Конечно, это была неправда. Но Леви гнул свою линию, поэтому позволил себе слегка согнуть и правду.
- А потом как начнет: твоя мама то да твоя мама се. Старуха при этом черная.
Говард попытался было выразить протест, но он был отклонен.
- А без разницы. Если эта черная старуха такая белая, что живет на Редвуде, то и думает она под стать любой белой.
- Не «без разницы», а «какая разница», - поправила Зора. - Что за идиотский фарс? Зачем подделывать свою речь, воровать язык людей, которым куда меньше повезло в жизни? Это отвратительно. Латинские существительные ты ведь склоняешь без ошибок, так неужели трудно…
- Так что, никто не видел сливки? Стояли ведь вот здесь!
- Думаю, ты слегка перегибаешь, Зур, - сказал Говард, на ощупь исследуя чашу для фруктов. - Так где, ты говоришь, это было?
- На Редвуд Авеню. Сумасшедшая черная старуха. Нет, ну сколько можно!
- Что ж такое? Ничего оставить нельзя. Стоит отвернуться, как… На Редвуде? - переспросила вдруг Кики. - А где на Редвуде?
- На углу, перед детским садом.
- Никаких черных старух там сроду не было. Кто она?
- Не знаю. Вокруг нее еще стояли коробки, как будто она только что приехала. В общем, не суть. Суть в том, что меня задолбали люди, которые следят за каждым моим…
- О Господи, и ты ей нагрубил? - спросила Кики, шлепнув на стол мешок сахара.
- Чего?
- Да ты знаешь, кто это? - воскликнула Кики. - Это же Кипсы въезжают - я слышала, они будут жить у нас под боком. Это жена Монти, я больше чем уверена.
- Не говори ерунды, - сказал Говард.
- Леви, что это за женщина? Как она выглядит?
Смущенный и удрученный тем, что его рассказ воспринимается с таким скрипом, Леви попытался вспомнить подробности:
- Ну, старая… очень высокая, в слишком яркой для старой леди одежде…
Кики со значением взглянула на Говарда.
- А… - выронил тот. Кики повернулась к Леви.
- Что ты ей сказал? Не дай бог ты был с ней груб, Леви, я тебя так отделаю - живого места не останется.
- Что?! Да это была какая-то сумасшедшая… Не знаю я - она такие странные вопросы задавала… Не помню, что я отвечал, но я ей не грубил, не грубил я! Я вообще почти ничего не сказал, а она просто сбрендила! Как насела на меня со своими вопросами, а я ей: мне пора, у моей мамы вечеринка, я должен идти - вот и все.
- Так ты сказал, что у нас вечеринка?
- Да не та это, мам, про кого ты думаешь. Это просто сумасшедшая старуха, которая решила, что раз на мне бандана, значит, я ее сейчас укокошу.
Кики закрыла глаза ладонью.
- Боже, это Кипсы, я должна пригласить их. Надо было через Джека передать приглашение. Я должна их пригласить.
- Ничего ты не должна, - медленно произнес Говард.
- Конечно, должна. Вот закончу с лаймовым пирогом и схожу. Джером ведь за напитками ушел - кстати, мог бы уже и вернуться. А может, Леви сбегает передаст?
- Вы издеваетесь, что ли? Я туда не пойду. Я же вам объясняю, каково мне тут гуляется.
- Не мешай, Леви, я думаю. Ступай в свою комнату и уберись.
- Да иди ты нах!
В доме Белси не слишком рьяно боролись за чистоту языка. Здесь не держали жеманных и бессмысленных копилок для сбора дани за бранные слова, столь популярных в других веллингтонских семьях, и крепкие выражения, судя по всему, были тут в порядке вещей. Однако эта свобода слова ограничивалась рядом странных практических поправок, совсем не очевидных и отнюдь не жестких. Все дело было в чувстве и интонации, а с ними Леви на сей раз не сладил. Рука матери со всего маху опустилась Леви на голову, заставив его проковылять три шага и врезаться в кухонный стол, где он опрокинул на себя соусник с шоколадной подливкой. Во всяком другом случае при малейшем неуважении к его личности и тем более одежде Леви до рвоты требовал бы справедливости, даже если бы - особенно если бы - был неправ. Но сейчас он покинул кухню без звука. Через минуту внизу хлопнула дверь в его комнату.
- Приятный вечерок, - сказала Зора.
- Это еще что, подожди, когда придут гости, - пробормотал Говард.
- Я только хотела, чтобы он понял… - начала было Кики и почувствовала смертельную усталость. Она села к столу и уткнулась лбом в его столешницу из скандинавской сосны.
- Пойду нарежу розог. Для воспитания во флоридском стиле, - сказал Говард, демонстративно снимая колпак и фартук. Он не упускал случая самоутвердиться в кругу семьи, тем более что в последнее время такие случаи были редки. Когда Кики подняла голову, его уже и след простыл. Конечно, подумала она, уходить надо победителем. В этот момент вернулся Джером, потоптался на кухне, сообщая, что вино в прихожей, и вышел через раздвижную дверь в заднюю часть сада.
