что там?
Монгол сразу пожалел, что спросил.
– Вроде стреляли. У меня знакомый рядом проходил, слышал.
– Что за знакомый? – по привычке спросил сосед. Не дождавшись ответа, небрежно бросил:
– Удивил! Сейчас везде стреляют.
– Пойду, – Монгол потушил бычок, зашел в квартиру. Взял трубку телефона и, приложив к трубке платок, чтобы изменить голос, как показывали в старом кино, набрал номер Тома.
– Алло? – трубку взяла мама Тома.
– А Егор дома? – с хрипотцой спросил он.
– Саша, ты? – приветливо сказала она. – Тебя плохо слышно. Так он почти все время на даче! А что у тебя с голосом? Заболел?
– Ага! – сказал Монгол, и положил трубку. Подошел к зеркалу, посмотрел на свой бритый череп, засмеялся.
– Значит, с Томом пока все в порядке.
И чуть не подпрыгнул, когда телефон зазвонил один раз, потом через время – еще.
– Привет, ну наконец-то. Как дела?
– Нормально. У тебя все в порядке?
– Да.
– Я кое-что узнал, – доносилось из трубки. – Новости не очень. Давай прямо сейчас подруливай на дачу к Лелику. Иди пешком, через лес, а не через город. А я отсюда через город поеду.
– Гуд, – прохрипел Монгол. – А что, совсем не очень, или так себе?
– Пока непонятно, – Том положил трубку.
У Лелика
Когда город укрыли прохладные сумерки, Монгол вышел из дома. Стараясь идти малозаметными безлюдными проулками, он быстро миновал последние заводские корпуса окраины, двустволку районной котельной, и вскоре зашагал вниз, по пыльной проселочной дороге в сторону леса, за которым пряталась дача Лелика.
С Леликом его познакомил Том. Монгол бывал у него пару раз, но они так и не стали друзьями. Лелик витал в иных, политических мирах, до которых Монголу не было совершенно никакого дела.
Поглаживая на голове микроскопическую щетину, он быстро шагал под горку, радуясь, что вырвался, наконец, из четырех стен на простор. Поля, поля, небо, и – тишина. Никого вокруг. Только колосится по обе стороны дороги тяжелая, еще незрелая рожь. Легкий ветерок безмятежно гонит по ней желто-зеленые волны вдаль, в синеющий на горизонте океан леса.
Наконец, спуск кончился, дорога свернула влево, а он пошел через поле, зная, что рано или поздно вновь пересечет ведущую в лес грунтовку. Из-под ног взмыл в небо жаворонок, зазвенел безмятежно, словно приемник, который никак не может найти нужную волну.
Он поглядел вверх, и вдруг, сам не ожидая от себя, широко распахнул руки и завалился прямо в рожь. «Никуда не пойду. Буду так и лежать здесь, пока не умру. Прорасту насквозь травой, чтобы тихо и никого, чтобы никто не мешал».
Он долго лежал, глядя в сиреневое вечернее небо, пока не укусил его где-то у лопатки большой рыжий муравей.
Грунтовка вела в сырой, пахнущий вечной осенью и комарами лес. За лесом блеснула река, спряталась на время за холмом. Монгол пошел вдоль берега, перебрался через мост и вскоре уже открывал знакомую калитку.
Из дома доносились шум, гомон, женский смех, звон посуды. У Лелика, как всегда, было полно народу.
На крыльце сидел известный городской националист по кличке Лужа. У него были длинные висячие усы пшеничного цвета и длинный же оселедец редких волос на коротко стриженной макушке. Лужа был лобаст и всегда угрюм. Он и на мир смотрел как-то недоверчиво, исподлобья, чем невероятно напоминал поэта Тараса Шевченко.
Лужа был знаменит тем, что имел у себя дома гроб. Этот гроб он время от времени сдавал в аренду различным политическим силам, которые таскали его на демонстрации, подписывая то «Коммунизм», то «Кравчук», то «Реформы».
Лужа увлеченно беседовал с Оксаной Адамовной, невысокой полной женщиной средних лет, преподавателем этнографии в местном ПТУ. Как и Лужа, Оксана Адамовна была националисткой, но, в отличие от первого, была всегда легка в общении, любила попеть, пошутить и посмеяться.
– Привет. А Лелик есть?
Ему махнули куда-то внутрь. В глубине дома Монгол увидел русофила Силина, интеллектуала Перовского и сатаниста Мясника.
– Винегрет человеческий! – ухмыльнулся он.
Сам Лелик был харьковским анархистом, который по каким-то причинам перебрался в их город. Он предпочитал жить на даче, поскольку, как говорил, был на заметке у местных органов милиции. Бывало, что менты щипали анархистов за самиздат, в котором не только предлагалось активно бороться против режима, но и подробно описывались методы борьбы с милицией, изготовление оружия и взрывчатки. Крамольные издания и листовки приходили большей частью из России, – а что еще может идти из большой и отсталой страны, которая к тому же на грани развала? Впрочем, в спокойной и мирно развивающейся Украине все это воспринималось скорее как детские шалости заигравшихся в зарницу пацанов.
Почему Лелик убежал из Харькова, точно не знал никто. Одни говорили, что он влюбился в дочь местного бандита, сделал ребенка, и ему в спешке пришлось убегать из города. Другие считали, что он отступил от канонов анархизма, и сами соратники приговорили его к смерти за предательство. Сам Лелик либо молчал, либо отшучивался, говоря, что всегда тосковал по глубинке. Так или иначе, но теперь он скучал по интеллектуальной жизни бывшей столицы, собирая тех, кто хоть немного отрывался от бытовых проблем и воспарял к глобальным вопросам. Таких в городе было немного, поэтому Лелик дорожил всеми, независимо от их точек зрения, выбирая по двум критериям: личная симпатия и презрение к власти. Такие, как он считал, на донос были неспособны.
Монгол вошел вовнутрь, распахнул дверь комнаты. Застолье было в самом разгаре. Лелик сидел в старом потертом кресле, и, поглаживая клочковатую карабасову бороду, курил трубку. Он был старше Тома и Монгола лет на семь, и поэтому казался невероятно мудрым. Рядом с Леликом на табурете уже сидел Том.
– О, Саня, наконец-то! – приветливо сказал Лелик. – Заходи, дорогой!
И обратившись ко всем, продолжил:
– Дамы и господа, мы сейчас с ребятами на секунду отлучимся. Продолжайте выяснять отношения! И помните – у каждого есть право высказать мою точку зрения!
Они вышли на веранду.
– Ну что, поздравляем героя! – Лелик похлопал Монгола по плечу. – Что это ты облысел? От волнения?
– Не смешно. – Монгол сел в кресло.
– И что скажешь? – Лелик сразу посерьезнел.
– А что я? Вон Том вроде чего-то знает, – он пожал плечами. – Может, оно все как-то само собой затихнет.
– Вряд ли затихнет, – ответил Том. – Я по телефону говорить не хотел. – У меня две новости: плохая и очень плохая.
– Давай с плохой, – Монгол зачем-то достал из кармана зажигалку.
– Оля видела, как из «Ромашки» выносили носилки.
Монгол как-то сразу поскучнел, потрогал лицо, без интереса посмотрел в окно.
– А
