Озлобленности в нем не было. Поэтому, как скупой рыцарь, записывал в общую 96-листовую тетрадь все улыбки, которыми его кто-либо одаривал: сослуживцы в конторе, прохожие на улице, продавцы в магазине, пассажиры в транспорте. Ставил дату, время и место, где это случилось. Описывал внешность улыбнувшейся или улыбнувшегося, приблизительный возраст. По вполне понятным причинам составленные Александром характеристики людей существенно отличались от реальных в лучшую сторону. Все ему казались моложе, красивее, добрее и умнее. Однако последнюю подаренную ему улыбку он зафиксировать не смог. В общем-то, человек, убивший Александра из садистских побуждений, и не улыбнулся даже, а осклабился. Коллекция Александра завершилась на сто тридцать первой записи и заняла чуть больше половины тетради.
* * *
Владислав был литературным критиком. Но вопреки этому прискорбному биографическому обстоятельству по уровню доходов его можно было отнести к среднему классу. Поскольку в свободное от служения литературе время он подвизался в качестве главного редактора, как теперь принято выражаться, глянцевого журнала. То есть журнала для состоятельных мужчин, не обремененных ни излишней нравственной щепетильностью, ни избыточным интеллектом.
Кто-нибудь другой на месте Владислава, имея в кармане достаточно средств для вольготного и легкомысленного житья, постепенно предал бы забвению свое высокое предназначение и с головой окунулся в мир раритетного автомобилизма, эксклюзивной ресторанной кухни, игорного бизнеса и изощренной продажной любви. Нельзя сказать, что Владислав за пределами журнального офиса жил аскетически. Отнюдь. Он не чурался современных форм досуга. Но основные его жизненные устремления были направлены на исследование и осмысление современного литературного процесса.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что несколько лет назад он обратился к одному из ведущих русских прозаиков А. Б-ву с довольно странным, с коммерческой точки зрения, предложением, с которым прозаик тут же ошалело согласился. Владислав купил у А. Б-ва его старенький компьютер за такие деньги, на которые можно было купить три новых. При этом стороны оговорили условия контракта. Прозаик передавал компьютер со всеми хранящимися в нем текстами: законченными произведениями, черновиками и частной перепиской. Критик взял на себя обязательство ни при каких обстоятельствах данные тексты не публиковать ни полностью, ни фрагментарно.
Получив, как ему вначале показалось, бесценный дар, Владислав начал исследовать содержимое памяти компьютера при помощи структуралистских и постструктуралистских методов. То есть при помощи директивы «Найти» начал подсчитывать количество использованных писателем ключевых слов, характеризующих мировоззрение автора. Таких, как «жизнь» и «смерть», «война» и «мир», «день» и «ночь», «болезнь» и «здоровье», «зима» и «лето», «свобода» и «рабство», «любовь» и «ненависть», «вера» и «безверие», «земля» и «небо», «душа» и «тело», «добро» и «зло», «лень» и «трудолюбие», «гений» и «злодейство»…
Однако совсем скоро Владислав в своей затее разочаровался. Частотный словарь прозаика красноречиво свидетельствовал о том, что его внутренний мир не имел никаких ориентиров — ни нравственных, ни духовных, ни интеллектуальных. Слова-антонимы практически полностью уравновешивали друг друга, и, следовательно, писатель не видел между ними какой бы то ни было разницы. Так, например, «добро» было упомянуто им 312 раз, а «зло» — 310 раз, «свобода» — 285 раз, а «рабство» — 288 раз. Так Владислав понял, что в эпоху постмодернизма автор, согласно утверждению Ролана Барта, действительно не имеет ни лица, ни души, ни тела. Автор, метафизически выражаясь, абсолютно мертв. Мертвей не бывает! Он представляет собой этакую неживую аморфную материю, неструктурированную, пребывающую в состоянии полной энтропии.
На всякий случай точно таким же образом Владислав испытал содержание компьютера Г. С-ра. И тут тоже он получил точно такие же результаты. Поэту было абсолютно безразлично, как, о чем и зачем писать.
Имея два совершенно бесполезных, с научной точки зрения, компьютера, Владислав решил, что если и не удалось извлечь из них практическую пользу, то их можно положить в основу коллекции. Хоть и бессмысленной для его литературоведческой карьеры, но приятной в эмоциональном отношении. Ибо ничто так не радует человека, как прибавление к уже имеющимся бесполезным предметам все новых и новых. И Владислав стал скупать компьютеры известных поэтов, прозаиков, драматургов, эссеистов, критиков, литературоведов, переводчиков.
