Бреди отрезал кусочек куриной грудки, погрузил его в соус «чили» и отправил в рот. Он пожевал, удовлетворенно кивнул и сказал:
– Великолепно!
Хеддон не знал никого, кто так бы любил поесть, как Бреди. Несмотря на свою худобу, он всегда ценил хорошую кухню. Хеддон обуздал свое нетерпение. Через пять минут, в течение которых Бреди ел, как будто его не кормили неделю, он повторил свой вопрос.
– Сейф? Одну минуту, – пробубнил Бреди. – Знаешь что, Эд, – продолжал он с набитым ртом, – когда я был маленьким, я постоянно голодал. И это не шутка. Если мне удавалось раздобыть кусочек заплесневелого хлеба, я был счастлив. Моя мать умерла от голода. Еда – это самое прекрасное, что есть на свете!
Хеддон потерял терпение:
– Лу! Сейф, черт возьми!
Раздражение в голосе Хеддона испугало Бреди, и он неохотно отложил вилку и нож.
– Мегги все разузнала. Ты никогда не догадаешься, где он находится. Наверное, ты думаешь, что он находится за стойкой портье, как в большинстве отелей, или еще лучше – в подвале? Так ведь?
– Где же он? – рявкнул Хеддон.
– На этаже апартаментов. Как тебе это нравится?
Хеддон обдумал это, потом ухмыльнулся:
– Очень неплохо. Расскажи подробнее.
– Мегги уложила в постель портье, того, который работает днем. Она рассказала ему историю о своем эксцентричном пациенте. Мегги знает свое дело, и она выжала из Превина все. Они договорились, что он проводит меня и ее к сейфу, чтобы я смог осмотреть его. На этаж, где находятся апартаменты, ходит специальный лифт. Если этот лифт поднимается еще на один этаж, его кабина входит прямо в помещение сейфа. Уорентоны даже не знают, что сейф находится прямо над ними. Сдача драгоценностей происходит следующим образом: каждый вечер перед уходом из отеля его постояльцы вызывают охранников по телефону и укладывают свои драгоценности в ящички. Каждый ящичек пронумерован, и клиенты получают расписки. Ящички доставляются в сейф специальным лифтом. Обслуживание начинается с одиннадцати часов вечера и заканчивается в два часа ночи. После этого сейф закрывается.
Превин, дневной дежурный, просто горит желанием затащить Мегги еще раз в постель. Он показал мне абсолютно все. Это грубейшее нарушение инструкций отеля, но Мегги подогрела его обещанием провести с ним еще одну ночь. Сейф выглядит очень сложным, но это уже мое дело. Проблема, собственно говоря, заключается в том, чтобы спустить вниз все ящички с драгоценностями и вынести их из отеля после того, как мы вскроем сейф. Это нужно продумать.
Хеддон кивнул:
– Я подумаю об этом, – и начал молча есть. Через некоторое время Хеддон продолжил: – Я был у Кендрика. Он сможет заняться бриллиантами Уорентонов. Предлагает пять миллионов. Это означает, что он сам будет с них иметь шесть. Ну да ладно, это честно. Его только беспокоят ящички. Их надо будет все открыть и оценить стоимость содержимого. На это потребуется немало времени. А ситуация может стать опасной. Первым на подозрении будет, конечно, Кендрик. Я понимаю его беспокойство. Может, мне стоит подыскать другого скупщика для содержимого сейфа?
Бреди поморщился:
– Мне кажется, что лучше всего было бы забыть о ящичках и ограничиться только бриллиантами Уорентонов.
– Если бы сейф находился где-нибудь в другом месте, а не рядом с апартаментами Уорентона, я бы с тобой согласился, Лу. Но ведь это просто подарок судьбы! Надо только еще раз все тщательно обдумать. Камни Уорентонов плюс содержимое ящичков… Каждому из нас досталось бы до восьми миллионов.
Об этом Бреди тоже думал. Восемь миллионов! С такой суммой можно сделать все, что пожелаешь!
– Расскажи мне подробнее о помещении сейфа и этом лифте, – попросил Хеддон, заметив, как глаза Бреди загорелись алчным огнем.
– Лифт находится на верхнем этаже и поднимается еще на этаж в апартаменты. На двери, за которой скрыт лифт на верхнем этаже, написано «служебный». Превин отпер эту дверь, и Мегги вкатила кресло-каталку в лифт. В кабине вместо кнопки встроен замок. У Превина есть ключ. Если вставить ключ в замок и повернуть его, лифт поднимается еще на этаж, в помещение, где установлен сейф. В нем нет ни окон, ни дверей. Тем не менее я заметил на потолке откидной люк, видимо, это аварийный выход на крышу в случае пожара.
Хеддон расправился с курицей.
– О'кей, Лу. Тебе следует подумать, как лучше вынести из отеля ящички. Ты видел хоть один?
– Конечно. Превин показал мне его. Замок на нем – это детские игрушки.
