опасностей мира. Я сидела рядом с Анечкой, гладила её тоненькие светлые волосы и с тревогой смотрела, как Сашка ходит из угла в угол.
Только бы не пошёл на улицу! Я видела, стены душат его: несколько раз он буквально хватал воздух ртом и продолжал мерить шагами квартиру.
Но за порогом безлюдная улица, всё ещё утопающая в клубах тумана и я, наверное, сойду с ума, если сейчас Сашка выскочит за дверь.
Он всеми силами старался взять под контроль свои эмоции и не показать нам, как ему на самом деле больно. Но именно бабушка долгие годы заменяла Сашке и маму, и папу. Меня он воспринимал скорее за старшую сестру, нежели за мать, в отличие от Анечки. И сейчас на него обрушилось понимание невосполнимости утраты.
И когда Сашка в очередной раз зашёл на кухню, где расположились мы с Аней, и взял в руки стакан с водой, я заметила, как сильно дрожат его пальцы, а глаза лихорадочно блестят от скопившихся слёз.
— Сашка, — тихо прошептала я, глядя на страдания ребёнка и не в силах облегчить их.
Но одно это слово обрушило все тщательно возводимые барьеры сдержанности и хладнокровия. Мой мальчик мешком упал на ближайший стул и отчаянно зарыдал, спрятав лицо в ладонях.
Так и просидели весь вечер на кухне. Плакали, вспоминали о нашей бабушке и… думали, как быть дальше.
Мои ребята уже тосковали по бабушке и при этом не могли не переживать о будущем.
Их жизнь только начинается, и кто знает, какой она окажется. Я видела — им действительно очень жаль, что их бабушка покинула этот мир, но вопрос «а что будет с нами?» так и читался на их лицах.
Я изо всех сил старалась их убедить, что не брошу их ни в коем случае и сделаю всё от меня зависящее, чтобы мы и дальше жили вместе.
Но то, что от меня зависит далеко не всё, мы тоже прекрасно понимали.
К себе в комнату дети отправились уже заполночь. А я, зарулив на кухню за водой и прихватив в коридоре свою сумку, отправилась к себе. С огромным облегчением заметила, что заветная кнопочка мигает, а значит, сейчас можно будет немного разогнать тревожные мысли.
— Доброй ночи, Радж, — поздоровалась я, когда наладилась связь.
— Доброй ночи, Светлана, — услышала я ответное приветствие, пока копошилась в сумке в поисках таблеток, за которыми сегодня специально понеслась в аптеку. — Мне очень жаль.
— Ты о чём? — не сразу сообразила я.
— Я слышал твой телефонный разговор с медработником.
— Порой ты меня пугаешь… ага, попались! — возликовала я, но пришлось радость убавить, поморщиться, быстренько проглотить одну таблетку, а потом вчитавшись в инструкцию лекарства, ещё одну. Всё-таки не моя дозировка. Вот сейчас ещё чуть-чуть и голова перестанет болеть, можно будет лечь спать и наутро проснуться свежей и отдохнувшей.
А что? Аутотренинг — наше всё.
— Что ты пьешь? — раздался взволнованный голос Раджа, — Что у тебя там за препараты?
— Это от головной боли, — пояснила я. — Сказывается переутомление, наверное. Ещё и новости такие.
— Я тебя прошу — иди спать, — обречённо проговорил Радж, а у меня аж сердечко ёкнуло от этой просьбы.
— Пока не могу, — стараясь говорить ровно, пояснила я. — Сейчас таблетки подействуют, тогда можно будет и спать. Расскажи, пожалуйста, что у вас с отлётом? Уже назначили дату?
— Надоел? — практически безцветно спросил Радж, но я поняла, что ему важен ответ.
— Нет, конечно. Просто, во-первых, мне сейчас крайне желательно отвлечься, тогда голова не так раскалывается и не пытается решить сто задач одновременно. Об утрате Ефросиньи Александровны я подумаю завтра. А во-вторых, мне интересно, кто ждёт тебя на вашем судне? Ты столько раз с нетерпением говорил об отлёте, что мне подумалось, что, скорее всего, ты торопишься к кому-то.
Невиданное количество эмоций промелькнуло на лице Раджа за несколько секунд, пока мужчина формулировал ответ. И сразу было понятно, что он пытается как-то подобрать слова, чтобы не соврать, но и всей правды не сказать.
— Понимаешь, Светлана, наше судно уже начало подготовку к отлёту. Остальные портативные станции, такие как наша, уже закончили сбор данных и готовятся к возвращению. Думаю, что через пару дней и мы начнём подготовку к возвращению на судно.
Вот и всё! Осталось лишь задать последний вопрос:
— И когда вы планируете возвращение?
— Крайний срок — две недели.
Кивнула, резким движением нажала на кнопку на экране и, сдернув с себя переговорник, наконец-то дала волю слезам.
Глава 8
Похороны Ефросиньи Александровны прошли, на удивление, спокойно. В посёлок урну с её прахом привезли лишь через неделю после смерти, и на следующий день мы отправились на кладбище.
Это был какой-то дурной сон.
Утро было настолько холодное, что при каждом выдохе изо рта вылетали клубы пара. Как и говорил Радж, на смену туману на остров пришли ночные заморозки.
Петр Тимофеевич ждал нас уже на кладбище. А больше я и не знала, кому звонить. В последнее время соседка совсем не выходила из дому, да и не видела, чтобы кто-нибудь приходил к ней в гости кроме старенького доктора.
Даже номера телефона Марины у меня не было.
Но в одном я была уверена — совсем скоро она приедет. Ведь не зря Ефросинья Александровна так настойчиво меня предупреждала относительно дочери.
Выйдя из подъезда, мы наткнулись на нашу соседку по этажу Ларису Васильевну. Все в чёрном, Сашка с лопатой на плече, я с урной в руках, Анюта — с цветами. Мы не могли остаться незамеченными.
— Куда это вы, касатики? — улыбчиво поинтересовалась женщина.
— Бабушку хоронить, — тихо ответила Анютка и взглянула на урну.
— О! Добегалась Фроська! — всплеснула руками женщина. — А чего не в гробу-то? Чай не по-людски вы её хороните! —
Сказала и вошла в подъезд. Вот и поговорили.
— Не обращайте на неё внимания, — спокойно сказала детям, стоило нам немного отойти от подъезда. — У самой жизнь не сложилась, вот она и радуется чужому горю. Наверняка ей кажется, что впереди ещё сто лет жизни.
Дети ничего не ответили, но ведь и не нужно было. Мне лишь хотелось, чтобы они с ранних лет не очерствели душой. Чтобы могли разглядеть человека в любом.
На небольшом
