Буланая тройка развернулась… Кони, отвыкшие от узды, норовились, не хотели стоять. Младший из братьев, Петр, спешился, стал успокаивать лошадей, ласково похлопывая их по ощерившимся мордам.
Поп Авдий подошел к саням, широко, щедро перекрестил боярина:
— Божьей тобе благодати, боярин! Яко честь велию приимут черные и незнатные се твое обретание здесь!
— Как молодцы? — тихо и вяло спросил Хворостинин, но глаза его прояснились, будто высветились изнутри, по бледным щекам скользнул легкий румянец.
— Молодцы, боярин, яко жеребцы!.. Вожжу под хвост и на прыть!
— Пущай начинают…
— Ежли собрались с духом — учнут, боярин!
— Поторопи…
— В таком деле поспеха — не утеха, боярин.
— Боюсь — помру, — тихо выговорил Хворостинин.
— Аз буду молить бога, боярин, не призывать тя в сей лепый час!
На поле вышли бойцы. Сотня с одной стороны, сотня — с другой. Поскидали шубы, кожухи, кафтаны…
Толпа напряженно молчала. Ждала. Впереди всех стоял поп Авдий, широко расставив ноги и уперев руки в бока. Страшен и потешен был его вид — будто огородное пугало с человеческой головой. Неподалеку стояли и другие безместные попы, сгрудившись небольшой черной кучкой, — мертвенно-бледные от холода, со смерзшимися бородами, неподвижные, угрюмые… Даже пар от дыхания не вился над ними — затаенно, почти не дыша, ждали попы начала боя.
Бойцы стали двумя рядами — в сажени друг от друга, — натянули рукавицы.
Сава стал против Рышки. На всю Москву хвалился — теперь перед всей Москвой и исполнял свою похвальбу.
— Зря ты, Сава, — опять по-доброму сказал ему Рышка.
— А ты мене не стращай! — угрюмо съязвил Сава. — Небось брюхо не толокном набито — пробью!
— Ну, Сава, — уже по-настоящему пригрозил Рышка, — теперя держись! Эй, братя, — крикнул он своим, — взяли их!
Кто-то негромко сказал:
— Господи, поможи…
Ряды сошлись. В напряженной тишине глухо раздались первые удары и первые стоны.
Рышка прицелился Саве в грудь, изловчился и изо всей силы выстрелил кулаком. Даже зубы клацнули у него. Сава вертко откинулся в сторону, вжался плечами в голову — Рышка только обдал его своим жарким дыханием и со всего маху, тяжело, как подрубленное дерево, рухнул на снег.
— Ух ты, боже мой, — испуганно перекрестился Авдий, увидев, как завалился Рышка.
Попы за спиной Авдия дружно глотнули морозного воздуху. Из толпы отчаянно выкрикнули:
— Рышку завалили!
— А чтоб тя!.. — озырнулся Авдий и помахал зажатыми в кулаке четками.
Рышка поднялся — растерянный, беспомощный, с залепленным снегом лицом… Сава подскочил к нему, быстро саданул в грудь — раз, другой… Рышка протирал глаза. Сава еще раз ударил его. Рышка даже не пошатнулся, только поискал Саву рукой, как слепой, и сплюнул набившийся в рот снег.
В толпе захохотали. Кто-то по-деловому присоветовал Саве:
— В дышло его!
Сава снова подскочил к Рышке, но Рышка уже протер глаза. Сава наткнулся на его кулак, как на стену: взмотнул головой и осел. Рышка перешагнул через него, пошел искать достойного себе.
На снегу уже валялось несколько человек. Скорчившись от боли, они отплевывались кровью и как-то совсем не по-человечески, глухо стонали. У одного горлом шла кровь. Он все отползал, отползал от бьющихся, отрыгивая на снег загустевшие красные комки, но отступавшие под напором своих противников плотницкие смяли его, затоптали…
А на другом краю туго приходилось мясницким. Фролка Ечев уложил уже троих, и теперь с ним завязались сразу двое, но и они не могли ничего поделать с ним: дюж был Фролка — самый сильный среди плотницких. За силу только и держал его в своей артели Сава. Топором Фролка мало что мог, но где требовалось поддержать или поднести, тут он стоял за пятерых.
Рышка пробрался к Фролке, ехидно крикнул:
— Ай, молодец ты, Фрола!.. Да проть овец!
Наседавшие на Фролку мясницкие отступили, оставили против него Рышку. Рышка изготовился, вытрещился для пущей острастки, глумливо спросил:
— Не боязно, Фрола?
— Ды с чаво?.. — равнодушно пробасил Фролка. — Бей первой! Не свалишь — я вдарю.
— Горазд! — крякнул Рышка.
Фролка прочней поуставил ноги, напрягся…
— Не… — раздумал Рышка. — Бей ты!
— Схитрить хошь? — усомнился Фролка.
— Злости нет на тебя покуда…
— У мине тожа нет, а вдарю… Стань-кось сподручней… Не дыхай токо, ня то дух сшиблю.