– Если бы в сейфе было штук двадцать ящичков, сколько бы тебе понадобилось времени, чтобы открыть их?
– Полчаса, – ответил Бреди не задумываясь.
– Тогда давай представим: ты забрал камни Уорентонов, проник в помещение сейфа, вскрыл его, открыл ящички, переложил все в мешок, затем закрыл ящички, поставил их на место, запер сейф и вышел. Как ты отнесешься к этому предложению?
Бреди задумался:
– Конечно, надо над этим подумать хорошенько и все организовать, Эд. Но вообще – это идея. Дай мне денек или около того на обдумывание, согласен?
– Мне нужно еще раз переговорить с Кендриком, – произнес Хеддон. – Итак, до послезавтра. Встретимся вечером. Тогда обо всем окончательно договоримся. Идет?
– Послезавтра вечером, здесь же, – повторил Бреди, потом добавил: – Нельзя ли еще заказать яблочного пирога, как вчера? Очень был вкусный пирог!
Глава 5
Когда солнце, словно огненный шар, опустилось в море и сумерки окутали гавань, Мануэль Торрес возвращался на свой бот. Через плечо у него был перекинут матерчатый мешок. Его лысина в лучах заходящего солнца сияла, словно апельсин.
Он то и дело останавливался, чтобы обменяться приветствиями с бесцельно слоняющимися кубинцами, которые только и ждали того момента, когда они смогут вернуться в свои бараки в надежде, что жены предложат им что-нибудь поесть.
Когда Мануэль поднимался по трапу на свой бот, лицо его было холодным и хмурым. Он осторожно снял с плеча мешок и убрал трап, потом быстро огляделся по сторонам. Ничто не указывало на присутствие сыщиков и даже просто полицейских.
Торрес свистнул, предупреждая Фуентеса о своем возвращении, затем взял мешок и пошел к каюте, в которой было темно. Мануэль предупредил Фуентеса, чтобы тот в его отсутствие не зажигал света. Прошло уже более шести часов, как он ушел. Ему было жаль Фуентеса, который сидел в полном одиночестве в сгущающихся сумерках. По крайней мере, он хоть оставил ему еду.
Мануэль вошел в каюту, закрыл дверь и включил свет. Фуентес, лежавший на койке, приподнялся.
– Не могу сказать, чтобы ты очень торопился! – заворчал он. – Или ты думаешь, что мне доставляет удовольствие лежать здесь и ждать, ждать?!
– Друг мой, – спокойно возразил Мануэль, – тебе незачем ждать и ждать: ты ведь не в заключении. Достаточно просто встать и уйти. Никто, кроме копов, тебя не задержит.
Сразу отрезвев, Фуентес улегся на жесткий матрас.
– Я просто вымотался. Шутка ли сказать! А ты смог бы целыми часами сидеть взаперти в этой душной каюте? Забудь это, Мануэль. Я знаю, что ты делаешь для меня все возможное, и благодарен тебе за это.
Мануэль начал развязывать мешок.
– Сегодня у нас хороший ужин, – сказал он. – Спагетти, цыплята, сыр.
Фуентес напряженно всматривался в лицо Мануэля, освещенное лампой. Его беспокоило мрачное, жесткое выражение, застывшее на его лице.
– Что-нибудь случилось? – спросил он.
Фуентес встал с койки и подошел поближе к столу, на котором Мануэль выложил упаковку спагетти, жестянку с соусом «чили» и упитанного цыпленка.
– Сначала мы поужинаем. Я проголодался.
Несмотря на то что в мешке еще что-то осталось, Мануэль затянул завязку и осторожно поставил его в узкий шкаф.
– У тебя там еще что-то? – спросил Фуентес.
– Бомбы, – ответил Мануэль. – Но давай сначала поедим.
Он прошел в маленький камбуз, налил воды в кастрюлю, поставил ее на газовую плиту и включил электрогриль. После этого начал открывать банки. Закончив работу, взял курицу и насадил ее на вертел. Хотя движения его были методичными, лицо оставалось мрачным.
Фуентес стоял на пороге камбуза и наблюдал за ним, нервничая все больше и больше. Еще никогда ему не приходилось видеть Мануэля в таком мрачном и задумчивом состоянии.
– Какие-нибудь неприятности? – повторил он свой вопрос.
– Мы поужинаем, поговорим потом, – ответил Мануэль, засыпая спагетти в кипящую воду.
Фуентес, вернувшись в каюту и разложив на столе ножи и вилки, присел на койку и стал терпеливо ждать.
Спустя сорок минут оба сидели за столом, поедая курицу и спагетти, залитые соусом.
Мануэль жадно глотал еду. Его лицо оставалось по-прежнему хмурым. Фуентес, одолеваемый беспокойством, ел медленно, то и дело поглядывал на него.
Наконец, он не выдержал:
– Мануэль, друг мой! Что случилось? Скажи мне, ради Бога!
– Он умрет, – ответил Мануэль, отправляя в рот последний кусок курятины.