Она нацепила очки и рукой пригладила волосы.
– Лера, – сказал я голосом, каким выносят приговор. – Тебе здорово не повезло. Ты просила меня помочь тебе, но вышло все наоборот.
– Как – наоборот? – не поняла девушка.
– Открой окно! – приказал я.
– Зачем? И так холодно!
– Открой! – с нетерпением крикнул я.
Лера пожала плечами, встала с дивана и подошла к окну. Я внимательно следил за ее руками. Лера открыла шпингалеты с такой же легкостью, как это сделала Ольга.
Видит бог, я держался до конца и не делал поспешных выводов.
– Прекрасно! – сквозь зубы произнес я и сел за стол. – Теперь дерни за решетку, может, выломаешь.
– Зачем? – удивилась Лера, глядя на меня через стекла очков круглыми глазами.
– Чтобы сбежать отсюда! Ягодка моя, ты сидишь по горло в уликах! Понимаешь? Как только откроются перевалы, сюда приедет милиция и увезет тебя в наручниках.
Лера растерянно взглянула на свои руки, представляя, как они будут выглядеть в наручниках.
– Но ведь я не виновата, – негромко сказала она.
– А я не могу это доказать! – крикнул я. – Я, частный детектив, раскрывший десяток сложнейших преступлений, не могу доказать, что Марко убила не ты!
Лера тихо заскулила и стала оседать на диван. Она крутила головой, беззвучно шевелила губами и прижимала руки к груди.
– Миленький, – прошептала она. – Помогите мне! Я не хочу в тюрьму… Мне нельзя в тюрьму… Умоляю вас…
– Ну о чем, о чем ты меня умоляешь?! – рявкнул я и со всей силы грохнул кулаком по столу. – Как в твоей машине оказался «стерлинг»?! Отвечать не задумываясь!!
Я здорово наехал на девчонку. У нее даже очки запотели. Руки ее задрожали, колени непроизвольно приподнялись, и вся она стала сжиматься, словно улитка, которой дали по рожкам.
– Как… – едва слышно сказала она. – К-к-какой термин?
– «Стерлинг»! Хватит притворяться! Я говорю о пистолете!
– Не знаю… никакого пистолета не знаю… – забормотала она, подтягивая к себе одеяло, чтобы закрыться им от меня.
– Но раз ты не знаешь, – тише произнес я, – то я тебе скажу: в твоей машине, под водительским сиденьем, лежит пистолет, из которого был убит Марко.
– Ой, – прошептала Лера. – Мамочка…
– Ты хочешь сказать, что тебе его подкинули?
Лера рассеянно кивнула, потом отрицательно покачала головой, затем снова кивнула. Она была сбита с толку.
– Ты была в туфлях, когда… когда раздался выстрел? – продолжал я допрос, не сводя взгляда с очков Леры.
Она кивнула и прижала ко лбу ладонь.
– Где они? Почему ты сейчас в этих идиотских тапочках?
Лера молча покрутила головой.
– А я знаю, почему ты не надеваешь туфли! – эмоционально зашептал я, вскочив из-за стола и приблизившись к Лере. – Я все знаю!
– Нет, – жалобно произнесла Лера.
– Да! – крикнул я, нависая над девушкой, как мост, находящийся в аварийном состоянии. – Ты последняя, кто видел Марко живым! О чем вы говорили с ним? Правду говори! Правду!
– Не могу, – выдавила из себя Лера. – Если я скажу, то… то вообще не выйду отсюда живой.
– Ты предпочитаешь выйти отсюда в наручниках?
Лера вдруг оттолкнула меня и, взобравшись на диван с ногами, прижалась к его спинке. Тут она дала волю слезам.
– Я так надеялась на вас, – всхлипывая, говорила она. – Они все подстроили… Подменили записку… И пистолет… У меня не было никакого пистолета…
– Подменили записку? – повторил я. – Значит, про потные руки и общественный туалет писала не ты?
– Сто раз уже говорила вам, что не я!
– А что ты писала? – вкрадчиво спросил я, заманивая Леру в ловушку.
– Так… всякую чепуху.
– А точнее? Хотя бы пару фраз!
И я демонстративно вынул из кармана и положил на стол стопку листов с пожеланиями. Лера подняла голову, вытерла нос, протерла краем платья очки.
– Что это? – спросила она.
– Ваши записки.
– Откуда они у вас?
– От верблюда. Что ты писала?
«Вспомни, вспомни!» – мысленно умолял я.
Лера усмехнулась сквозь слезы и, царапая ногтем обшивку дивана, произнесла:
– Я хотела написать что-то умное, но получилась какая-то ерунда… В общем, я написала, что люблю загадки и мне хочется всем гостям загадать загадку, а ответ они узнают на следующей встрече, через год. Но потом поняла, что ведь эту записку сейчас никто не прочитает, значит, про мою загадку никто не узнает…
Она замолчала, глядя на мое лицо. Я не мог поверить своим ушам. Торопливо перебрал листы и выхватил из стопки тот, в котором говорилось про загадки, про встречу через год и шок.
