— Не стану я тут спать. — нахмурился Артем. — Вечно вы все привираете.
Он поднялся, недовольный, вытер руки о шорты.
— Я в обед, если хотите знать, вообще почти никогда не сплю. Я маме так и сказал, что уже взрослый и не надо меня заставлять ложиться, все равно не засну. Иногда бывает, что устаю и сам засыпаю, но чтобы так, по приказу, никогда.
— Ох, Артем у нас уже взрослый! — Серега схватился за живот. — Я сейчас умру от смеха! Вырос-то как за зиму! Не узнать просто!
Артем показал Сереге язык, сощурился, поглядывая на солнце, и сказал:
— Может быть, поторопимся? А то, вон, скоро и дождь может быть.
Действительно, по небу ползли черные, низкие и тяжелые тучи, подбирались со всех сторон к солнцу, будто голодные крокодилы. Вовка вспомнил про спички, которые так интересно пускать в плавание по утренним ручейкам, но сейчас ему вдруг стало неуютно и зябко. Одно дело, когда ты лежишь в комнате, под одеялом, в тепле, а за окном всю ночь льет дождь, сооружая те самые ручейки для игры, и совсем другое, когда рискуешь оказаться под дождем в лесу, вечером и безо всякого одеяла.
— Артем не спит в обед, но боится дождя! — разошелся Серега. — Как же это так? Непорядок! Нужно научить Артема или спать или не бояться дождя. Вот ты, Вовка, спишь в обед?
Вовка пожал плечами:
— Серег, прекрати. Я тоже дождя боюсь. А что если мы тут на ночь останемся? Если мы не успеем дойти до станицы? Представляешь?
Улыбка сползла с веснушчатого Серегиного лица.
— Я же пошутить хотел. — сказал он. — А вы сразу обижаетесь.
Вовка тяжело оперся о клюку и заковылял, ориентируясь на солнце.
Вскоре стало темнеть, но не от того, что наступал вечер (до него, по Вовкиным подсчетам, оставалось еще часа три-четыре), а потому что туч на небе становилось все больше. Они отщипывали от солнца ощутимые куски, и не давали лучам пробиться сквозь густую листву. Из-за этого обнаглел дремавший у стволов деревьев туман, разлился по опавшей листве, скрыл траву. Под ногами теперь не просто хлюпало: неприятно холодило лодыжки. Ветер бил в спину, а иногда забегал вперед и швырял в лицо ворох листьев.
Идти становилось все труднее. Вовка часто сбивался с шага из-за болевшей коленки, останавливался, чтобы передохнуть. Ребята останавливались тоже, и хотя было видно, что им не терпится бежать вперед, быстрее из треклятого леса, бросить друга в беде никто из них не собирался.
— Вот тебе и подвиг. — бормотал Вовка, уныло улыбаясь.
— Мы еще им всем покажем. — отвечал Артем. У него все громче и все чаще урчало в животе.
Потом солнце, клонившееся к западу, исчезло совсем, лес погрузился в вечернюю темноту, освещаемый лишь рассеянными, редкими лучиками, пробившими дорогу сквозь тучи. Над головами заурчала, заворочалась древняя сила, сверкнули молнии, первые капли дождя шумно ударили по листьям.
— Надо бы спрятаться где-нибудь. — пробормотал Вовка. Но его никто не услышал в реве нарастающего ветра.
Артем и Серега помогали Вовке идти, а на деле, испуганные, тащили его вперед под локти, не обращая внимания на Вовкину вынужденную хромоту.
Дождь пошел сначала мелкий, потом все нарастал и нарастал, и захлестнул лес с такой силой, что прошлый дождь показался Вовке легкой моросью.
Мир вокруг стал еще темнее, еще безнадежнее. Ребята прижались спинами к стволу огромного дерева — тут дождь хотя бы не сыпал каплями прямо на голову — и молча смотрели на косые струи, разбивающиеся о землю, рвущие туман в клочья, клонившие траву и молоденькие деревца. От блеска молний Вовка вздрагивал. Он не боялся, нет, но чувствовал в душе редкую безнадежность, будто знал, что никогда не выберется из этого леса, и что каждый вздох может стать последним.
— Нам надо идти! — кричал Артем, и из-за дождя было непонятно, плачет он или нет. — Иначе мы сегодня точно не выберемся!
— Ты с ума сошел? — кричал ему в ответ Толик. — Ничего же не видно!
— Ну и что? Идти лучше, чем просто стоять! Я домой хочу! К бабушке!
— Все хотят! Всем страшно! Потерпи!
— Я не хочу терпеть! — кричал Артем, но не двигался с места.
И никто не двигался, пока первый порыв дождя не иссяк в своем наступлении и не сменился легким, мелким дождиком — прохладным и жгучим.
Артем прижимал к груди рюкзак с камерой и всхлипывал.
