Автомобили тоже имеют каждый свой запах. Запах этот зависит и от марки машины, и от качества бензина, который сгорает в её цилиндрах, от возраста автомобиля, от материалов, пошедших на отделку салона и, разумеется, от владельца. Что он ест, что пьёт, курит или нет, а если курит, то какие сигареты. А, может, он курит исключительно сигары или трубку? Старый этот человек или молодой, мужчина или женщина, женат или холост, каким одеколоном или духами он пользуется, здоров он или болен, беден или богат, кто чаще всего с ним ездит – всё, решительно всё влияет на запах в машине. И он, этот запах, въевшись однажды в обивку сидений и салона и даже в сам металлический корпус, как правило уже не меняется до конца жизни данного транспортного средства или же его владельца.
Да. Запах в салоне неуловимо изменился. Сквозь крепчайшую корку никотиновых смол, смешанных с парами дешёвого алкоголя и не менее дешёвого одеколона и бензина, мужского пота и неоднократно пролитого пива, пробивалась тонкая и свежая, щекочущая сердце струя. Так мог бы, наверное, пахнуть высокогорный луг, обильно поросший неизвестными травами, посреди которого в ярко-жёлтом сарафане на маленьком складном стуле сидит молодая женщина и наносит на бумагу акварельными красками стремительно приближающуюся грозу.
Отчего-то невкусной показалась выкуренная едва наполовину сигарета. Егор выбросил её за окно, протянул руку и включил приёмник. Опять эта тишина на всех волнах, заполненная чьим-то то ли осторожным, то ли насмешливым молчанием.
– Поговори со мной, Анюта, не молчи, – просительно сказал Егор, ощущая себя полным идиотом. – Я же чувствую, что ты здесь. Или ты хочешь, чтобы я сначала поздоровался? И то верно. Невежливо начинать разговор, не поздоровавшись. Здравствуй, Анюта.
– Здравствуй, Егор. О чём ты хочешь поговорить?
Глава одиннадцатая
Голос шёл из динамика. Приятный женский голос. Не визгливый и не хриплый, мягкий и одновременно слегка отстранённый, как будто говорящий для себя ещё окончательно не решил, стоит ли ему продолжать беседу или лучше вежливо попрощаться и уйти.
Егор по-настоящему растерялся. С выражением глуповатого изумления на лице, приоткрыв рот, он уставился на светящуюся зеленоватым светом шкалу настройки так, словно оттуда вот-вот должен был выскочить, как минимум, живой чёртик.
– Ну, – с усмешкой, как показалось Егору, произнёс голос… – Ты ведь хотел поговорить. Я слушаю.
– Э… Ты… кто? – Егору ценой невероятных усилий удалось наконец вытолкнуть из себя два корявых слова и одно междометие.
– Я – Анюта.
– Какая… Какая Анюта?
– Хорошая, надеюсь, – рассмеялся голос. – Или ты считаешь по другому?
– Я?!
– А кто же. Конечно, ты. Ты ведь меня Анютой назвал. Вообще-то меня зовут по-другому. Но я, так и быть, согласна на Анюту. Хорошее имя. Ничем не хуже прочих. Кстати, почему Анюта? У тебя была девушка с таким именем?
– Нет… – растерянно ответил Егор и неожиданно для себя добавил. – Наверное, я просто всегда хотел, чтобы у меня была девушка с таким именем.
– Вон оно что! – опять весело рассмеялся голос. – Значит, твоя мечта сбылась!
– Какая же ты девушка? – Егор, наконец-то, почувствовал, что начинает приходить в себя. – У девушек бывают ноги, а у тебя эти… колеса.
– Что, разве плохие колеса? – деланно обиделся голос.
– Колеса замечательные, лучше просто не бывает, но это колеса, а не ноги.
– А в чём разница? Ведь и то, и другое, насколько я понимаю, служит для передвижения в пространстве.
Егор задумался. Как объяснить… неизвестно даже кому разницу между женскими ногами и колёсами?
Женские ноги, женские ножки – сказка, поэма и сладкая мечта одновременно, а колёса… Вероятно и они могут быть для кого-то и сказкой, и поэмой, и сладкой мечтой. Но таких, совсем «повёрнутых», даже среди заядлых автомобилистов крайне мало. А женские ноги, они для всех…
Вот, к примеру, идёте вы, юноша, молодой человек или зрелый уже мужчина, по улице родного города (лучше, конечно, если это южный город, но на худой конец сойдёт и любой другой). А может быть даже и не родного, а просто города, в котором прожили вы много лет, и всё вам тут близко и знакомо. Именно по этой причине вы мало обращаете внимания на красоты архитектуры и прочие достопримечательности, зато на всё остальное…
Лето.
Грядущие вам навстречу или идущие впереди вас девушки и женщины соблазнительно легко одеты.
