я оплатил много рюмочек для этих пьяниц. К счастью для меня, мсье и мадам Потье хорошо наполнили мой поясной ремень, я очень долго пожинал плоды их доброты.
Мы провели зиму в Париже. В феврале в Тюильри Первый Консул устроил нам смотр. Три полубригады — 24-я легкой пехоты и 43-я и 96-я линейной, сформировали дивизию из 15 000 человек, командование которой было передано генералу Шамбарлаку. Первый Консул посмотрел как мы маршируем, проехался вдоль рядов и, похоже, остался доволен. Он вызвал полковников и пожелал посмотреть новобранцев отдельно. Была выведена рота гренадеров батальона Сены-и-Марны. Он сказал нашему капитану, Мерле, чтобы мы промаршировали перед ним. Он был очень удивлен. «Но это, должно быть, уже послужившие солдаты, с которыми вы занимаетесь?» «Нет, — ответил капитан, — это рота вспомогательного батальона, который был сформирован в Фонтенбло». — «Я очень доволен этой ротой, отправьте ее обратно в батальон. Будьте готовы к действию».
Мы получили приказ отправиться в лагерь у Дижона, которого на самом деле не было, во всяком случае, мы его никогда не видели. Вся дивизия отправилась в Корбейл, где Шамбарлак расположил нас среди виноградников прекрасного департамента Сена-и-Марна, который столь многим пожертвовал ради нашего батальона. В общем, мы расположились вдоль дороги. Из Осера он привел нас в Сен-Нитасс. Местные жители были готовы поселить нас, они привели нам груженые деревом и сеном повозки, но, увы, мы были вынуждены сжечь их подпорки для винограда и вырубить тополя. Они назвали нас «разбойниками Шамбарлака». Он, однако, никогда не ночевал на бивуаке со своими солдатами. Так мы жили до тех пор, пока мы не достигли Дижона, где нас расселили среди местных жителей, и где мы оставались в течение шести недель.
Генерал Ланн сформировал свой авангард и отправился в Швейцарию. Мы последними покинули Дижон и отправились в Осон, где и остановились. На следующий день мы отправились в Доль, где только переночевали, а потом пошли в Полиньи. Оттуда мы пошли в Морес. На следующий день мы спали в Руссе, а потом в Ньоне, где весь наш маленький отряд расположился на красивой равнине. Нам устроил смотр Первый Консул, которому помогали его генералы, среди которых был Ланн. Мы маршировали, а потом построились в каре. Консул занимался с нами целый день, а на следующее утро отправил нас в Лозанну, очень красивый город. Консул остановился в нем на ночь, и нас там тоже очень доброжелательно принимали.
Мы вышли на высокий покрытый лесом холм, с которого хорошо видны просторы этой страны — с Женевой, справа от нас и на противоположном берегу, и берегом озера — по левую руку. Повсюду, сколько мог видеть глаз, — лес и скалистые берега величественного озера, вода которого всегда темно-синего цвета. Слева, вдоль от этого прекрасного берега пролегает дорога, имеющая форму полумесяца. Она состоит из цепочки вырубленных в скалах выемок с укрепленной подпорной стенкой. Этот берег является национальным сокровищем всей этой страны — это шедевр природы. Чтобы идти по Швейцарии, нужны проводники, потому что страна очень лесистая и гористая. Местные жители хорошо относились к солдатам — мы никогда не уходили без завернутого в бумагу хорошего куска ветчины. Сколько мы шли, у нас всегда был проводник, поскольку мы всегда рисковали заблудиться.
Покинув Лозанну, мы обошли вокруг Женевского озера, а затем спустились в долину Роны и прибыли в Сен-Морис. Оттуда мы отправились в Мартиньи. Эти деревни настолько убоги, насколько это можно себе представить. Затем мы прошли долину, которую вполне можно было назвать Адовой долиной. Далее мы покинули Ронскую низменность и, двинулись в сторону Сен-Бернара, пришли в деревню Сен-Пьер, расположенную у самого входа в ущелье Сен-Бернар. Вся эта деревня состоит из покрытых досками хижин и огромных амбаров, в которых мы с трудом переночевали. Здесь в присутствии Консула мы разобрали весь наш артиллерийский парк. Каждая пушка была уложена в деревянный лоток. На конце лотка надо было сделать большой паз, с помощью которого сильный и умный артиллерист мог управлять пушкой и тянущими ее сорока гренадерами. Мы должны были беспрекословно выполнять все его указания. Если он приказал «Стоп!», мы должны были застыть на месте, а если — «Вперед!», мы должны были двигаться дальше. Мы были полностью в его власти.
На следующее утро, на рассвете, все было готово, и нам выдали сухари. Я нанизал их на шнурок и повесил на шею (очень неудобное ожерелье), и кроме того, нам выдали по две пары обуви. Вечером наши артиллеристы собрали свои команды, в каждую из которых входило по сорок гренадеров — двадцати чтобы тянуть пушку (по десять с каждой стороны, держась за палки, пропущенные через петли веревок, к которым была привязан лоток), и двадцати других, которым следовало заботиться о ружьях своих товарищей, зарядных ящиках и колесах пушки. Консул предусмотрительно пригласил местных жителей, чтобы они собрали все вещи, которые пришлось бы оставить, пообещав им за это по шесть франков и два пайка в день за этот переход. Таким образом, все вещи дошли до назначенного места, и ничего не было потеряно.
На следующее утро с рассветом наш командир разместил нас возле пушек, по десять человек с каждой стороны. Меня поставили впереди справа, и это было самое опасное место, потому что я шел по краю обрыва. Потом мы начали. Два человека несли оси, два — колеса, четыре — верхнюю часть лафета, восемь — зарядный ящик, и еще восемь других — ружья. У каждого была своя задача. Этот марш был ужасным. Время от времени звучали команды «Стоп!» или «Вперед!», и все молчали. Однако все это были только цветочки, поскольку, когда мы добрались до заснеженной земли, стало намного тяжелее. Дорога обледенела, лед резал нашу обувь, и наш канонир был не в состоянии управлять своей пушкой — он постоянно поскальзывался. Ему пришлось снова проверить все крепления. Этому человеку требовалось немало мужества, чтобы продолжать дело, «Стоп!», «Вперед!» — постоянно кричал он, и мы молча шли.
Мы прошли более лье по этой ужасной дороге, и нам нужно было немного отдохнуть и переобуться, поскольку та обувь, что была на нас, совсем изорвалась, а также, чтобы поесть сухарей. Когда я снимал свое «ожерелье» с шеи, веревка порвалась, и все мои сухари улетели в пропасть. Как печально, что я оказался без хлеба и что мои сорок товарищей посмеялись над моим несчастьем! «Идите сюда, — сказал наш канонир, — мы должны накормить нашего коренника, потому что он всегда беспрекословно выполняет команды». Его слова вызвали