- И почему в этом доме все ведут себя по-скотски? - с неожиданной яростью сказала Кики. Она встала, намочила в раковине тряпку и вернулась к разлитому шоколаду. Страдание было ей не по силам. То ли дело гнев - стремительный, резкий, простой. Если я заплачу, то не остановлюсь - Кики то и дело слышала эти слова в больнице. Так говорят про запасы скорби, избавиться от которых нет и не будет времени.
- Все, готово, - сказала Зора, равнодушно мешая ложкой вверенный ей фруктовый пунш. - Пойду, что ли, переоденусь…
- Зур, а где у нас могут быть ручка с бумагой?
- Фиг знает. В выдвижном ящике?
Зора вышла. Из сада донесся громкий всплеск, и взгляд Кики поймал темную, курчавую макушку Джерома, через миг вновь ушедшую под воду. Кики выдвинула ящик на конце длинного кухонного стола, отыскала среди батареек и накладных ногтей ручку и отправилась за бумагой - кажется, в коридоре между книгами на полке был втиснут блокнот. Она услышала, как Зора спросила Говарда: «Ну что, в шахматы?», и вернувшись на кухню, увидела их обоих в холле - они расставляли фигуры, как будто ничего не случилось и никаких гостей они не ждут, на коленях у Говарда уютно лежал Мердок. Шахматы? - удивилась Кики. Так это и есть преимущество интеллекта? Гармоничный ум сеет гармонию и вовне? Кики осталась на кухне одна. Она написала Кипсам записку, приветствуя их в Веллингтоне и приглашая присоединиться к скромному торжеству после половины седьмого.
10
Свернув на Редвуд Авеню, Кики принялась собирать улики: на чем приехали, как выглядит дом, что растет в саду. Надвигались сумерки, но фонари еще не зажглись. Она не смогла рассмотреть кашпо, которые висели, как кадила, по сторонам круговой галереи, и это расстроило ее. Кики почти подошла к калитке, как вдруг различила долговязую фигуру женщины, сидящей в кресле с высокой спинкой, и сунула письмо обратно в карман. Женщина спала. Не хотела бы я, чтобы кто-нибудь увидел меня такой, внезапно подумала Кики, глядя на распластавшиеся по щеке незнакомки редкие волосы, ее отвисший рот и подрагивающее, слепое, приоткрытое глазное яблоко. Позвонить в дверь, пройдя мимо нее, словно она кошка или садовая скульптура, было бы невежливо. Но и будить ее было нехорошо. Стоя в сомнениях на крыльце, Кики гадала: может, положить конверт спящей на колени и уйти? Наконец она шагнула к двери, и женщина проснулась.
- Ой, здравствуйте, извините - я не хотела вас беспокоить. Я ваша соседка. Вы не миссис Кипе?
Женщина лениво улыбнулась, посмотрела на Кики и вокруг Кики, явно оценивая ее объемы, измеряя ее вдоль и поперек. Кики завернулась в свою кофту.
- Я Кики Белси.
Тут миссис Кипе издала восторженный клич узнавания - поначалу тонкий, как звук свирели, но постепенно теряющий высоту, - и медленно, словно цимбалы, сложила ладони.
- Да, я мать Джерома, а сегодня вы, должно быть, столкнулись с моим младшим, Леви. Надеюсь, он вам не нагрубил - иногда он может быть ершистым.
- Я знала, что не ошиблась, знала!
Кики неуверенно рассмеялась, продолжая вбирать глазами особенности этого ставшего притчей во языцех, но доселе невиданного явления по имени миссис Кипе.
- Невероятно, правда? Этот случай с Джеромом, а потом вы столкнулись с Леви…
- Ничего случайного, я его тут же узнала. У них такая яркая внешность - у вас красивые сыновья.
Кики была беззащитна перед комплиментами в адрес своих детей, хотя слышала их частенько. Три юных мулата одного роста не могут не привлекать внимания. Кики свыклась с их звездной участью, но не забывала и о скромности.
- Да? Может быть… Для меня они все еще дети, я не думаю о них, как о… - сияя, начала Кики, но миссис Кипе ее не слушала и продолжала:
- А вот наконец и вы. - Она присвистнула и схватила Кики за руку. - Идите же сюда, присядьте.
- Хорошо, - сказала Кики и устроилась у кресла миссис Кипе.
- Но я вас иначе себе представляла. Хрупкой вас не назовешь.
Впоследствии Кики не могла объяснить свою реакцию на это замечание. Ее нутро действовало на свой страх и риск, и Кики привыкла к его оперативным оценкам: к мгновенному ощущению надежности, излучаемой одними людьми, и к тошноте, вызываемой другими. Должно быть, возмутительность слов миссис Кипе вкупе с их сердечностью и совершенным отсутствием в них задней мысли заставили Кики сказать первое, что пришло на ум.