Остальные бойцы, и плотницкие и мясницкие, еще немного помахали кулаками и прекратили бой. Все стали смотреть на Фролку и Рышку.
Фролка ударил первым — чуть-чуть неуклюже, но тяжело, всем телом, будто споткнулся обо что-то и со всего маху полетел на Рышку.
— О-о!.. — с восторгом и ужасом выдохнула толпа.
Поп Авдий зажмурился, приклонился головой к груди — будто не Рышку, а его саданул своим громадным кулачищем Фролка.
Кто-то из попов за спиной Авдия запричитал:
— Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас!..
Рышка устоял, только лицо его сперва потемнело и стало мокрым, будто кто плеснул на него водой, а потом вдруг зашлось такой бледнотой, что даже Фролка испугался.
— Жавой ты, а? — спросил он растерянно и тревожно, с боязцой заглядывая Рышке в глаза.
— Эге ж… — продохнул Рышка и беспомощно болтнул руками.
— Тоды — твой черед!
— Погодь чуток, — пробурчал угрюмо Рышка, болезненно вдыхая и выдыхая крутой морозный воздух. Глаза его расширились, в уголках губ проступила густая слюна.
— Не спущай яму, Рышка! — завопили из толпы.
— Уложи кривомордого!
Рышка подступил к Фролке. Фролка улыбался.
— Ишо зявится! — не унимались в толпе. — Суй яму в дышло!
Рышка ударил Фролку под ребра, в мягкое… Хекнул Фролка — с надрывом, до хрипоты, будто и горло у него вывернулось, — отлетел сажени на две, поскользнулся, повалился в снег.
Толпа зарычала, как громадная свора собак. Рышка довольно покрутил кулаком. Он думал, что Фролка не подымется…
Но Фролка поднялся. Отряхиваясь от снега и поохивая, он подошел к Рышке.
— Разе ты боров?! Ты бугай, — сказал он сквозь зубы, но вовсе не от злобы, а от боли. — Всю нутрю расплющил.
— От второго боя помрешь, — надменно протянул Рышка.
— Второй-то — за мной!.. Гляди — сам не устоишь.
— Спробуйся, спробуйся… Твой черед.
Мясницкие, плотницкие, только что дубасившие один одного, теперь стояли вперемешку вокруг Рышки и Фролки и подбадривали каждый своего. Приковылял и отклыгавший Сава. Он сипел еще сильней, но все равно старался перекричать всех:
— Не спущай яму, Фрола!.. И за мене наподдай! И за мене!
Фролка услышал Савин сип, обернулся к нему, виновато улыбнулся.
— Ражий бугай, — как бы оправдываясь, пробасил он, щуря на Рышку свои маленькие глазки и медля с ударом. Думал — вступятся, разведут их, но плотницкие оголтело заорали, замахали руками, и отчаянней всех Сава:
— Не спущай яму, Фрола! Сади какомога! 30
Мясницким тоже не хотелось видеть Рышку побитым или отступившим, и они гвалтовали не менее плотницких:
— Норовей, норовей, Рышка!
— Круши ему костю!
— Пущай на поминки сзывает!
— Круши!.. Знал шоб, проть каво ставать!
— Не мори, Фролка, — нетерпеливо сказал Рышка. — Давай в свой черед… А жли нет мочи, сымай перщатые 31 с рук.
— Ну — пошто?.. — не очень бойко встал за себя Фролка, и, если б Сава снова не крикнул ему, может, и снял бы рукавицы.
— Сади, Фрола! — сипел он ему чуть ли не в самое ухо. — Сади, родимай! Кончай яво!.. Медок Фетинья сытит.
Рышка устоял и от второго удара, только сильней выпучил глаза и шире раскрыл рот, мучительно силясь сделать вдох.
И мясницкие и плотницкие замерли. Замерла и толпа. Все напряженно ждали — что будет дальше? Выдержит ли Фролка второй Рышкин удар или свалится, не устоит, отступится?
Снова улетел Фролка в снег — еще дальше, чем после первого удара, но снова поднялся и, скорчившись, подковылял к Рышке.
— Помираю, — сказал он глухо, утробно. Маленькие его глазки еще глубже запали под лоб, по щекам катились слезы.
— Фрола! Фрола! — бесновался Сава, хватая еле стоящего на ногах Фролку за руку и подтаскивая его поближе к Рышке. — Не спущай яму! Не спущай ни пошто! Фрола, родимай!.. Вся артеля на тебе глядит! Поглянь, родимай, вся Москва глядит! Ободрись, ободрись, Фрола… Не спущай ему, борову мяснитому!
— Помираю, Сава, — взмолился Фролка. — Нутря вся расшиблена.
— Ободрись, ободрись, Фрола! Твой бой!
Фролка уступил Саве, собрался с духом, подступил к Рышке, размахнулся, ударил. Но не было уже в его ударе прежней силы — только откачнулся Рышка, отступил на шаг и тихо, спокойно сказал Фролке:
