В статье «О романе из народной жизни в России» Герцен отмечал, что Гоголь, говорящий с ненавистью и презрением о помещиках и чиновниках, нежен и поэтичен, когда он говорит о простых людях из народа: «… в его душе точно два потока. Пока он находится в комнатах начальников департамента, губернаторов, помещиков, пока его герои имеют по крайней мере орден св. Анны или чин коллежского асессора, до тех пор он меланхоличен, неумолим, полон сарказма, который иной раз заставляет смеяться до судорог, а иной – вызывает презрение, граничащее с ненавистью. Но когда он, наоборот, имеет дело с ямщиками из Малороссии, когда он переносится в мир украинских казаков или шумно танцующих у трактира парубков…, тогда Гоголь – совсем иной человек. С тем же талантом, как прежде, он нежен, человечен, полон любви; его ирония больше не ранит и не отравляет; это – трогательная, поэтическая, льющаяся через край душа…»[81]
В «Вечерах» Гоголь изображает смелых и благородных людей, таких, как кузнец Вакула, Левко, Данила Бурульбаш, которым присущи высокие душевные порывы, широта натуры, верность своему долгу, цельность и искренность чувства. Пленительны и прекрасны и героини его повестей – Оксана, Пидорка, Галя, Параска, в которых поэтически ярко запечатлены черты девушек, роднящие их с образами лирических народных песен. Этим цельным и прекрасным людям, воплощающим то лучшее, что заключено в народе, противостоят такие персонажи, как Хивря, Солоха, Чуб, «голова» Макогоненко, кулак Корж, – корыстные и жестокие. «Вечера» – это апофеоз народной жизни, утверждение прекрасного в народе, чем Гоголь и сказал новое слово в литературе.[82]
Возникает, однако, вопрос, почему же Гоголь в «Вечерах» не говорит об ужасах крепостного права, не показывает картины безотрадного положения крестьян под гнетом помещиков-крепостников? Это объясняется во многом тем, что Гоголь хотел представить народ не подневольным и покорным, а гордым и свободным в его внутренней красоте, в его жизнеутверждающем начале. Несмотря на гнет крепостного права, утверждает своими произведениями Гоголь, в народе заключены здоровые начала, нравственная сила, определяющая его превосходство перед миром «существователей»-крепостников. Не следует забывать и об исторических особенностях жизни украинского народа, закрепощенного в сравнительно позднюю пору (крепостная зависимость установлена была при Екатерине II в 1783 году). Гоголь показывает в «Вечерах» не подневольных помещичьих крестьян, уже изведавших многовековый гнет крепостного права, а казачество, не знавшее личной зависимости от помещика, сохранившее свободолюбивые традиции и память о своей вольности.
Самые события в повестях «Вечеров» приурочены преимущественно к тем временам, когда на Украине еще не было крепостного права. Так, действие в повести «Вечер накануне Ивана Купала» происходит, когда «козаковал почти всякий», когда еще памятны были «молодецкие дела Подковы, Полтора-Кожуха, Сагайдачного» и других казацких гетманов. «Заколдованное место» и «Пропавшая грамота» рассказаны дьячком Фомой Григорьевичем со слов его деда-запорожца. «Ночь перед рождеством» относится к 70-м гг. XVIII века, ко времени уничтожения Запорожской Сечи. «Страшная месть», так же как и «Тарас Бульба», посвящена борьбе с польской шляхтой в XVI веке. Лишь «Сорочинская ярмарка» и «Майская ночь» показывают современную жизнь.
В повести «Ночь перед рождеством» Гоголь особенно полно выразил свою горячую симпатию к свободолюбивым запорожским казакам. В сцене посещения Екатерины II запорожцы жалуются на притеснения и потерю прежних вольностей и привилегий, указывая на свои заслуги в обороне родной земли от татар и турок. «Один из запорожцев, приосанясь, выступил вперед: «Помилуй, мамо! зачем губишь верный народ? чем прогневили? Разве держали мы руку поганого татарина; разве соглашались в чем-либо с турчином; разве изменили тебе делом или помышлением? За что ж немилость? прежде слышали мы, что приказываешь везде строить крепости от нас; после слышали, что хочешь поворотить в карабинеры; теперь слышим новые напасти. Чем виновато запорожское войско? тем ли, что перевело твою армию чрез Перекоп и помогло твоим енералам порубать крымцев?..» Потемкин молчал и небрежно чистил небольшою щеточкою свои бриллианты, которыми были унизаны его руки». Эта деталь, подчеркивающая равнодушие Потемкина к жалобам запорожцев, особенно характерна, оттеняя всю сцену, раскрывая ее внутренний смысл.
Сатирическими чертами нарисована и картина придворных нравов. Изображая бездушное и пышное великолепие дворца царицы, Гоголь иронически развенчивает его показной блеск, рисуя придворные порядки через восприятие их кузнецом Вакулой, который простодушно удивляется всей этой ненужной роскоши и чопорности дворцового этикета. Показывая Потемкина, Гоголь отмечал в нем грубость, деспотизм, презрение к окружающим. Поэтому ответ запорожца на простодушный вопрос Вакулы по адресу Потемкина: «Это царь?» – спросил кузнец одного из запорожцев. «Куда тебе царь! это сам Потемкин», – отвечал тот» – воспринимается как явная ирония. В противоположность заискивающим, униженно кланяющимся генералам и вельможам, пресмыкающимся перед царским фаворитом, запорожцы ведут себя гордо и независимо. Они говорят с Потемкиным и царицей со свободным достоинством и лукавством, отнюдь не повторяя тех верноподданнических фраз, которым учил их Потемкин.
Но не только в прошлом видит Гоголь свободолюбивый, исполненный собственного достоинства характер народа. Парубки в «Майской ночи», задумавшие поддразнить голову и помочь Левко, также стоят за свои права, в них живет память о той вольности, которой славилось казачество: «Что ж мы, ребята, за холопья?
Разве мы не такого роду, как и он? Мы, слава богу, вольные казаки! Покажем ему, хлопцы, что мы вольные казаки!» Свободолюбивое начало в жизни народа и в национальном характере с особенной полнотой нашло свое выражение в образах запорожцев, кузнеца Вакулы, Грицка, деда-казака из повести «Пропавшая грамота», не говоря уже о Даниле Бурульбаше из «Страшной мести». Черты этого удальства, молодечества, широкого «размета» души, которые позже с такой силой покажет Гоголь в героях «Тараса Бульбы», уже намечены и в «Вечерах». Запорожец выступает здесь как бы символом минувшей вольности, неугомонного, задорного начала, подчеркнутого ослепляющей яркостью красок: «Красные, как жар, шаровары, синий жупан, яркий цветной пояс, при боку сабля и люлька с медною цепочкою по самые пяты – запорожец, да и только! Эх, народец! станет, вытянется, поведет рукою молодецкие усы, брякнет подковами, и – пустится! да ведь как пустится: ноги отплясывают, словно веретено в бабьих руках; что вихорь, дернет рукою по всем струнам бандуры и тут же, подпершися в боки, несется вприсядку; зальется песней – душа гуляет!..» («Пропавшая грамота»).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
