние три года ты сильно изменился. С тех пор как тебя этот Пупыкин приблизил, ты сам на себя не похож. Готов землю за ним лизать. А с Ксенией что вы сделали?
– А что?
– Только не говори, что ты подчинился силе! Другой бы никогда жену не отдал. Залег бы в прихожей с пулеметом, отбивался бы до последнего патрона. А ты выбрал Пупыкина. Ну, выбрал – и пресмыкайся.
– А еще что? – спросил Удалов. Горько ему было слушать такие слова о своем двойнике. Но надо слушать. На чужих ошибках учатся.
– А с Минцем ты как поступил? Ты зачем Минца топил?
– Я? Минца?
– Зря я с тобой разговариваю – время впустую трачу. Только удивительно – как быстро меняются люди.
– Тогда слушай ты, – решился Удалов. – И постарайся мне поверить.
Он произнес эти слова так значительно, что Грубин в удивлении уставился на него.
– Я не Удалов, – сказал Корнелий Иванович. – То есть я Удалов, но вовсе другой Удалов. А настоящий Удалов сидит сейчас в Гордоме, на активе, и соратники топчут его ногами.
Вот что удивительно – Грубин поверил Удалову мгновенно!
– У тебя глаза другие, – признал он. – У тебя глаза прежние. Может, даже смелее. Объясни.
И Удалов объяснил. И про изобретение Минца, и про то, как Минц простудился и пришлось Удалову идти в параллельный мир вместо друга.
По мере того как он рассказывал, лицо Грубина светлело, морщины разглаживались, даже волосы начали завиваться.
Грубин вскочил, принялся бегать по комнате, опрокидывая предметы и расшвыривая пластиковые руки и ноги.
– Сейчас же! – закричал он, не дав Удалову договорить. – Сейчас же обратно! Беги отсюда! Тебе здесь не место. И если можешь, возьми меня с собой. Больше я здесь жить не могу!
– Спокойно, – остановил его Удалов. – Без паники. У меня задача – найти Минца. И вторая – во всем разобраться. А как исправлять положение, подумаем вместе. Рассказывай. Коротко, внятно. Начинай!
Последнее слово прозвучало приказом, и Грубин подчинился ему. Он остановился у стола, задумался.
– Даже не знаю, как начать. Произошло это три с половиной года назад. Был у нас предгором Селиванов.
– Помню, – подтвердил Удалов. – У нас он тоже предгором был. Потом на пенсию ушел.
– И занял то место его заместитель Пупыкин, Василий Парфеныч.
– У нас тоже. Все пока сходится.
– Времена, ты знаешь, были тихие, ни шатко ни валко. Утвердили Пупыкина предгором, он сначала ничего вроде бы и не делал. Все повторял: как нас учил товарищ Селиванов… продолжая дело товарища Селиванова…
– Смотри-ка, у нас тоже так начинал!
– Потом начались кадровые перестановки. То один на пенсию, то другой, того с места убрали, того на новое место назначили… и тон у Пупыкина менялся. Уверенный тон становился. Ботинки заказал себе в Вологде на высоких каблуках. Пилипенку приблизил. Это наш старшина милиции.
– Знаю, он у нас до сих пор старшина. Простой мужик, душевный. Председатель общества охраны животных.
– Против Пупыкина боролись. Был у нас такой Белосельский, не знаешь? Коля? В классе с нами учился.
– Еще бы не знать, – улыбнулся Удалов.
– Так этот Белосельский выступил. Потребовал, чтобы покончить с приписками и обманом, а развивать трудовую инициативу и демократию… да, демократию.
Удалов кивнул. Он эту историю отлично помнил.
– Не знаю уж, каким образом, все было сделано тихо – куда-то Пупыкин написал, кому-то позвонил, что-то против Белосельского раскопал. Только слетел Белосельский со своего места. И пришлось ему уехать за правдой в область. Не знаю уж, отыскал он ее там или нет – только в город он не вернулся. А для многих его поражение стало хорошим уроком. Поняли: опасно идти против Пупыкина.
– Вот как у вас дело повернулось, – вздохнул Удалов. – Теперь мне многое понятно.
– А дальше – пошло-покатилось. Пупыкин всюду выступал, говорил, какие мы счастливые, как наш город движется вперед семимильными шагами. И чем меньше товаров в магазинах становилось, тем громче выступал Пупыкин. И что грустно – как только люди убедились, что Пупыкин твердо сидит, не сковырнуть его, они по углам разбежались, каждый у себя дома боролся за демократию и гласность, а на собраниях голосовали как надо.
– Понятно.
– Через год и ты, прости, Корнелий, сообразил, что лучше быть при начальнике, чем против. Как-то на собрании ты выступил против Пупыкина. И тут же тебе выговор за выговором, а потом открыли против тебя уголовное дело за хищение стройматериалов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
