Господи, как я вообще дошел до жизни такой? – потрясенно подумал он. – Ведь я даже против смертной казни!
– Не могу сказать, что это ваша забота, – отозвался Скарсбери, – но все-таки отвечу. Ее клан передал ее нам, чтобы вы, детки, почувствовали, что значит выполнять грязную работу. Считайте это вампирским подарком.
– Ничего себе подарочек, – вздохнул Саймон.
– Dura lex, sed lex, – как-то неубедительно, будто уговаривая себя, пробормотал Джордж и покосился на соседа.
– Вас двадцать, она одна, – продолжал Скарсбери. – За вами будут наблюдать опытные Сумеречные охотники. Так что даже если все окажется сложнее, чем мы рассчитываем, и вы облажаетесь, они вмешаются. Вы их не увидите. Зато они вас будут прекрасно видеть и сделают так, чтобы никто не пострадал. То есть постараются сделать. А если у кого-то возникнет желание слинять, вспомните, что вы недавно узнали. За трусость приходится платить.
Снаружи, под яркими лучами солнца, на просторной площади, задание казалось нечестным. Двадцать человек, вооруженных до зубов, – против одной наверняка безоружной женщины, запертой в здании и не имеющей возможности оттуда выйти: что в этом хорошего? Пусть даже они – всего лишь подростки, а она – вампир…
Но все изменилось, стоило лишь ступить под своды старой фабрики. Здесь, во мраке, повсюду мерещились вспышки света и блеск выпущенных клыков. В этой игре больше не было форы – да и не осталось в этом ничего от игры.
Разделившись на пары, они осторожно крались через темноту. Саймон предложил оставить кого-нибудь на страже у двери, надеясь, что можно будет отсидеться, как в школе на футболе. Он тогда весь матч провел на воротах и только изредка ловил вялые подачи. Правда, почему-то все подачи пожестче оказались в сетке и его команда тогда безбожно продула… но об этом он старался не думать.
Джон Картрайт замер в дверях рядом с Саймоном; в ладони его горел колдовской огонь. Время шло; оба молчали, изо всех сил стараясь делать вид, что им нет друг до друга никакого дела.
– Плохо, что ты не можешь пользоваться этими штуками, – наконец произнес Джон, махнув рукой с зажатым в ней сияющим камнем. – Или вот этими. – Он постучал себя по поясу, на котором висели несколько клинков серафимов. В Академии студентов не учили обращаться с ангельским оружием, но дети нефилимов иногда привозили его из дома. – Не боись, герой. Если покажется вампирша, я сумею тебя защитить.
– Договорились. Я спрячусь за твоим грандиозным самомнением, идет?
Джон обернулся к нему.
– Прикуси язык, тупой простец. А не то…
Он замолчал, не договорив, и прислонился спиной к стене.
– А то что? – поддразнил Саймон.
Джон издал звук, подозрительно похожий на хныканье. Его рука потянулась к ремню, пальцы судорожно шарили и никак не могли нащупать ни один из ангельских клинков. Парень не сводил глаз с чего-то за плечом Саймона.
– Сделай что-нибудь! – наконец выдавил он. – Она сейчас нас прикончит!
Саймон насмотрелся достаточно ужастиков, чтобы в красках представить себе картину. И этого было бы достаточно, чтобы прямо сейчас выскочить за дверь, под спасительный солнечный свет, ринуться домой, запереться на все замки и залезть под кровать – где он и прятался от воображаемых чудовищ, когда был маленьким.
Вместо этого он медленно повернулся.
Девушка, едва различимая в тени заколоченных окон. Его ровесница. Каштановые волосы собраны в высокий хвост. Винтажные розовые очки в роговой оправе. Футболка – кроваво-алая, вызывающая в памяти краснорубашечников из «Звездного пути», с надписью «Живи быстро, умри молодым». Саймон невольно подумал, до чего же она похожа на него самого – если забыть о сверкающих в свете фонарика клыках и о той скорости, с которой она пронеслась мимо него и пнула Джона Картрайта по голове. Парень кулем свалился на пол.
– И их осталось двое, – промурлыкала она и самодовольно улыбнулась.
Саймону даже в голову не приходило, что вампирша может оказаться одного с ним возраста. По крайней мере, на вид.
– Ты бы с ним поосторожнее, светолюб, – девочка кивнула на его руки. – Слышала, ты снова жив. Так что, думаю, хотел бы подольше таким остаться.
Саймону пришлось опустить взгляд, чтобы понять, о чем она говорит.
Оказалось, он как-то умудрился достать кинжал и теперь выставил его перед собой.
– Ты выпустишь меня отсюда? Или как? – спросила вампирша.
– Я не могу тебя выпустить.
– Ой ли?
