Мы ускорили шаг и миновали кладбище, не осмеливаясь поднять глаза. Вскоре мы поравнялись с «Розой и Крабом», и я был удивлен, увидев у дверей нарядный фаэтон с упряжкой.
— Слушай, Эймос, — внезапно обратилась Сьюки к мальчику приблизительно моего возраста. Я сперва его не заметил, потому что он стоял между двух лошадей, держа поводья. — Что ты делаешь?
— Джентльмен попросил меня приглядеть за лошадьми, а сам пошел искать церковного клерка, — отвечал Эймос.
— Кто он такой? — поинтересовалась Сьюки.
— Знать не знаю. Он не отсюда. Обещал, даст мне пенни.
— Только принеси его домой, — сказала Сьюки. — А если поторопишься, найдешь там что-то хорошенькое.
— Мне нужно будет сперва набрать растопки на общинной земле, — помотал головой мальчик. — Скажи мамаше, я припозднюсь.
— Хорошо, — кивнула его сестра, и мы пошли дальше. У дома Сьюки поглядела на меня с сомнением и сказала: — День слишком холодный, чтобы стоять снаружи. Пойдемте лучше внутрь.
— Если ты беспокоишься из-за тех мальчишек, то я их не боюсь. Пристанут опять, я тоже буду кидаться в них камнями.
— Нет, мастер Джонни, — настаивала Сьюки, — придется вам все же войти. Я никогда себе не прощу, коли вы подхватите простуду.
Она сдвинула в сторону дверь (не на петлях), и я последовал за нею через низкий проем. Несколько мгновений я ничего не видел в темноте, а когда вдохнул, в ноздри мне хлынула смесь едкого дыма и зловония, какое бывает в звериной норе. Моих рук касались чьи-то липкие ладони, к бокам прижимались теплые тела; я было испугался, но тут мои глаза привыкли к сумраку, и я разглядел, что напала на меня всего лишь стайка маленьких полуголых ребятишек. Они теснились вокруг меня и Сьюки, залезали ей в карманы, а она с улыбкой их отталкивала. Полутьма в комнате объяснялась тем, что два крохотных окошка — не более чем дырки в растрескавшейся от старости фахверковой стене — были заткнуты тряпками, и еще тем, что дым от очага, где тлели сухие лепешки навоза, шел обратно в жилое помещение.
— Пошли прочь. — Сьюки схватила одного из малышей и отцепила его пальцы от моего сюртука. — Оставьте молодого джентльмена в покое.
— Где оно, Сьюки? — захныкали дети. — Что ты нам принесла? Где оно?
— Сейчас-сейчас. — Она взглянула на меня. — Из-за вас нам повернуться негде.
Она взяла меня за руку и подвела к очагу. Тут нам навстречу шагнула, прихрамывая, старая женщина, которую я раньше не заметил.
— Это мастер Джонни, — проговорила Сьюки. — Посиди с ним, пока я разберусь с мелюзгой.
Старая женщина улыбнулась, выдав, что во рту у нее сохранилось всего три зуба, схватила меня за руку и повела к единственному предмету мебели, который я обнаружил в комнате, а именно к ветхому старому стулу перед очагом.
Благослови вас Бог, молодой господин, — произнесла она, — и вашу милую матушку; если б не она, не знаю, Что с нами бы и стало. Подсаживайтесь к огню, на улице собачий холод.
Я подсел к огню и смог наконец осмотреться. Весь домик состоял из одного помещения, размером приблизительно с нашу общую комнату, пол был сделан из утоптанной глины, поперек проходила канавка. Потолка не было, над головой у нас зияли голые балки, служившие насестом для домашней птицы, а над ними виднелась растрепанная, заросшая паутиной солома.
Старуха стояла со мною рядом, улыбалась и кивала.
— Простите, огонь не жаркий. Эймос отправился в общинный лес за растопкой.
— Мы его встретили, он предупреждал, что припозднится, — вмешалась Сьюки. — Он стоял у гостиницы, держал лошадей одного джентльмена.
Я увидел, как она вынула из кармана какое-то лакомство, разломала на кусочки и отдала младшим братьям и сестрам, которые жадно на него набросились. Перехватив мой взгляд, она слегка покраснела и отвела глаза в сторону.
— Не хотите ли чашку молока, мастер? — спросила старуха. — Это от нашей коровки, мы пасем ее на общинных землях.
Стараясь по возможности не раскрывать рот, я помотал головой.
— Побереги кусочек для Гарри, матушка. — Сьюки вложила что-то ей в руку.
Так это была ее мать! А я принял ее за двоюродную бабушку Сьюки.
— Останешься, дождешься тетушки? — спросила старуха.
— Нет, нам с мастером Джонни пора, — ответила Сьюки к моему облегчению.
