что ты разберёшься с Николя по-отцовски, а моя задача – не усложнять конфликт! Я свою часть уговора исполняю, а ты? Ты знаешь, что Николя написал донос на Людмилу в жёлтый дом, оклеветал её всячески, к ней наносили визит врачи и солдаты, но она смогла тогда доказать, что здорова, а вчера на балу он ей вручил новую записку с угрозами! Ты только почитай это безобразие и скажи, что, я и теперь дальше молчать должен?! Я – терпеливый человек, но всему есть предел, Людмилу в обиду не дам! Если у тебя, дядя, есть идея, как мирными способами прекратить это вопиющие безобразие, говори, поддержу, если нет, то тогда я просто пойду и подам в суд на Николя за домогательства к её светлости княжне, чтобы он сел далеко и надолго!
Морщинистый старый граф Шустров по-старчески прокашлялся и внимательно прочитал записку, которую ему протянул Евгений…
…Там чернилами подчерком Николя был вполне понятный текст: «Соглашайся быть любовницей или пожалеешь! Не думай, что твои проблемы кончились, это был только первый визит врачей, да и не только до тебя, но и до Евгения доберусь! Если будешь недотрогой, то он погибнет раньше вашей свадьбы!».
Пожилому седому графу стало опять очень стыдно перед племянником, что Николя способен на такие подлости, несчастный граф был готов от стыда за неразумного сына сквозь землю провалиться, и к великому огорчению, Иннокентий Александрович понимал, что Евгений поступит совершенно справедливо и правильно, подав в суд на Николя за угрозы. Да и сам Шустров серьёзно обиделся на Николя за то, что он опозорил отца. С другой стороны старенькому доброму графу так хотелось всё-таки мирно решить вопрос…
– Женя, племянник родной, хороший мой, я понимаю тебя, то эта ситуация тяжела для нас всех, но, прошу, не торопись, подать в суд ты успеешь, я хочу попробовать разрешить конфликт женитьбой Николя на мадмуазель Пчёлкиной, дочери одного генерала. Дай мне, пожалуйста, шанс, я ведь тебя так люблю и знаю, то ты отвечаешь мне тем же, пойми, что хоть Николя и последний негодяй, он мне сын, не переживу я, если он в тюрьму попадёт… – со слезами на морщинистом лице стал жалобно просить старый граф племянника.
Евгений сразу же смягчился, грузно и неуклюже, кряхтя, сел на корточки перед дядей, стал вытирать слёзы с его лица бережными движениями больших рук и тихо ответил:
– Ладно, ладно, дядя, не плач, я ж тебя, как отца родного люблю, я сочувствую тебе. Я тебе всем хорошим обязан: и детством счастливым, и писательским успехом, и такой замечательной невестой, как моя сударушка Людмила. Да ты к тому же жизнь мне спас в тот день, когда я разыграл на дуэли николя с ягодой вместо пуль, ведь придушил бы он меня если бы не ты! Так что я всегда пойду тебе на встречу. Раз просишь дать время, повременить с судом, я, конечно, сделаю это, просто прошу. Ты тоже как-то помогай со своей стороны…
… Евгений после этого ушёл с тяжёлым вздохом, он жалел и любил дядю, но что-то молодому поэту слабо верилось в слова Иннокентия Александровича о женитьбе Николя, так то получалось, что такой сильной любовью и уважением к своему приёмному отцу Евгений вредит сам себе. Молодому человеку стал надоедать этот замкнутый круг…
… В прочем, Иннокентий Александрович Шустров тоже понимал, что ведёт себя некрасиво, и поспешил исполнить свой план по женитьбе Николя на мадмуазель Дарьи Пчёлкиной. Её отец, славный генерал, Лев Константинович Пчёлкин, был уважаемым в армии человеком, завоевал почёт в дворянском обществе, как человек русский по характеру, православный, такой точно Николя, как зятю, если тот что не по его сделает, спуску не даст. Да и дочка у него, девятнадцатилетняя девица на выданье, Дарья была редкой красавицей, уж точно в этом параметре, как девица, превзошла Людмилу Варшавскую.
Людмила была образцом нежности, изящности, юности, её белокурые локоны и ярко-зелёные глаза вызывали симпатию у любого, но как шестнадцатилетняя хрупкая девочка могла сравняться с такой породистой, тучной яркой брюнеткой, как Дарья Пчёлкина?
Почему-то Иннокентию Александровичу казалось, что Дарья красивее, да и тучные фигуры в то время ценились, и Николя обязательно должен увлечься Пчёлкиной и оставить в покое юную княжну Варшавскую. Граф Шустров сам был доволен своим гениальным планом.
… Всего несколько дней переговоров старенького Шустрова и генерала Льва Константиновича, и было решено сватать молодых и, если всё пойдёт по плану, обвенчать в церкви.
… В то октябрьское холодное утро Евгений и Людмила, как уже и привыкли, вместе с маменькой юной княжны, княгиней Зоей Витальевной втроём поехали в церковь на литургию, исповедаться и причаститься, а потом собирались в имении князей Варшавских пить чай и обсуждать творческие успехи Евгения.
… Николя же собирался уехать к друзьям гусарам на весёлую гулянку с вином и куртизанками, но отец после завтрака остановил его словами, произнесёнными суровым голосом:
– Так, сын, ты куда собрался?!!
– Проведать сослуживцев. А что не так? – удивился Николя, растерявшись от непривычной суровости отца.
– Так, Николя, гулянки отменяются! Ты уже взрослый мужчина, двадцать три года, пора остепениться! Я договорился с уважаемым генералом Львом Константиновичем Пчёлкиным, что он отдаст замуж за тебя свою среднюю дочь, Дарью Львовну, и сегодня мы поедем свататься, и ты не посмеешь спорить со мной! – так же сурово изрёк Иннокентий Александрович.
Николя сразу раскраснелся, нервно поправил модную стрижку и бакенбарды и протянул недовольно:
– Отец, ты что удумал?! Не собираюсь я пока жениться, и слушать твои распоряжения не обязан! Так что я никуда не еду!
Старый граф совсем вышел из себя и гневно закричал:
–Да?! Жениться он пока не хочет?!! А, значит, не давать проходу чужой невесте, подло шантажировать честную девушку, писать доносы на неё в жёлтый дом, запугивать, домогаться, предлагать блудный грех такой благочестивой девушке, как сударыня Людмила, посылать записки с угрозами, позорить отца он хочет, а жениться нет?!! Николя, я женю тебя на Дарье Львовне без твоего согласия, потому что ты так непристойно ведёшь себя по отношению к невесте двоюродного брата, творишь такие греховные вещи по отношению к мадмуазель Людмиле! Надеюсь, твой тесть, генерал Пчёлкин так тебе в тык даст, что ты быстро забудешь дорогу к её светлости княжне Варшавской!
Николя покрутился возле зеркала, доводя до совершенства пышные модные бакенбарды, белоснежную улыбку и модный костюм из Лондона и снова упрямо процедил:
– Отец, я, по-моему, ясно сказал, что не еду ни к какой Пчёлкиной, и заставить ты меня не сможешь: я уже давно сам обеспечиваю себя, благо жалование офицера позволяет мне удобно жить!
Старый сморщенный граф Шустров рассерженно глянул на
