сказал: «Дайте ему хлеба». И, вытащив небольшую зеленую записную книжку, он спросил меня, как меня зовут. «Жан-Рох Куанье». — «Ваша полубригада?» — «Девяносто шестая». — «Ваш батальон?» — «Первый». — «Ваша рота?» — «Первая». — «Ваш капитан?» — «Мерле». — «Скажите вашему капитану, чтобы он в десять часов привел вас к Консулу. Идите и найдите его, оставьте эти пушки».
Затем он галопом унесся, а я, в восторге, со всех ног помчался к своей роте, которая повернула на дорогу справа. Эта дорога была несколько заглублена, по обеим ее сторонам стояли живые изгороди, за которыми было множество австрийских гренадеров. Наши гренадеры били их штыками. Те были полностью рассеяны. Я подошел к капитану и сказал ему, что мое имя было записано. «Это хорошо, — ответил он. — А теперь лезь через эту дыру, чтобы мы смогли догнать роту, они слишком быстро идут и рискуют быть отрезанными. Следуй за мной». Мы полезли в пролом. В ста шагах, на другой стороне дороги, была большая дикая груша, а за ней венгерский гренадер, который ждал, пока мой капитан приблизится к нему, чтобы выстрелить в него. Но тот заметил его и крикнул мне: «Огонь, гренадер!» Поскольку я оказался позади венгра и стрелял в него лишь с десяти шагов, он был убит. Мой капитан обнял меня. «Будьте со мной во время боя, — сказал он. — Вы спасли мне жизнь». И мы поспешили, чтобы догнать роту, которая прошла уже очень далеко.
Тут с другой стороны появился сержант. Его окружили три гренадера. Я кинулся ему на помощь. Они держали его и призывали меня сдаться. Я направил на них ружье левой рукой, а правой, качнув его, я вонзил штык сначала в первого, а затем и во второго гренадера. Третий был повержен наземь сержантом, который ухватив его за голову, швырнул к своим ногам. Капитан закончил работу. Сержант вернул себе обратно свой пояс и часы, и в свою очередь обшарил карманы этих трех австрийцев. Мы оставили его, чтобы дать ему возможность прийти в себя и привести в порядок свою одежду, чтобы поскорее вернуться к роте, которая вышла на поле, где капитан вновь принял командование и воссоединил ее с быстро шагавшим вперед батальоном.
Нам много хлопот доставляли триста солдат, которые сдались нам на дороге. Некоторых мы отдали «гусарам смерти,» которым пришлось бежать, поскольку утром они были полностью разгромлены, и их осталось только двести человек из тысячи. Мы бы взяли больше пленных, но мы не знали, что с ними делать. Никто не хотел брать на себя ответственность, и поэтому они шли без конвойных. Они были разбиты полностью. Они перестали стрелять в нас и как кролики кинулись наутек, особенно кавалерия, что вызвало панику во всей пехоте. Консул подоспел вовремя, чтобы убедиться, что битва выиграна, а генерал Ланн был весь в крови (он выглядел ужасно), потому что он постоянно находился в гуще битвы, и именно он провел последнюю атаку. Если бы у нас было два полка кавалерии, мы бы взяли в плен всю их пехоту.
В тот вечер капитан взял меня под руку, подвел к полковнику и рассказал ему о том, что я делал днем. Тот спросил: «Почему, капитан, я ничего не знал обо всем этом?» Затем он пожал мне руку и сказал: «Я должен записать его имя». «Генерал Бертье желает представить его Консулу в десять часов вечера, — ответил мой капитан. — Я отведу его». — «Ах, как я рад этому, гренадер!».
Мы пошли к генералу Бертье, и мой капитан сказал ему: «Вот мой гренадер, который захватил пушку, а потом спас мою жизнь и жизнь моего первого сержанта. Он убил трех венгерских гренадеров». — «Я представлю его Консулу». Потом генерал Бертье и мой капитан пошли к Консулу, и после небольшого с ним разговора позвали меня. Консул подошел ко мне и взял меня за ухо. Я думал, что он собирается выругать меня, но, напротив, он был очень добр. И все еще держа меня за ухо, он спросил: «Как давно вы служите?» — «Это моя первая битва». — «Ах, да, это хорошее начало, Бертье, вручите ему почетное оружие. Вы слишком молоды, чтобы быть в моей гвардии, для этого нужно пройти четыре кампании. Бертье, запомните его, запишите в свою книжку». «А теперь можете идти, — сказал он мне, — но когда-нибудь вы станете одним из моих гвардейцев».
Затем мой капитан увел меня, и мы шли обнявшись, словно приятели. «Ты умеешь писать?» — спросил он. «Нет, капитан». — «О, очень жаль, если бы ты умел, карьера твоя была бы совершенно открыта. Но, не беда, ты будешь особо отмечен». — «Благодарю вас, капитан».
Все офицеры пожали мне руку, а храбрый сержант, жизнь которого я спас, обнял меня перед всей приветствовавшей меня ротой. Как я был счастлив!
Вот так закончилась битва при Монтебелло.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
БИТВА ПРИ МАРЕНГО. — ПРОГУЛКА В ИСПАНИЮ.
Ночь мы провели на поле битвы. Утром 19-го нас поднял грохот барабанов. Ланн и Мюрат отправились к своим авангардам, чтобы пожелать австрийцам доброго утра, но не смогли их найти. Они не спали, а шагали всю ночь. Наша полубригада закончила сбор тех раненых австрийцев и французов, которых мы не нашли накануне. Мы относили их в санитарные повозки и потому только поздним вечером ушли с поля боя.
Мы всю ночь шли по разным дорогам. В полночь наш полковник мсье Лепре остановился и сказал: «Поддерживайте полную тишину — идеальную тишину». Затем он приказал первому батальону двигаться. Мы шли по таким узким дорогам, что даже не могли разглядеть друг друга. Офицеры, которые ехали верхом, спешились, и в наших рядах воцарилась мертвая тишина. Мы шли и шли, и наконец, вышли на вспаханное поле. Нам по-прежнему запрещалось шуметь или разводить костры. Мы были вынуждены устроиться среди огромных комьев сырой земли и так дожидаться утра.
На следующее утро нам приказали выступить с пустыми желудками! Нам попадались только полностью разоренные деревни. Мы шли по оврагам и болотам, пересекали большие ручьи и входили в заросшие кустарником селения. Ничего съестного. Дома брошены. Наши офицеры мучились усталостью и голодом. Мы ушли из этих болотистых мест и, повернув налево, вошли в окруженную садами и огородами деревню. Здесь мы нашли немного муки, немного хлеба и немного скота. Мы тогда просто умирали от голода.
12-го две наши полубригады встретились с нашим правым крылом, и наша дивизия вновь воссоединилась. Нам сказали,
