Люсия глубоко затянулась сигаретным дымом. Меньше всего на свете ей сейчас хотелось слышать упреки из-за дочерей. Она посмотрела прямо в глаза мужу:
— Гай, мы все это обсуждали вчера вечером. Тебе известно, что я не хочу навредить девочкам… и очень не хочу с ними расставаться, но после того, как ты узнал про нас с Чарльзом, развод стал неизбежен. Вчера, кстати, ты высказался на этот счет совершенно определенно. Ты сказал, что со мной свяжутся твои адвокаты, и не пожелал пойти мне навстречу в отношении детей.
Гай старательно избегал ее взгляда, вдумчиво разглядывая свои ногти.
— Вчера вечером я был расстроен. И у меня, согласись, были на то причины. Но я же тебе говорю — потом я все как следует обдумал и…
— Что ты хочешь мне предложить, Гай?
— Ну, в общем, я считаю, что развод — дело слишком громкое, вызовет много шуму, общественный резонанс, будет запятнано не только твое честное имя, но и моя репутация пострадает. Ведь никому неприятно признавать, что жена бросает его ради другого.
Люсия посмотрела на мужа с презрением. Она знала этого человека как свои пять пальцев и прекрасно понимала, что его беспокоит — нет, не то, что он теряет ее, и даже не сочувствие к дочерям, нет, он просто боится, что пойдут разговоры… боится огласки, сплетен, дурной молвы. Ведь услышав о разводе, люди всегда начинают говорить: «А-а, она ушла от него, значит, с ним что-то не так, должно быть, у нее была на то причина» и тому подобное.
— Я совершенно уверена, что твои друзья все поймут и проявят к тебе сочувствие.
— И вполне оправданно!
— Ты же не хочешь сказать, что готов смотреть сквозь пальцы… на мои отношения с Чарльзом?
Гай снова нахмурился:
— Нет, конечно. Я готов свернуть ему шею… впрочем, и тебе тоже.
Люсия присела на край кровати, сгорбилась, поникла — она была совсем без сил.
— Что толку об этом говорить, Гай? Я уже все решила, я же тебе еще вчера сказала. И мне на все наплевать, единственное, что меня тревожит, — это судьба моих дочерей.
Гай мрачно покосился на нее. Белки глаз у него слегка пожелтели. Видимо, сегодня у него шалила печень.
— Ну что ж, если тебе на самом деле так не хочется с ними расставаться, ты должна быть готова к капитуляции.
Жена устало подняла на него глаза:
— Чего ты от меня хочешь?
Он подошел и сел рядом с ней на постель. Шея и лицо у него налились кровью. Люсия настороженно поерзала, не зная, чего от него ждать. Но к тому, что произошло дальше, она оказалась не готова. Он взял ее за руку и, потянув к себе, зашептал глухим от волнения голосом:
— Люси, ты не должна меня бросать. Послушай, не делай этого! Я ведь тебе когда-то нравился. Мы с тобой уже столько лет вместе. Знаешь что, давай я все забуду про этого Грина, только перестань с ним встречаться. Возвращайся ко мне, прошу тебя… только по-настоящему… и мы начнем все сначала, а, Люси?
Она чувствовала у себя на шее его горячее неровное дыхание. Он начал покрывать ее страстными поцелуями, говорил, что не может без нее жить, что сходит по ней с ума так же, как много лет назад, когда они только познакомились, твердил, что страшно ревнует ее к этому молодому парню, но пересилит себя, все забудет, если только она готова ему помочь. Теперь у них все будет хорошо. Они поедут куда-нибудь отдыхать, одни, без детей, у них будет второй медовый месяц. Он повезет ее, куда она только захочет.
На мгновение Люсия замерла, не в силах ни пошевелиться, ни сказать что-нибудь. Она была потрясена этим всплеском страсти и нежности. Этого она ожидала от Гая меньше всего — что он захочет с ней помириться после того, что выслушал вчера ночью. Его прикосновения казались ей омерзительными. Хотя она прожила с ним шестнадцать лет, он казался ей чужим, посторонним мужчиной, который пытается чуть ли не силой овладеть ею. Она вся без остатка, душой и телом, принадлежала Чарльзу Грину.
— Перестань ко мне прикасаться, я не хочу… Не хочу! — в отчаянии закричала она.
Гай смертельно побледнел, и страсть в его глазах погасла. Он был уверен, что Люсия раскается, бросится ему на шею, станет благодарить за великодушие, за то, что он дал ей шанс вернуться к прежней жизни. А вместо этого… Боже, какая неблагодарность! Какая вопиющая неблагодарность! Его тщеславие было уязвлено сверх всякой меры.
— Прекрасно, — сказал он сдавленным от эмоций голосом. — Раз так, больше нам не о чем говорить.
Люсия истерически расхохоталась.
— Ты же пытался уговорить меня вернуться не потому, что любишь меня. Ты никого не любишь, кроме себя! Ты сделал это даже не ради детей, потому тебе и на них наплевать. Ты просто боишься того, что скажут люди — твои партнеры по бизнесу, приятели, их жены — или как в свете отнесутся к тому, что я от тебя ушла. Ты хочешь заполучить меня обратно как привычную вещь, украденную из твоего дома. Тебе не нужны, ни моя дружба, ни моя любовь, так ведь, Гай?
— Я достаточно уже наслушался подобной чепухи вчера!
Люсия поплотнее запахнула халат, глаза ее сверкали.
— Ладно, докажи, что ты хороший отец! Я останусь с тобой — ради дочерей, но только если ты больше никогда не будешь приходить ко мне в спальню! Только на этом условии! Я согласна на компромисс. Ты отказываешься от близости со мной, а я отказываюсь от Чарльза! Мы квиты! Я готова вернуться, но не на твоих условиях — на равных!
Минуту царило молчание. Люсия не отрываясь смотрела на мужа, ожидая его ответа, чувствуя, что вся ее жизнь зависит от того, что он сейчас скажет. Если он согласится на ее условие — прощай Чарльз, если же нет — ей придется распрощаться с детьми. Как бы ни обернулось дело, в любом случае сердце ее будет разбито.
Наконец Гай откашлялся и заговорил:
— Я нахожу непревзойденной наглостью с твоей стороны выставлять мне какие-либо условия в подобной ситуации, моя дражайшая Люси. И если ты считаешь, что нужна мне только в качестве украшения интерьера, то ты чертовски ошибаешься.
Трагический момент миновал. Она поняла, что все кончено.
— Так я и думала. Тебе дела нет ни до детей, ни до моих чувств. Ты как был тупым самодовольным собственником, так им и остался.
Гай направился к двери.
— Больше мне нечего тебе сказать, кроме того, что сегодня же ты уедешь из моего дома, а я свяжусь с тобой через адвокатов.
Глава 4
1
Миссис Флоренс Грин принадлежала к тем женщинам, которые ни за что не станут завтракать в постели, если только не больны. В свои шестьдесят четыре она оставалась по-прежнему энергичной и деятельной, у нее было множество различных интересов в жизни, и именно это, как она часто говорила Чарльзу, позволяло ей чувствовать себя молодой. Это и еще ее единственный, безоглядно обожаемый сын.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
