И все-таки здесь давала себя знать и противоположная тенденция — к децентрализации страны, к тому, что можно было бы назвать феодальной раздробленностью. Два основных фактора обусловили эту тенденции два фактора, проявившиеся как раз в то самое время, когда константинопольская централизация, казалось бы, торжествует победу: упрочение сеньориальных форм эксплуатации и усиление провинциальных городов. К XII в. доля Константинополя в присвоении доходов, извлекаемых из страны, становится все меньше, а его торгово-ремесленная монополия ослабевает. Фиванские ткани, коринфская керамика, солунские ярмарки оказываются грозными соперниками столичного производства и торговли.
На первый взгляд может показаться, что тенденция к феодальной раздробленности ослабляла Византийскую империю. Однако такое заключение основывается на предвзятой презумпции, будто феодальное раздробление есть болезнь государственного организма, будто феодализм несет с собой распад государства. На самом деле это не совсем так. Политическая система феодального общества соответствовала в общем и целом его экономике и содержала в себе определенные конструктивные элементы. Феодальная корпоративность позволяла установить прочные связи в экономически и географически разобщенном мире. Феодальная «закрытость» сословий создавала относительную устойчивость общественного разделения труда - небходимый коррелят общей, экономической неустойчивости раннего и классического средневековья. Вассально-ленная система с ее идеей «верности» сплачивала господствующий класс и служила предпосылкой возникновения небольших, но боеспособных рыцарских армий. Раумеется, феодальная система была исторически ограниченной, и к XIV в. ее кризис обнаружился весьма отчётливо — речь идет только о ее соответствии определенымм, конкретным историческим и хозяйственным условиям.
Сохранение в Византии централизованного управления императорского двора на первых порах содействовало сравнительно раннему возрождению городской жизни и городского производства: Византия раньше, чем Запад, отходит из полосы хозяйственного упадка, унаследованного средневековьем от поздней Римской империи. Здесь сохраняются значительные элементы античной цивилизации и римского права. Однако чем дальше, тем более явно проступают в Византии пороки самодержавного государтва: продажность чиновничества и отъявленное казнокрадство; медлительность функционирования государственного аппарата, обусловленная растянутостью коммуникаций и боязнью ответственности во всех звеньях административной машины; традиционализм, тесно переплетенный с расслабляющей волю идеей избранничества; дороговизна государственного аппарата, усугубляемая расходами на репрезентативную функцию василевса -сакрального царя; всеобщая имущественная и социальная неустойчивость, порождавшая произвол на одной стороне, а на другой — эгоизм и политический индифферентизм. Эта общественная неустойчивость, естественно, отражалась и на природе, государственной власти — с ее внешним всемогуществом и внутренней нестабильностью.
Слабость Византийской империи, обнаружившаяся в XI в. п приведшая в конце концов к катастрофе 1204 г., была обусловлена не развитием феодальных порядков, не феодальной раздробленностью, а наоборот — недостаточным развитием феодальных порядков. Страна страдала не от феодального расчленения, а от бюрократической централизации и от порожденного ею гражданского и морального безразличия, охватившего широкие слои.
Политический кризис, вызванный этими причинами, проявился уже в середине XI в., когда у власти стояли идеологи бюрократического чиновничества, константинопольские синклитики, дворцовые евнухи. В 1071 г. византийские войска понесли сокрушительное поражение от сельджуков при Мапцикерте, вслед за тем была потеряна почти вся Малая Азия. Одновременно на Западе началось наступление норманнов: они захватили византийские опорные пункты в Южной Италии и перенесли военные действия па Балканский полуостров. И все-таки Византийское государство не пало в конце XI в., и не пало оно потому, что новая династия Комштов сделала значительный шаг навстречу феодальной перестройке административного управления.
