Итак, дано: Шершнев, который не Шершнев, но Шершневым, тем не менее, может назваться по некоему никем так и не озвученному праву. Замысловато и интригующе.
«Фамилия матери? Может статься, но кто, тогда, у нас мать?»
* * *
Судя по всему, Наташа пользовалась в обществе известной популярностью, хотя никто из присутствующих — даже князь Бекмуратов, пусть он и намекал на обратное, — не знал всей правды. Они помнили девушку из хорошей семьи, знали цену ее титулу. Догадывались, что она не появляется в Обществе не без причины. Не просто так. И все-таки, они и представить себе не могли, кем стала за эти годы баронесса Цеге фон Мантейфель.
«Ирония судьбы… Впрочем, если вспомнить историю… Да, пожалуй. Если вспомнить историю, не она первая».
Сейчас, «унесенная потоком», Наталья оказалась вблизи рояля. Там собралась «молодежь», если, разумеется, это определение уместно для гостей графа Нелидова. На самом деле, всего лишь несколько в той или иной мере холостых мужчин и незамужних женщин, достаточно молодых, чтобы все еще оставаться в этой возрастной категории. Незнакомый — «А кого я здесь, собственно, знаю, кроме стариков?» — гвардейский штаб-майор, как раз из приснопамятного Первого Шляхетского полка, традиционно стоявшего не в Новогрудке, а именно в Петрограде, играл что-то романтическое. То ли из Густава Малера, то ли из Рихарда Штрауса. Остальные слушали, несуетливо общаясь между собой неслышным на таком расстоянии полушепотом. Рядом с Наташей оказался высокий спортивного сложения господин. Породистое лицо, безупречный смокинг с камербандом, прямой пробор в коротко стриженных пшеничного цвета волосах, узкая полоска светлых усов над верхней губой. Генрих наблюдал за ними краем глаза, пытаясь понять, отчего его вдруг заинтересовало с кем и о чем беседует Наталья. Не анархист, скорее всего. И не агент конкурентов. Возможно, бывший любовник. Может быть, будущий.
«Твою мать!»
— На два слова, если позволишь! — Павел подошел с той технической улыбкой, с какой, по идее, радушный хозяин осведомляется, все ли хорошо у его гостя и не может ли он чем-нибудь быть ему полезен.
— Я полностью в твоем распоряжении! — Все личное, что могло между ними стоять, осталось, как надеялся Генрих, в далеком прошлом. Остальное — от лукавого. Не захотел бы Павел принимать «такого гостя» в своем доме, мог и отказать. Губернатор, все-таки, не говоря уже о том, что аристократ и богач.
— Не знаю, во что ты ввязался на этот раз, — говорил Павел по-видимости спокойно, но спокоен, похоже, не был, а вот чем вызвано его беспокойство, можно только гадать, но гадание не лучший способ постижения истины. — Хочу, однако, предупредить по старой дружбе, — продолжил губернатор в полголоса, — Варламову верить нельзя. Он человек скверный, и преследует не вполне понятные мне цели. Карварский же и вовсе палач.
— А Бекмуратов? — в конце концов, в дом Нелидовых Генриха привел генерал, так отчего бы и не спросить хозяина дома?
— Бекмуратов — человек умный и в целом порядочный, но при этом себе на уме, а это при его профессии можно рассматривать и как достоинство, и как недостаток.
— Зачем же ты с ними водишься? — вопрос напрашивался.
— От безысходности! — ответ не из тех, что ожидаешь услышать в такого рода разговоре.
— Можешь объяснить?
— Ты совсем не в курсе наших дел? — Павел казался удивленным, но, скорее всего, так оно и было. Однако разубеждать его в своей «наивности» Генриху показалось не с руки.
— Я третий день в городе, — чуть пожал он плечами.
— Что означает, ты третий день в России?
— Так точно.
— Что ж, — неодобрительно покачал головой Павел, — если коротко, у власти в России находится коалиция центристских и правых партий, и я второй номер во внепартийном списке «Традиция». То есть, правительственное большинство формируется с нашим участием. И вес нашего участия — двадцать семь мест в Думе. Петр Евгеньевич Львов — лидер «Традиции» — получил при формировании правительства портфель вице-канцлера. По-новому, он министр иностранных дел. Ну а мне достался Северо-запад, то есть, я тоже впрягся. Так что, пока Львов с Лаговским заодно, мне уходить некуда.
— Но Варламова ты не любишь.
— Презираю.
— А Карварского?
— У тебя есть более сильный эпитет, чем «презираю»?
— Нет, но я тебя понял. Спасибо.
— Даже и не знаю, зачем я тебе все это сказал.
