До утра тишина ничем не нарушалась.
Утром Смит сообщил Гарри, что ночью случилось несчастье.
Внезапно умер один из молодых рабочих.
— Что с ним?
— Неизвестно еще. Доктор со слугою находятся у трупа, — отвечал почтительно Смит.
— Как звали рабочего?
— Блено.
— Блено? Я что-то не помню такого имени, — сказал Гарри.
— Это не тот ли молодой парень, которому вы, Смит, отдали нести отломленную голову статуи, — спросил Джемс.
— Да, сударь, это он. Голова и сейчас лежит на окне в ногах его кровати.
— Где же он умер?
— Во время сна в постели. Он спал в общей людской, налево по коридору. В комнате спало пять человек и никто ничего не слыхал ночью. Он умер тихо, — докладывал почтительно Смит.
В это время вошел доктор и на общий немой вопрос ответил:
— Ну, конечно, паралич сердца.
— Похороните, как следует, да справьтесь, есть ли у него родня в деревне, — приказал Гарри.
— У Блено старая тетка, — почтительно сообщил один из лакеев.
— Выдайте ей сто долларов, — прибавил Гарри.
Кругом начались похвалы его доброму сердцу и отзывчивости.
Желая их поскорее прекратить, Гарри обратился к Джо, слуге доктора, и спросил:
— Что с вами, вы хромаете?
— Пустяки, мистер, поскользнулся и вытянул связку. И угораздило же этого Блено бросить ненюфар около своей кровати, а я впопыхах недосмотрел и поскользнулся. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
День обещал быть скучным.
Гарри получил большую почту из Америки и заперся в своем кабинете.
Управляющий занялся похоронами, и гости были предоставлены самим себе.
Положим: лошади, собаки, слуги, и все было в их распоряжении.
Одни поехали в город, другие занялись письмами и книгами. Многие болтали.
Только капитан Райт угрюмо молчал: он забрался в угол террасы и курил сигару за сигарой. На вопросы и предложения товарищей он только сопел и мычал.
Его оставили в покое.
— Это на него действует воздух Европы, — смеялся Джемс.
— Ну, нет, отсутствие женщин, — заспорил Жорж К.
— То или другое, но капитан Райт сильно изменился за эти последние три дня. Он осунулся, похудел. Сейчас он напоминает мне то время, когда нам пришлось выдержать осаду диких индейцев, — рассказывал доктор, — тогда приходилось не спать по три, четыре ночи кряду; да это бы еще ничего, но надо было быть все время начеку и ждать опасности, не зная, с которой стороны — и в каком виде она придет. Это страшно действует на нервы.
— Доктор, и вы сами испытали это? — посыпались вопросы любопытной молодежи.
— Ну, конечно, Райт, Гарри, Джемс и я, в числе других охотников, попали в ловушку, ну и досталось нам. До смерти не забудем. Зато с тех пор мы почти не расстаемся. Опасность сдружила нас, — закончил он.
К доктору пристали с расспросами, и он долго рассказывал свои охотничьи приключения не только в Америке, но и в Индии.
XII
Вечером все собрались в столовую. Последними пришли доктор и капитан Райт. Райт хмурился, а доктор озабоченно на него поглядывал. Ужин прошел оживленно.
За пуншем приступили к Карлу Ивановичу, прося что-либо почитать.
— Очень рад, я нашел между бумагами и книгами вторую пачку писем. Несомненно, это продолжение, хотя и с большим перерывом во времени, — говорил Карл Иванович, видимо, довольный, что может услужить обществу.
— Читайте, читайте! — заторопила молодежь.
— Тише. Я начинаю.
ПИСЬМО ДЕСЯТОЕ
Ты, наверное, считаешь меня изменившим нашей дружбе, милый Альф, считаешь, что я наслаждаюсь семейным счастьем и оттого не пишу тебе.
Ошибаешься.
Семейное мое счастье еще в далеком будущем, а сейчас, кроме работы и забот, ничего.
Как видишь, пишу тебе с нового места жительства.
Я на родине.
По милости затеи старого дядьки идти на богомолье мне пришлось изменить весь план жизни.
Раньше я предполагал, повенчавшись с Ритой, ехать в замок, старый Петро должен был его к тому приготовить, а теперь готовить замок пришлось мне самому.
Не мог же я тащить Риту неведомо куда. Пришлось на время расстаться.
Я здесь, а Рита приедет на днях со старой кормилицей и двумя служанками. Наряды ее готовы, и она ими довольна. Каюсь, не утерпел и купил шкатулку императрицы.
Замок запущен гораздо более, чем я ожидал. По словам сторожа, отец уже давно не жил в замке, даже не входил в него. Он ютился в комнатах, предназначенных для прислуги, что лежат близ конюшен и кухонь.
Прислуга частью сама разошлась, частью была уволена отцом.
Ни лошадей, ни коров, ни даже собак я в замке не нашел.
Отец жил вполне отшельником. В лице одного Петро совмещалось и общество и весь штат прислуги.
Из-за такого порядка вещей даже сад страшно запущен: он весь зарос чесноком. Противный запах так и стоит в воздухе.
Чистим и жжем чеснок, не покладая рук.
Старый колодезь пришлось бросить: решил выкопать новый.
Ни куртин, ни цветов еще нет. И куда все это делось. Прежде, при матери, сад тонул в цветах.
Старой сторожки, где жил американец, тоже нет, на ее месте стоит большой крест.
Надо думать, старик умер.
Пришли работники с расчетом, пока прощай.
Твой Д.
ПИСЬМО ОДИННАДЦАТОЕ
Уф! И устал же я!
Встаю в шесть часов утра, прямо на лошадь и в замок на работу.
Впрочем, я забыл сказать тебе, что живу в лесном доме, недалеко от замка. Мне здесь очень нравится, и я охотно привез бы сюда Риту.
Даже, признаюсь, эта мысль так меня занимала одно время, что я почти приготовил для нее здесь две комнаты.
Пришлось кое-что переменить и пристроить, но меня постигло разочарование. Рита непременно хочет въехать прямо в замок, «как владелица», пишет она.
Прощай, мечта и несколько тысяч дукатов!
Работы в замке идут тихо; все приходится выписывать из города.
Сегодня весь день жарился на солнце; распланировывали с садовником куртины и клумбы.
Безобразный крест мы уничтожили и предполагаем сделать тут маленький розариум.
Ведь Рита обожает розы.
Оранжерея для роз уже готова. Сад представляет много работы. Все дубы заражены омелой, точно кто нарочно разводил этого паразита.
Несколько лучше сохранилась восточная часть сада. Там, в скале, стоит мраморная богиня — при мне ее еще не было. Не поставил ли ее отец в память матери; на эту мысль наводит то, что кругом лежит много старых засохших венков. За неимением других цветов они сделаны из цветов чеснока.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