Я встал и, с неприличной быстротой попрощавшись, направился к двери. По дороге я заметил в руке одной особенно грязной девочки что-то очень похожее на миндальный торт, который мы с матушкой ели за чаем и половину оставили.
Снаружи я обратился лицом к холодному ветру и втянул его в себя, обжигая глотку и легкие.
Глава 9
Мы шли меж живых изгородей, ярко расцвеченных ягодами боярышника, любовались барвинками и голубыми, похожими на звездочки цветами мирта, но, правда, ранние подснежники искали безуспешно. По дороге я размышлял о том, что недавно видел. Воровать очень нехорошо. Я поднял глаза на Сьюки, которая, против обыкновения, помалкивала. Но слишком много было в ее семье голодных ртов.
— Сколько у тебя братьев и сестер, Сьюки?
— Семь, — ответила она.
Мне показалось, что это очень много.
— А еще будут, как ты думаешь?
Она обратила ко мне большие глаза.
— Моего отца уже пять лет как забрали, мастер Джонни.
Вновь наступила тишина, я размышлял.
Мы дошли до Оффланда, маленькой деревушки за Овер-Ли, и на обратном пути так замерзли, что приходилось отогревать дыханием онемевшие пальцы. Вблизи деревни я осмелился спросить:
— Почему мы не срежем путь?
— Срежем путь? — Когда Сьюки поняла, о чем я говорю, у нее округлились глаза.
Летом мы часто ходили по заросшей тропе через кладбище. Но одно дело было сворачивать туда солнечным летним днем, а другое студеным зимним вечером, да еще и в канун святого Фомы!
И все же Сьюки колебалась недолго.
— Давайте срежем! — воскликнула она. — Я не боюсь.
К тому времени, когда мы через задние ворота свернули на большое заросшее кладбище, уже сгустились сумерки. Стена там была разрушена до основания, потому что участок за церковью давно стоял заброшенный и никто о нем не заботился. Тропа терялась в траве, поэтому мы вскоре с нее сошли и вынуждены были плутать в подлеске, натыкаясь время от времени на спрятанные надгробия.
— Ох, не дело это, мастер Джонни, гневить мертвых, — прошептала Сьюки, опередившая меня на несколько ярдов. — Зря нас сюда понесло.
— Не будь такой размазней, — усмехнулся я. Ее испуг немного меня ободрил.
Внезапно она остановилась и голосом, от которого у меня по коже побежали мурашки, воскликнула:
— Там могильный огонь!
Испуганный до полусмерти, я проследил за ее взглядом: она часто рассказывала мне о мерцающих огнях, которые парят над могилами, предвещая несчастье. И в самом деле! Правее нас и ближе к Хай-стрит, над одним из склепов, с высокой оградой, под сенью большого тиса, мерцал неяркий огонек.
Мы припустили со всех ног, и лишь когда рядом, в почти полной тьме, замаячила церковь, я осмелился оглянуться. На прежнем месте огонька не было, он — о ужас! — находился теперь гораздо ближе к нам.
— Он за нами гонится! — крикнул я.
— Господи помилуй! — всхлипнула Сьюки, мы кое-как преодолели последние ярды заросшей местности, добрались до неухоженной тропы вокруг церкви и перешли на бег.
Когда мы огибали угол церкви, от сероватых теней впереди отделилась одна почти черная и, принимая угрожающие размеры, заступила нам дорогу. Мы застыли на месте, Сьюки схватила меня за руку, так что мне стало больно.
— Дух моего бедного батюшки! — простонала она. — Так я и знала!
Внезапно нас ослепил яркий свет, послышался плач Сьюки. Свет поблек, и я разглядел, что это кто-то держит в поднятой руке потайной фонарь.
Едва я начал приходить в себя, как привидение с пугающей фамильярностью меня окликнуло:
— Мастер Мелламфи?
Судя по голосу, это был пожилой джентльмен, я разглядел пронзительные черные глаза под нависшими бровями.
— Да, — ответил я с легкой дрожью; Сьюки в ужасе что-то бормотала.
— Я добирался сюда из самого Лондона, чтобы увидеться с вашей матушкой, — произнес джентльмен. Он был в черной шляпе с широкими полями, заслонявшей лицо, в черном рединготе, с черной же тростью. — Вам ведь известен кое-кто из лондонских жителей, правда?
— Да-да, — ободрившись, отвечал я.
— В самом деле? И кого же вы там знаете?
— Не разговаривайте с ним, мастер Джонни, — внезапно вмешалась Сьюки.
— Не будь такой глупой и невежливой, Сьюки, — отозвался я.
Незнакомец повернулся к ней и очень мягко произнес:
— Я посоветовал бы вам, юная особа, молчать, пока вас не спросят.
— Вы не дядя Марти, — предположил я, — потому что дядя Марти болен.
