Ленита, бледная, с прерывающимся от волнения дыханием, с напряженными нервами, с подкашивающимися ногами, восторженно наблюдала за нарядной птицей.
Сделав над собой усилие, она взвела курок, медленно подняла ружье и прицелилась.
Выстрелить ей не хватило духу – она опустила ружье и снова принялась рассматривать птицу.
Вдруг глаза у нее блеснули, точно черная молния, черты лица исказились, белые зубы закусили алую губу – и, хладнокровная, решительная, она снова вскинула ружье, прицелилась и спустила курок.
Настигнутая пулей птица опрокинулась, сорвалась с ветки и с глухим стуком упала на землю.
Прыгнув, словно кошка, Ленита вцепилась в добычу, дрожа от жестокого наслаждения, поднесла ее к лицу, подула на рябые перья на птичьей грудке, стремясь увидеть след от пули. С несказанным сладострастием ощущала она, как ее пальцы увлажняются теплой кровью жертвы.
Ружье оставалось незаряженным, когда послышалось громкое хлопанье крыльев.
Ленита подняла глаза.
На том же суку, с которого только что свалилась птица жаку, восседал великолепный голубь. Перья на его изящной шее переливались на солнце всеми цветами радуги.
Ленита снова взяла ружье, зарядила, прицелилась, выстрелила – и новая жертва упала на землю, отчаянно забившись в предсмертных мучениях.
Служанка, с блеском в глазах и с широкой восторженной улыбкой, подбежала, чтобы сложить убитых птиц в ягдташ.
–?Голубь и жаку, дона Ленита! – воскликнула она, сияя от радости.
–?Тише ты!
На роковой сук только что уселся тукан, поводя во все стороны огромным губчатым клювом. Черные перья у него на спине чудесным образом контрастировали с оранжевым горлышком и ярко-красной грудкой. Под жарким тропическим солнцем его оперение переливалось всеми красками, и казалось, что это какое-то фантастическое существо, живой, наделенный душою цветок, появившийся на этом дереве из неведомых краев.
Меткий выстрел Лениты сразил и эту птицу, потом другую, третью... Это было настоящее кровопролитие, настоящее побоище.
Было почти десять часов. Солнце поднималось к зениту, изливая потоки света, покрывая огненными поцелуями широкую листву каэте и сердцевидные листья перипаробы. По ярко-синему небу разбросаны были белоснежные облака, и среди празднества разнообразных красок одинокой точкой чернел затерявшийся в беспредельности ворон.
Наступала жара.
–?Давно пора бы позавтракать,– сказала Ленита.– Пойдем-ка отсюда. Завтра снова придем.
–?Славно вы поохотились, дона Ленита! Девятнадцать крупных птиц и один заяц. Ни разу не промахнулись!
–?Я всегда стреляю метко,– самодовольно ответила девушка.
–?Я тоже всегда стреляю метко,– раздался голос у них за спиной.
Это был Барбоза.
Ружье выпало из рук у Лениты. Она побледнела, сердце у нее замерло, кровь застыла в жилах, все поплыло перед глазами. Чтобы удержаться на ногах, ей пришлось опереться о гладкий ствол коричного дерева.
–?Что такое, сеньора? Что случилось, Ленита? – встревожился Барбоза, торопясь подхватить ее.
–?Я так испугалась...– пробормотала девушка, приходя в себя.
–?Простите, я поступил неблагоразумно. Мне так хотелось видеть вас и устроить вам сюрприз... Ведь вы простите меня, да?
Она взял ее похолодевшие руки и крепко сжал в своих.
–?Прощу ли? Да я вам бесконечно благодарна, что вижу вас раньше, чем думала. Как вам удалось приехать так рано?
–?Я ехал на лошади, чтобы выиграть несколько часов. Всю ночь скакал. Вчера приехал в Жундаи и не успел на поезд. Ждать пришлось бы целые сутки, а у меня терпения не хватило бы.
–?Вы не написали, не сообщили, когда приедете...
–?Я не ожидал, что к позавчеравшему дню закончу свои дела. Народ там упрямый, они все время настаивают на своем. А вчера нежданно-негаданно пошли на попятный, приняли мои условия – и дело с концом.
–?И вы довольны?
–?Я такого даже не ожидал.
–?От души вас поздравляю.
–?Благодарю вас. Но сколько вы настреляли, Господи помилуй! У вас тут птиц целый косяк. Черт возьми! Арасари, туканы, голуби, сабиа, жаку и серелепе... Нет, это не серелепе, это заяц, да какой жирный! Да, сеньора, вы настоящая Диана!
С видом знатока и ценителя он разглядывал трофеи.
–?Скажите,– произнесла девушка,– как называются эти зеленые птицы с закругленным клювом?
–?Сабиа.
–?Отряд попугаев представлен в Бразилии только арами и собственно попугаями?
–?В Сан-Паулу, по крайней мере, да.
–?Сколько у нас видов попугаев?
–?Насколько я знаю, шесть: туины, волнистые попугайчики, кую, сабиа – вот один из них, байтаки и попугаи обыкновенные.