На момент моего знакомства с этой странной коллекцией в ней находилось уже более пятидесяти моделей самых разнообразных фирм, конфигураций и производительностей. С особой гордостью Владислав показывал неказистую машину 286-й серии, на которой некогда творил поэт и художник, основатель барачной школы Е. Л. К-ий.
* * *
Петр был светским репортером старой формации, целомудренно, без фасонов вечерних туалетов и подробностей меню долгие годы описывавший всевозможные мероприятия в области советской культуры: встречи интеллигенции с руководителями партии и правительства, благотворительные концерты на подшефных предприятиях, открытия памятников и монументов, посещения министром культуры выставок народных художников союзных республик…
В круг его обязанностей входило и освящение траурных церемоний прощания народа, понесшего тяжелую утрату, с выдающимися деятелями литературы и искусства, скончавшимися либо после тяжелой, продолжительной болезни, либо скоропостижно и безвозвратно. Петр добросовестно полностью записывал вначале на портативный катушечный магнитофон, а впоследствии на кассетный диктофон все речи, произносимые над гробом того или иного выдающегося деятеля культуры теми или иными выдающимися деятелями культуры, соратниками и коллегами почившего. А затем вставлял наиболее эффектные фрагменты в свои траурные публикации: «Безвременно покинувший нас… отдавший всего себя без остатка делу служения народу и отечеству… оставивший глубокий след в мировой культуре… невосполнимая утрата… скорбь переполняет сердца… ученики достойно понесут по жизни выпавшую из рук гения кисть (дирижерскую палочку, перо, смычок, Одиллию), чтобы прославить в веках…»
Довольно скоро Петр смекнул, что звукозаписи скорбных речей представляют определенный исторический интерес и должны быть сохранены для потомков. И начал бережно архивировать исписанные с двух сторон магнитные ленты, сопровождая каждую из них пояснительным листом, где указывалось, кто, когда и над чьим гробом говорит на данной кассете. Завел картотеку.
В конце восьмидесятых годов вдруг выяснилось, что его скорбный архив никто не намерен ни купить, ни опубликовать. Ни за деньги, ни бесплатно. Петр пережил несколько тяжелых недель, которые подвергли суровому испытанию его веру в существование высшей справедливости. Однако они не сломили его, а способствовали переосмыслению значимости его звукового архива. Если он ничего не значит для окружающих глупцов, то тем хуже для них! Петр решил во что бы то ни стало продолжить свое собирательство. Но уже совершенно бескорыстно, лишь для себя и для нескольких ближайших друзей. Так архив поменял свой статус: он стал коллекцией, то есть делом жизни, а не коммерции.
Конечно, коллекция Петра довольно однообразна по содержанию. И он сам это прекрасно понимает. Каждая речь содержит примерно одинаковые слова и обороты речи. Однако весь их смысл заключен в интонациях говорящего. И тут коллекция имеет бездну неповторимых вариаций! Как по-разному, словно на разных языках, заслуженные деятели культуры произносят, скажем, фразу: «Горе переполняет меня!» Разные тембры голосов, разная громкость, разные паузы, разные усиления и понижения, даже разные ударения в одних и тех же словах. И тут тон, несомненно, задают актеры классической школы Станиславского…
Коллекция Петра хранит голоса не только живых людей, но и уже умерших. Более того, в ней прослеживаются сюжетные линии в пяти действиях: Б. говорил над гробом А. и впоследствии умер, В. говорил над гробом Б. и впоследствии умер, Г. говорил над гробом В. и впоследствии умер, Д. говорил над гробом Г. и впоследствии умер, Е. говорил над гробом Д. и впоследствии умер.
Петр, еще не очень старый человек, благодаря своему увлечению часто думает о собственной кончине. Но ничуть не страшится ее. Он сосредоточен исключительно на эстетическом аспекте своих похорон. И даже готовится к ним. Для надгробной речи Петр выбрал пленку с голосом Иннокентия Смоктуновского, при помощи монтажа изъяв из нее имя и бытовые реалии того покойника, по которому много лет назад скорбел Иннокентий Михайлович. И при помощи опытного звукорежиссера вложил в уста покойного народного артиста СССР проникновенные слова о себе, пока еще живом.