Толик вышел из-под дерева и огляделся, всматриваясь в серый полумрак.
— Надо идти, пока не станет совсем темно. — сказал он.
— Ты думаешь? — это был Серега. — Мы заблудимся окончательно. Я по мокрому дереву никуда больше не полезу. Может быть, останемся здесь до завра?
— Идти надо! — снова вскрикнул Артем. — Я не хочу больше здесь находиться! Мне домой надо! Представляете, как бабушка будет волноваться?
— У всех бабушки будут волноваться. — спокойно рассудил Толик. — В любом случае, нас наверняка уже начали искать. Надо идти, так больше вероятности, что мы встретим кого-нибудь.
— Ага. Хомяков. — пробормотал Серега.
— Их-то уже давно след простыл. Идем или нет?
— Я иду! — кивнул Артем. — Мне, главное, камеру не намочить!
— Не будем же делиться, правильно? — отозвался Серега.
И только Вовка понимал, что не может отнять спину от дерева. Тело будто сделалось не его — оно тряслось от холода и не двигалось.
— Ребята. — сказал Вовка. — Я с вами. Только… помогите идти, хорошо?
Серега и Толик подбежали, помогли. Коленка заболела с новой силой. Зубы застучали друг о дружку так, что заболели.
— У меня температура поднимается. — пробормотал Вовка. — Я же не выздоровел до конца еще…я не знаю, что делать.
— Уж во всяком случае не стоять здесь и не ждать. — сообщил на ухо Толик. — Пойдем, пока еще что-то видно и пока дождь не начался с новой силой. Может быть, повезет.
Они шли по лесу, а темнота настигала, накрывала непроницаемым одеялом.
Вовка никогда в жизни не видел такой темноты — без света фонарей, без мигающих ламп в редких окнах, без экранов мобильников и без мерцания приборов в салоне автомобиля. Темнота здесь, в лесу, была глухой и безжалостной — полноправной хозяйкой, истинной царицей природы. Темноте подчинялись все живые существа, и деревья и травы. И даже дождь затих, подавленный, шумел едва слышно в листве.
Вскоре стало так темно, что Вовка перестал видеть друзей.
Им пришлось взяться за руки, чтобы не потеряться. Надо ли говорить, что идти становилось все труднее и труднее.
— Похоже, луны сегодня ждать не придется. — сказал Толик, когда в очередной раз загремел далекий гром.
— А если мы здесь останемся, то точно заболеем! — отозвался Артем (его Вовка держал за левую руку).
— Заболеть как раз не страшно. — сказал Толик. — Я даже не знаю, что страшно… Всё вместе, наверное. И ночь, и дождь, и лес… И спрятаться негде. Будем вот так стоять всю ночь в воде, под дождем… мерзко, холодно…
— У меня есть спички, но они вряд ли чем помогут. — отозвался Серега (его Вовка держал за правую руку). — Даже сухих веток не найти.
— Серега с собой спички таскает! — хихикнул Артем. — Куришь, что ли?
— Нет. Я думал, что мы можем возле землянки костер развести, грибов пожарить. Я вчера, когда мы на полянке были, нашел рядом целый выводок шампиньонов, сорвал их и положил в землянке, на лавочке. Сюрприз хотел сделать всем.
— Хороший сюрприз будет для хомяков, когда они в нашу землянку залезут. Там еще моя зажигалка осталась… Может быть, уже нашли и землянку и могилы, выкопали наших солдат и увезли. — Толик вздохнул. — Не пойму я, Артем, ты хорошим парнем растешь, честным, справедливым, а дядя у тебя в кого? Разве его ничему не учили?
— Учили, наверное. Только я не знаю, чему и где.
Вовка молчал, сосредоточившись на темноте. С одной стороны — идти дальше было страшно, а с другой — останавливаться ведь еще страшнее. Остановишься и, может быть, больше никогда уже не двинешься с места. Так и врастешь во влажную лесную землю, превратишься в молоденькое дерево, которому суждено всю жизнь качаться на ветру и тихо поскрипывать в тишине…
У кого-то началась икота. Вовка поежился. Разговор иссяк, говорить было больше не о чем, да и не хотелось. Каждый хранил тепло, не хотел выпускать его с новыми словами.
Постепенно, шаг за шагом, остановились. В такой густеющей темноте уже и не пойдешь никуда. Наверное, было еще не так поздно, как казалось. Может быть, часов восемь-девять, но непогода и лес сделали свое дело…
Вовка сипло втянул носом воздух, задержал дыхание. Почему-то так было теплее.
Во внезапно наступившем проблеске тишины ему послышался вдруг далекий смех. Детский смех.
— Вы слышите? — Вовкин голос сорвался в шепот. Он крепко сжал ладони, которые держал. — Смеется кто-то!
Ребята затаили дыхание.
Точно — до Вовкиных ушей донесся звонкий, радостный смех.