— Может быть, по старой дружбе? — предположил Генрих. Ничего хорошего, на самом деле, он от продолжения разговора не ожидал, но не поддержать беседу, было бы моветоном.
— Скорее, по старой вражде, — кисло улыбнулся Павел. — Можешь наслаждаться, меня Софья попросила. И все об этом! — закончил он резко. — Иди! Тебя Варламов ждет. По той вот лестнице наверх, и направо по коридору. Дверь в кабинет открыта. Он там…
«Он там… Ты тут… а я в пути. Как же славно бывает, порой, переговорить со старым другом, даже если он давно всего лишь бывший враг».
* * *
— Ну, что вы, право, все вокруг да около! — Генриху надоело «наводить тень на плетень», пора бы и определиться, ей-богу!
— А вы, как думали? — поднял бровь Варламов.
— Я думал, что имею дело с серьезными людьми, — сухо бросил Генрих. Он балансировал на грани вежливости: еще чуть сжать зубы, и выйдет оскорбительно.
— Полагаете, Статс-секретарь Государственного совета недостаточно серьезная фигура?
— Зависит! — Генрих достал папиросы и неторопливо закурил. Сигару он припас для другого случая. До того момента, когда удастся раскурить ее ради удовольствия, а не для дела.
— От чего же это зависит? — вывести Варламова из себя оказалось непросто, но попытка не пытка, не правда ли?
— От государства, например, — усмехнулся Генрих.
— Китайцы лучше? — улыбнулся собеседник, демонстрируя, что знает о Генрихе много больше, чем тому хотелось бы.
— Господин Сюжэнь серьезный собеседник, — пыхнул папироской Генрих. — Он сделал мне предложение. Я обещал его обдумать. И вот я здесь, в Петрограде. Думаю. Третий день. Между тем, всякая сволочь устраивает на меня покушения. Начальник штаба отдельного Корпуса жандармов ни мычит ни телится. Товарищ министра Внутренних дел выписывает арабески, да еще статс-секретарь Государственного совета… — последние два слова он подчеркнул интонацией.
— Значит, хотите определенности.
— Время деньги, Петр Андреевич, так, кажется, говорят голландцы?
— И бриты так говорят, — хмыкнул в ответ Варламов. — Но они нам, русским, не указ!
— Это они вам, русским, не указ, — поправил его Генрих. — А я деньги зарабатываю честным трудом.
— Честным трудом? — «Удивленно» поднял бровь Варламов. — А я думал, вы наемник, Генрих… Романович.
— Во-первых, если я сказал «достаточно», то так оно и будет! — Генрих был возмущен, но воли гневу не давал. Говорил нарочито спокойно. Разве что холодно, без эмоций, но это максимум того, что он себе мог позволить. Не унижаться же, в самом деле, перед каждым сукиным сыном?!
— Во-вторых, служба в наемном войске не позор. Во всяком случае, в старой России. И в-третьих, вы уж решите, Петр Андреевич, кто я для вас, Николаевич или Романович. Определитесь и тогда, милости просим, а пока, извините! Честь имею! — он небрежно вбросил дымящийся окурок в зев огромной бронзовой пепельницы, отвернулся и сделал шаг к двери.
— Постойте! — Все-таки он достал Варламова, и вот, что обидно, на ерундовый прием взял! Мелок оказался статс-секретарь, совсем не того пошиба фигурой, какую хотелось бы видеть во главе великой страны.
«Оперетка! Банановая республика! Ей-богу, за державу обидно!»
— Да, постойте же вы! — Харламов явно испугался, что Генрих уйдет и уедет служить в Китай, но Китай Генриху не родина, и от случая, послужить отечеству он так скоро не откажется. Вот только Варламову и иже с ним знать об этом не обязательно. Этот народ от власти наглеет, а вот чувства ответственности за взятые на себя обязательства, как не было, так и нет.
— Поговорим о деле!
— Уверены? — обернулся от дверей Генрих. — Или опять начнем плести кружева?
— Возвращайтесь, Генрих Романович, — приглашающий жест, вежливая улыбка. — Садитесь, пожалуйста. Поговорим серьезно. Выпьете?
— Я могу и всухую, но отчего же не выпить, если предлагаете? Что там у вас?
— Все, что душе угодно! — усмехнулся довольный поворотом разговора Варламов. — У Павла Георгиевича отменный вкус!
— Тогда… Это что там у вас? — прищурился Генрих, вглядываясь в недра бара. — Это виски Port Ellen?
— Сейчас посмотрю, — Варламов достал бутылку, осмотрел, поднес к глазам этикетку. — Да, Port Ellen, тридцать два года. Должно быть стоит целое состояние.
— Да, нет, — отмахнулся Генрих. — Восемьсот фунтов, не более. Разливайте! Итак?