– Там солнце. Или ты забыла? Выйдешь – и пф-ф! – Саймон не мог поверить, что у него даже голос не дрожит. И штаны сухие. И он тут один на один с вампиром. Милой, симпатичной девочкой… которую он должен убить. Любым способом.
– Глянь на часы, светолюб.
– У меня нет часов, – ответил Саймон. – И я больше не светолюб.
Она приблизилась к нему еще на шаг и стояла теперь совсем рядом. Обхватила его лицо ледяными пальцами, встряхнула голову. Кожа у нее была гладкая, как мрамор.
– Это правда, что ты ничего не помнишь? – девушка не сводила с него испытующего взгляда. – Даже меня?
– А разве я тебя знал… знаю?
Она пробежалась пальцами по губам.
– Вопрос не в этом. Вопрос в том, как хорошо ты меня знал, светолюб? А я тебе никогда этого не скажу.
Клэри и остальные ничего не рассказывали о том времени, когда Саймон был вампиром. Ни о его друзьях, ни о… не совсем друзьях. Может, они не хотели, чтобы он знал о той жизни, когда пил кровь и скрывался от дневного света. Может, его самого это настолько пугало, что он ничего никому не рассказывал.
А может, она просто лжет.
Саймон ненавидел свое незнание. Словно идешь по болоту: каждый следующий шаг, каждый неотвеченный вопрос, каждый привет из прошлого все глубже затягивают в трясину.
– Отпусти меня, светолюб, – прошептала вампирша. – Ты никогда не причинишь вреда тому, кто такой же, как ты.
В «Кодексе» упоминалось, что вампиры умеют зачаровывать своих жертв, и Саймон знал, что должен сопротивляться. Но ее взгляд так… манит. Саймон с ужасом понял, что не в силах отвернуться.
– Я не могу, – с трудом выдавил он. – Ты нарушила Закон. Убила… кого-то. Многих.
– Откуда ты знаешь?
– Мне… – Саймон вдруг остановился, осознав, как глупо сейчас прозвучит ответ: «Мне так сказали».
Но девчонка, похоже, и не нуждалась в словах.
– Ты всегда веришь тому, что тебе скажут, светолюб? Своей головы на плечах нет, что ли?
Саймон крепче сжал рукоятку кинжала. Когда-то он боялся показаться трусом. А еще – боялся брать в руки оружие и сражаться с кем бы то ни было. Но здесь, сейчас, лицом к лицу с настоящим чудовищем, он больше не боялся – он колебался.
Dura lex, sed lex.
А вдруг не все так просто? Вдруг девчонка просто допустила ошибку? Или ошибся кто-то еще? И им всем сообщили неправильную информацию. Может, она и хладнокровный убийца – но кто тогда он такой, чтобы стать ее палачом?
Вампирша скользнула мимо него к двери, и Саймон автоматически, даже не думая, потянулся, чтобы перехватить ее. Кинжал рассек воздух по кривой дуге и едва не отрезал девушке ухо. Та отпрыгнула и затанцевала, уворачиваясь от серебристого лезвия. Пальцы ее скрючились, словно когти. А Саймон впервые почувствовал ясность боя – тот самый прилив адреналина, о котором ему столько говорили. Голова отключилась, перестав мыслить терминами и названиями движений. Он вообще больше ни о чем не думал – просто действовал, блокируя ее выпады и уворачиваясь от атак. Прикидывал, как лучше ударить девушку под колени, чтобы повалить на пол. Кинжал плясал возле бледной кожи, то и дело оставляя на ней кровавые следы, а когда способность мыслить наконец вернулась, Саймон подумал: «Я это делаю. Я сражаюсь. Я побеждаю».
И тут вампирша вцепилась ему в запястье мертвой хваткой. Еще мгновение – и она повалила его на пол, словно двухлетнего ребенка, и уселась на него верхом. Она просто играла, понял Саймон. Притворялась, что сражается, пока ей не надоело.
Девушка склонилась к нему – так низко, что можно было бы почувствовать ее дыхание, если бы она дышала. Саймон вдруг вспомнил, каким холодным был он сам, когда умер. Вспомнил странную неподвижность в груди, в которой больше не билось сердце.
– Я могу все тебе вернуть, светолюб, – прошептала она. – Вечную жизнь. Хочешь?
Он вспомнил голод. И вкус крови.
– Это не жизнь.
– Но и не смерть. – Ледяные губы вампирши скользили по его шее. – Я могу сейчас тебя убить, светолюб. Но не стану. Я не чудовище. Что бы тебе кто ни говорил.
– Я уже сказал, что больше не светолюб.
Саймон понятия не имел, зачем он с ней спорит. Но ему почему-то было важно сказать это вслух. Что он жив. Что он человек. Что его сердце снова бьется. Особенно сейчас.