– Еще! – потребовал я и отошел к двери, чтобы Лера не смогла каким-нибудь хитрым способом подглядеть текст на листе.
Девушка, вытирая платком глаза и нос, ответила почти не задумываясь:
– Еще вроде бы так: «Я не хочу держать вас в дураках целый год, но тайна именно потому тайна, что доступна только одному. Простите меня, если мой сюрприз оказался для вас потрясением».
Она воспроизвела текст записки слово в слово. Я остолбенел. Моя стройная схема дала трещину.
– Когда ты это писала? – спросил я неожиданно размякшим голосом.
– Когда и все, в порядке очереди, – ответила Лера. – Кажется, было около восьми.
– За кем ты пошла к компьютеру?
Лера задумалась. Я боялся дышать, чтобы не помешать ей.
– Первым пошел Марко. За ним Ольга, – вспоминала Лера, теребя в руках платок, словно отыскивала на нем сухие места. – Потом… потом, кажется, Кика. А я пошла четвертой.
Я вынул из стопки текст, написанный четырьмя минутами раньше, и пробежал по нему глазами: «Бог все видит и ничего не забывает. Сейчас мы все веселы, пьем вино и жрем мясо…» Да, сходится. Это явно писала Кика.
– Черт возьми, – пробормотал я, возвращаясь к столу. – Кто же тогда написал это?
И я щелкнул пальцем по копии записки, которую мертвый Марко сжимал в своей руке.
– Не знаю, – пожала плечами Лера.
Я взглянул на время, проставленное компьютером автоматически. Двадцать часов тридцать минут. Через пятьдесят минут после того, как Лера написала свое пожелание.
– Вот что, – осенило меня. – Сейчас мы разложим их по хронологии.
Лера встала, подошла к столу, бегло просматривая тексты.
– Первым пошел Марко?
– Да, – уверенно ответила Лера. – Он, потом Ольга, потом Кика, потом я.
Я сдвинул на край стола записку с бессмысленным набором букв и подписал ее «Марко». Вторую, с грозным предостережением: «Я хочу напомнить вам, милые мои, что халява не бывает вечной…» – пометил словом «Ольга». Вполне возможно, что жена проявила озабоченность излишней щедростью мужа. Автором третьей записки и по времени, и по содержанию была признана Кика. Четвертая принадлежала Лере.
Пожелание, рожденное вслед за творением Леры, начиналось словами: «Я знаю, что такое настоящий мужчина… Перед нами сидит глупая Обезьяна, которая думает, что она – человек…»
– Кто пошел за тобой? – спросил я, расставляя по очередности оставшиеся пять записок.
– Не помню, – после паузы ответила Лера. – Я только вернулась в гостиную, как Марко пригласил меня на танец.
– У нас остаются Виолетта, Плосконос и дворник.
– Вряд ли дворник станет писать, что знает настоящих мужчин, – произнесла Лера, читая анонимную записку.
– Дворник скорее всего написал это. – И я придвинул Лере записку со словами: «Я человек простой и не умею писать умно и красиво…»
– Правильно! – обрадованно ответила Лера. Эта нехитрая головоломка увлекла ее. Слезы на ее глазах просохли, она забыла об обидах, которые я ей нанес. – Тогда можно предположить, что насчет обезьяны высказалась Виолетта.
– Какую же написал Плосконос? – вслух подумал я, сдвинув на другой край стола оставшиеся три записки.
– Похоже, эту, – предположила Лера, постучав пальцем по тексту, в котором говорилось про командировку в Чечню и любовь к ближнему.
– Эта отпадает, – сказал я, сложил лист вчетверо и сунул его в карман. – Это пожелание написано полчаса назад Виолеттой.
– Вот как? – удивилась Лера и задумалась. Потом взяла со стола записку, распечатанную в девятнадцать сорок семь, и вслух прочитала ее от начала и до конца:
– «Марко! Ты считаешь, что стоишь на вершине Олимпа. Что тебя окружают мелкие, никчемные людишки, неспособные на сильные поступки. К таким ты причисляешь и меня. Тебе все в жизни доставалось легко – деньги, красивые женщины, слава. Удача сама падала тебе в руки. Я – твоя полная противоположность. Я неудачник, и жизнь моя – одна сплошная драма. Но я не баран, не безвольная тряпка, как ты меня называешь. Со мной случилась беда – я «сел на иглу». Невероятно, но ты об этом даже не догадываешься. Ты считаешь, что я обыкновенный пьяница. Твоя природная тупость и близорукость не позволяют тебе рассмотреть, какие чудовищные усилия я прилагаю к тому, чтобы оставаться человеком. Я борюсь с собой, я отвоевываю у наркотиков день за днем и становлюсь сильнее. А ты тупеешь и превращаешься в скотину. В этом наше с тобой различие: я поднимаюсь, а ты падаешь. Через год, когда ты будешь читать это письмо, меня рядом с тобой не будет. Уверен, что я буду твердо стоять на ногах и, конечно, не зависеть ни от кого. Я пишу это для того, чтобы ты, оглянувшись назад, понял, кто кем был и кто кем стал».
