Естественно, что, заметив два десятка вооруженных людей, она сосредоточила на них все свое внимание, тем более что Железного Мамеда угораздило устроить привал в тени частично обрушившейся каменной стены, что ограждала родовое кладбище клана Агжба.
Аскеров не знал о том, что за стеной кладбище: человек, посланный им в разведку, был наемником из Саудовской Аравии, все эти местные тонкости волновали его очень мало, и сделанный им доклад о проведенной рекогносцировке уложился в одну коротенькую фразу: «Все чисто». Удовлетворившись этим, ибо вероятность быть настигнутыми федералами в здешних местах действительно почти равнялась нулю, Железный Мамед плотно позавтракал, назначил часовых и уснул каменным сном солдата, наконец-то получившего редкую возможность принять горизонтальное положение и, ни о чем не беспокоясь, вытянуть ноги.
В сущности, Мамед Аскеров, по прозвищу Железный Мамед, не был виноват в том, что произошло дальше. Верблюдица Лея также ни в чем не была виновата. Если кто и провинился, так это наемник-араб, по имени Саид ибн Керим, который не нашел лучшего места справить перед сном нужду, чем могила дедушки Верблюдицы Леи, Луарсаба Агжбы.
В оптический прицел своей любимой «драгуновки» Лея увидела, как какой-то человек с черной, как солдатский сапог, кожей спускает штаны с явным намерением усесться на корточки прямо над родной могилой. Видимо, справить большую нужду в тени обглоданного непогодой каменного креста показалось ибн Кериму отменной шуткой; часовой-чеченец, оседлавший гребень стены, похоже, разделял это мнение, а вот Верблюдица Лея с ним не согласилась. Она без лишней спешки, но споро, как и подобает бывалому солдату, распаковала водонепроницаемую сумку с боеприпасами, вставила обойму, передернула затвор и выразила свое несогласие, разнеся на куски непутевую черную голову Саида ибн Керима. Мозги араба брызнули во все стороны, и он упал, ударившись размозженным черепом о подножие креста, – как был, со спущенными до середины бедер штанами.
Сидевший на гребне низкой каменной стены часовой вскочил, озираясь, и взял автомат на изготовку, хотя и не знал, откуда грозит опасность. Верблюдица Лея сто раз бывала в подобных ситуациях и точно знала, как надо действовать. «Драгуновка» снова издала сухой, хлесткий звук, и труп часового с силой ударился лопатками о каменистую землю рода Агжба, взметнув в воздух небольшое облачко пыли.
Пока отряд Железного Мамеда просыпался и прятался по щелям среди камней, Лея успела отправить к Аллаху еще пятерых. Это были хорошие воины; по правде говоря, даже рота российского спецназа вряд ли сумела бы нанести отряду Аскерова такой существенный урон за столь короткий срок. Лея стреляла с интервалами от секунды до полутора, и ни одна пуля не была истрачена напрасно. Первые пятнадцать-двадцать секунд боя больше напоминали стрельбу по мишеням в тире, если не расстрел.
Когда Железный Мамед пришел в себя, простая логика опытного полевого командира подсказала ему, куда следует смотреть. Он безо всякого бинокля разглядел в узкой бойнице вышки блеск отраженного оптикой солнечного луча. Он приказал открыть огонь и повел остатки своего отряда в наступление, хотя по-прежнему не знал, кого именно атакует.
Единственное, что он понимал, так это то, что их обстрелял какой-то снайпер – обстрелял и, надо полагать, не успел уйти, попал в ловушку и решил дорого продать свою жизнь. Цена, которую стрелок уже взял с отряда, была чересчур высока. Убедившись, что огонь и впрямь ведет всего один человек, Железный Мамед повел атаку по всем правилам военного искусства.
Укрываясь за камнями и деревьями, бойцы сумели подобраться ближе. При этом погибли еще двое. Радист упал ничком, придавленный тяжестью рации, а в следующее мгновение очередная меткая пуля окончательно оставила отряд Аскерова без связи: Верблюдица Лея знала, для чего предназначен серый железный ящик с лямками и длинным усом антенны, и позаботилась о том, чтобы противник не вызвал подкрепление. Она забыла, где находится, забыла, что заставило ее в первый раз спустить курок; она просто стреляла, радуясь попаданиям и огорчаясь из-за промахов, которых становилось все больше по мере того, как пятнистые фигуры джигитов поднимались по склону, приближаясь к мертвой зоне.
Когда еще один выстрел округлил счет потерь, Железный Мамед осознал, что лишился ровно половины и без того небольшого отряда в совершенно бессмысленной стычке со снайпером-одиночкой. Аскеров рассвирепел настолько, что отказался от мысли взять стрелка живьем. Он подал знак гранатометчику; граната была всего одна, но, когда облако пыли над грудой обрушившихся с верхушки башни камней рассеялось, они увидели среди обломков снайперскую винтовку с разбитым прицелом и лежащее в неестественной позе тело женщины в мешковатом платье.
Верблюдица Лея была еще жива, и умирать ей пришлось долго. Она умирала бы еще дольше, но Аскеров уже начал соображать, что произошло, и выстрелом из пистолета прекратил забаву, пока не вернулись другие обитатели дома. Подвешенное за ноги к нижнему суку дерева голое окровавленное тело со вспоротым животом, выколотыми глазами и отрезанными ушами дернулось и обмякло, медленно вращаясь на веревке, как диковинное елочное украшение. Они подожгли все, что могло гореть, и ушли, но Аскеров не поленился заглянуть на кладбище и наконец понял, с кем так круто обошелся пять минут назад.
Разумеется, говорить со старым Виссарионом Агжбой и его сыновьями Железный Мамед не стал: разговорами и объяснениями мертвых не воскресишь. Кроме того, Аскеров понимал, что ему этого разговора все равно не пережить.
В горах не только свои обычаи и нравы, здесь еще и свои, сугубо специфические, способы распространения информации. Никто не видел, как поредевшая банда уходила, унося своих мертвецов; никто ничего не передавал Железному Мамеду ни письменно, ни на словах, ни каким-либо иным способом. Тем не менее уже через неделю он не догадывался и не подозревал, а знал наверняка: старому Агжбе известно все, и он поклялся отомстить. Эта клятва тогда не вызвала у Аскерова ничего, кроме досады: на войне умирают часто, но история вышла действительно глупая.
С тех пор прошло уже больше двух лет. Время от времени Аскеров слышал что-нибудь о старом Виссарионе и его сыновьях, которые, как голодные волки, рыскали по горам, пытаясь напасть на след Мамеда. Четверо из тех десяти, кому посчастливилось тогда вместе с ним уйти от пылающего дома Агжбы, уже были убиты; остальные не сетовали на судьбу и спали в обнимку с оружием.
Занятый важными делами, Аскеров не то чтобы забыл о той давней истории, но как-то отодвинул ее