–?А сколько видов ар?
–?Четыре: тиривы, арагуари, мараканьяны и арара.
–?Всего, значит, десять?
–?Это те, которых я знаю. В сертане[18] , должно быть, их больше.
–?Ну вот, я снова села на своего конька! Хватит на этом орнитологии. Вы, небось, устали ужасно и помираете с голоду.
–?Не скажу, что устал, а вот аппетит разыгрался.
–?Тогда пойдемте, позавтракаем.
–?Признаюсь, что позавтракал бы с нескрываемым удовольствием.
И они отправились домой.
Ленита была необычайно рада и очень благодарна Барбозе за его неожиданное появление в лесу, за то, что он не стал дожидаться ее дома. Это польстило ее женскому самолюбию. Более того – Барбоза забыл или сделал вид, что забыл о произошедшей неоправданной размолвке накануне его отъезда. Она любила и убедилась, что ей отвечают взаимностью.
Какое бесчисленное множество сладостных мгновений ожидало ее, пока они шли по тропинке! Здесь нужно было перелезть через сгнившее поваленное дерево; там – не поцарапаться о колючую ветку; а тут – подняться по крутому, скользкому склону. Когда возникали подобные препятствия, Барбоза помогал Лените, брал у нее ружье, подавал руку. Она не противилась, принимала его помощь – не потому, что ощущала себя слабой и без помощи ей было не обойтись, а для того, чтобы он почувствовал себя ее защитником. Ей доставляло несказанное удовольствие казаться женственной перед лицом мужественного Барбозы. Его тихий, но твердый голос ласкал ей слух, обжигал мозг, окутывал атмосферой гармонии и любви.
Они и не заметили, как пришли домой.
Полковник поджидал их в дверях.
–?Ну что, нашел-таки Лениту? – воскликнул он. И, увидев туго набитый ягдташ, добавил: – Покажи-ка, девочка! Вот это да! В лесу, поди, и птиц-то не осталось! Ай да умница! Мужчиной бы тебе родиться... А может, ты мужчина и есть?
Ленита покраснела до ушей. Полковник и не заметил, что сморозил глупость.
–?Пошли завтракать! У Мандуки, небось, кишка кишке бьет по башке. Надо же, всю ночь на коне скакал, как сумасшедший! Пойдем, пойдем!
Завтрак прошел хорошо, но закончился неприятностью. Когда подали кофе с молоком – непременное завершение сельского завтрака в провинции Сан-Паулу,– в комнату вошла старая негритянка с перепуганным лицом.
–?Помогите, хозяин! – сказала она.– Мария Богра помирает!
–?Где она? Что с ней? – изумленно спросил полковник.
–?Что с ней, не знаю. Она в передней, я велела принести ее туда.
Полковник встал и, прихрамывая, пошел посмотреть. Вид у него был встревоженный. Барбоза и Ленита последовали за ним.
В передней на обитой кожей кушетке, откинувшись головой на выгоревшую красную сафьяновую подушку, лежала молодая еще негритянка.
Дыхание у нее было хриплое, лицо опухшее, шея напряжена. Глаза вылезали из орбит, а зрачки настолько расширились, что не видно было радужной оболочки. Из уголков перекошенного рта текли мутные, липкие струйки слюны.
Полковник приблизился к больной, пощупал ей пульс.
–?Глянь-ка, Мандука! Что это, по-твоему?
Барбоза в свою очередь подошел к страдалице и приложил ей ко лбу тыльную сторону ладони. Лоб был холодный. Он пощупал ей пульс, который оказался слабым, редким, едва ощутимым. Он ущипнул ее, но та, похоже, ничего не почувствовала.
–?Как это началось? – спросил Барбоза негритянку, которая сообщила новость.
–?Ох, хозяин! Мария была на току, молотила, все было в порядке. Вдруг пожаловалась на слабость, встала, пошла, насилу передвигая ноги, начала выкрикивать какую-то чушь. Стала биться головой, изо рта пена пошла, чуть меня не покусала – совсем обезумела. Потом упала, лишилась чувств – вот как теперь. Я велела принести ее сюда да вас позвать.
–?Да... Давно?
–?Только что.
–?Она что-нибудь ела или пила?
–?Поела часа два назад.
–?А что пила?
–?Полчашки кофе выпила.
–?А кофе откуда?
–?Из хижины папаши Жоакина.
–?Жоакина Камбинды, что ли?
–?Да, хозяин.
Барбоза пошел к себе в комнату и вскоре вернулся с флакончиком, до половины наполненным бесцветной, как вода, жидкостью. Попросил ложку – ему принесли. Он крикнул больной в самое ухо:
–?Мария!
Негритянка не отозвалась.
–?Мария! – крикнул он еще громче.
Негритянка попыталась выйти из полуобморочного состояния, в котором пребывала, и поднять голову, но не смогла. Голова у нее снова откинулась на подушку, и несчастная произнесла какие-то бессвязные, нечленораздельные звуки. Из-под ее платья исходил отвратительный запах нечистот.