Нахальный ветерок делает вид, что вот прямо сейчас взметнёт чьё-то платье и превратит его владелицу в Мерилин Монро – ту самую Мерилин со знаменитого на весь мир снимка.
Каблучки – тук, тук-тук… мелькают изящные, коленки, загорелые, округлые, умопомрачительной формы икры, нежные тонкие лодыжки.
Крутые бёдра неудержимо притягивают взор.
Там – тайна всех тайн и загадка всех загадок.
И пусть икры иногда попадаются слишком худые, а бёдра вялые и оплывшие. Пусть коленки выпирают, а сами ноги кривоваты и не имеют нужных пропорций между своими частями и по отношению к остальному телу в целом – не беда! Ведь это женские ноги. И в них, не самых совершенных, коротковатых и уже не очень молодых можно и нужно уметь видеть свою, только данным конкретным ногам присущую красоту и сексуальную притягательность!
Разумеется, мы ещё обязательно поднимем глаза выше и оценим стан, живот, грудь, руки, плечи и шею, мы вглядимся в лицо, посмотрим на волосы и уши, окинем последним взглядом фигуру в целом и подумаем: «Хороша!». Или не подумаем. Но всё-таки обернёмся вслед и опять посмотрим именно на ноги. Да, некрасивое и какое-то угрюмое лицо, вислая грудь, и живот, прямо скажем, мог бы быть и поменьше, но вот ноги… Ах, господа, вы только поглядите, какие ноги!
Егор очнулся.
– Ноги… они живые, – озвучил он созревшую мысль и тут же понял, что никакая это не мысль, а самая что ни на есть откровенная глупость.
– Спасибо, – обиделся голос и пропал.
Егор посидел ещё некоторое время в машине, без особой нужды покрутил верньер настройки приёмника (радио заработало в обычном режиме), выкурил, не ощутив вкуса, сигарету, несколько раз длинно и тоскливо вздохнул и полез наружу.
Небо очистилось от облаков и туч, и воздух заметно посвежел.
– Только сон приблизит нас к увольнению в запас, – высказался вслух Егор, окинул взглядом крупные влажные звёзды и поплёлся в дом.
Утром Анюта не завелась.
Напрасно Егор в течение минут, как минимум, пяти терзал стартёр – двигатель отказывался работать напрочь.
К хорошему привыкаешь сразу, а к плохому – постепенно – эта истина общеизвестна. Случись подобное ещё неделю назад, Егор Хорунжий проверил бы наличие бензина в баке, свечи, возможно, карбюратор и бензонасос и, в случае неудачи, пожал бы плечами и отправился по своим делам на общественном транспорте. Но за последние несколько дней он настолько свыкся с абсолютной надёжностью и безотказностью своего автомобиля, так уверовал в его сверхъестественные качества, что теперь каприз Анюты воспринял чуть ли не как личную обиду.
Делать, однако, было нечего, – машина не отзывалась не только на нервные, а также бережные, спокойные, ласковые и даже страстные повороты ключа в замке зажигания, но и на словесные обращения-просьбы типа: «Анюта, кончай дурить, ехать надо.» Поразмышляв, Егор даже неуверенно попросил извинения за вчерашнее, оправдываясь тем, что так до сих пор по тупости своей и не понимает с чем или с кем имеет дело.
Судя по тому, что и после этого двигатель остался глух и нем, извинения приняты не были.
Егор почесал в затылке, в сотый раз тяжело вздохнул, запер машину, проверил наличие в карманах денег и сигарет и вышел за ворота.
До остановки троллейбуса и трамвая было минут пять ходьбы, и он уже свернул со своей улице направо к трассе, когда его зычно окликнули:
– Эй, сосед!
Егор повернул голову.
На противоположной стороне перекрёстка, монументально попирая ногами земную твердь и призывно махая рукой, стоял цыган Юра, сосед Егора по улице.
Несмотря на то, что утро выдалось довольно жарким, Юра был облачён в плотные чёрные джинсы, красно-фиолетовую, туго обтягивающую его внушительный живот, шёлковую рубаху и опять же чёрный пиджак. На ногах у Юры красовались новенькие итальянские туфли с блестящими пряжками, на среднем пальце левой руки плотно сидел массивный золотой перстень, а белые, без единого изъяна Юрины зубы, обнажённые в улыбке, расшвыривали во все стороны света ослепительные солнечные зайчики. Впрочем, один зуб, верхний передний, был всё-таки золотой, что с одной стороны портило Юрину улыбку, но с другой, видимо, придавало ей необходимый цыганский шик.
Егор удивился.
С Юрой он был знаком лет, наверное, пять – с тех пор, как тот купил две саманные развалюхи с участками на улице «Парижской коммуны» в соседнем квартале, быстренько их снёс, объединил участки в один и начал строить себе, как и положено, настоящий цыганский дворец.