Опорой Комнппов становятся не синклитики, не чиновная знать Константинополя, а «клан» их родственников — аристократы, воины и землевладельцы; их поддерживают также провинциальные города. Показателем этой перестройки явилась реформа титулатуры: старые титулы (патрикий, протоспафарий и т. п.) перестали применяться, новые (севастократор, севаст и пр.) раздавались императорской родне и свойственникам в соответствии со степенью пх близости к государю. Старая система независимых друг от друга секретов пыла упрощена: все секреты были подчинены одному должностному лицу. которого называли логофетолт секретов и сравнивали с западным канцлером. Центром управления стали не ведомства, а дворец, в котором царили теперь не евнухи, а представители аристократических фамилий и свита василевса, так называемые «ближайшие». Говоря об Алексее I, Зонара утверждал, что император стремился изменить старьте государственные порядки. «Он выполнял свои функции не как общественные пли государственные, а в себе видел не управителя, но господина, считая и называя империю собственным домом». Если верить Зона-ре, патримониальное начало имело тенденцию взять верх над публичноправовым.
Однако деятельность Комнинов оказалась непоследовательной. К тому же она натолкнулась на сопротивление констатинопольской служилой знати и констатинополь-ского плебса. Именно эти силы объединились вокруг Андроника I, когда он совершил переворот (см. выше, стр. 72) и, приказав задушить своего племянника — императора Алексея II, захватил трон. Его правление знаменовало расправу с аристократией и возвращение к антииерархическим принципам: вновь возвышен был синклит, суды действовали с подчеркнутой публичностью, собирались народные сходки. Но все они — и синклит, и суды, и сходки — выносили лишь те решения, что были угодны Андронику,
Террористический режим Андроника продержался недолго. Вскоре от него отшатнулись и те, кто привел его к власти. Однако правительство Андроника успело разгромить провинциальные города, уничтожить верхушку армии и подготовить империю — и материально, и морально — к разгрому 1204 г . когда Константинополь был втяг крестоноигами, к разгрому тем более удивительному, что осуществлен он был совершенно ничтожными силами.
Глава IV. Образ мира
Основой средневекового мировоззрения как в Западной Европе, так и в Византии было христианство. Уже к концу IV в. оно утвердилось как государственная религия, хотя отдельные пережитки языческих верований сохранялись иа протяжении столетий: еще в XII в. канонисты осуждали распространенный в деревнях обычай призывать Диониса во время уборки урожая винограда. Полемическая страсть византийских богословов X—XII вв. направлялась, разумеется, не столько против языческих обрядов и мифов, сколько против ислама и иудейства и особенно против вероисповедных отклонений внутри самого христианства — против так называемых ересей.
Христианские мифы и символы стали своеобразной знаковой системой эпохи: в них оформлялись не только сложные богословские конструкции, но и обыденные элементы быта. Крест как символ искупительной смерти Христа не только чеканился на монетах, не только украшал императорскую диадему, но и ставился на купчих грамотах и на частных письмах. Ему придавали магическое значение: считалось, что знак креста отвращает демонов. Анна Ком-нйна рассказывает, что ее мать, жена императора Алексея I, почувствовав приближение родов, осенила живот знаком креста и воскликнула: «Дитя, подожди отцовского возвращения» (император еще не вернулся из похода) — и плод в материнской утробе подчинился магической силе крестного знамения.
Космос был «христианизирован»: в руководстве по предсказанию погоды, составленном византийским чиновником — протоспафарием и стратигом фемы Кивирреотов (имя его неизвестно), небесные светила носят уже имена не античных богов, но христианских святых — Димитрия, Мины, Николая Мирликийского, Феклы. Церковные праздники рассматривались как основные вехи времени, как границы погодных периодов, как определяющие пункты начала и конца сельскохозяйственных работ — и тем самым человеческая жизнь как бы втягивалась в религиозный ритм. Важнейшие праздники был связаны с воспоминанием об отдельных событиях легендарной жизни Христа и богородицы: отмечалось рождество Христа, его обрезание, сретение, крещение, преображение, его воскресение (на пасху) и вознесение; отмечалось рождество и успение богородипы, а также благовещение; отмечался и день сошествия св. Духа на апостолов. Недели были связаны с отдельными эпизодами евангельского предания, как то: неделя о Фоме или неделя о мироносицах, дни — со святыми христианской церкви, и даже часы дня, отбиваемые билом в церквах и монастырях, словно объявлялись церковью применительно ко времени молитв.
