Говорю одними главными словами
(Если есть на свете главные слова!)
Вот старинные зеленые глаза.
Их платановые листья оттеняют…
Но счастливые стихов не сочиняют.
И пора бы мне замолкнуть, да нельзя.
Париж, 1993 г.
122.
1 9 4 4-й
Мне четырнадцать. Юг жжётся.
Пляж на той стороне Дона.
В пёстрых тряпках песок жёлтый,
И акации в небе тонут.
Снова переплывёшь в город,
Кое-как привязав "фРфан",
И полезет тебе за ворот
Разговор из распахнутых окон.
Под каштаны проспектов вечерних
Редко выйдет какой мужчина,
Иногда промелькнёт машина,
И в машине погон чей-то…
А вечерний асфальт — жаркий,
И мороженого на углах нет,
А любая прохожая пахнет
Резедой в городском парке.
Цвет заката — терпкий, горчичный,
И тревогу сравнить не с чем…
Засыпают под утро мальчишки,
Пальцы вмяв в животы женщин.
123.
И расползались от самолётов по небу шрамы,
Потом сочились, не заживая, текли в закате,
А ночь по-заячьи
на поворотах неслась скачками,
Боясь созвездия Пса, что вот-вот её ухватит.
И нет спокойствия ни природе, ни человеку,
И автострада играет жёлтыми фонарями,
Бензоколонка беззвучно валится ночью в реку,
С портретом вышитого на шёлке грифона в раме.
Бодают фары в зените тучку, на мост взлетая,
И убегают пунктиры алые вдоль дороги,
А там их сглатывает
холма горбатого дуга крутая,
Не избавляя ночь ни от света, ни от тревоги.
И непонятно, куда деваться бездомной ночи
От той железной,
от той парадной,
от той нездешней,
Пока под утро истошным криком далёкий кочет…
Но не прогнать ему свет, ревущий из тьмы кромешной.
124.
И всё сидят, дымят в кафе студенты
И говорят на разных языках.
Официант протиснулся вдоль стенки
С подносом переполненным в руках,
Там громоздятся чашки Вавилоном…
Кафе шумит.
Нет, тут определённо
Нет из моих знакомых никого:
Меня видали в обществе Вийона,
И в обществе Катулла до того,
А в Петербурге…
Но помилуй Боже,
В какой коктейль смешал Ты времена!
Кафе, таверна и кабак похожи,
И безразличны столик и страна,
И разницу между "тогда" и "ныне"
Не объяснить — слов подходящих нет…
Вот Вавилон — руина на руине,
А мне всё те же девятнадцать лет.
Не убраны осколки Вавилона?
Да мало ль битых чашек на столах!
. . . . . . . . . . . . .
Сидят и давят ложечкой лимоны,
И говорят на разных языках.
Париж, Площадь Сорбонны
125.
БЕЛЫЕ СТИХИ НА ЧЁРНЫЙ ДЕНЬ
Ну вот — мы доросли до Ренессанса!
У нас почти четырнадцатый век:
В Москве не знают, чем живет Рязань,
Псков с Новгородом спорят о границах,
И где-то там друг друга осаждают
Отдельные удельные князьки,
А Питера — ещё или уже? -
В Европе нет: заделано фанерой
Окно за неимением стекла…
Эразм в газетах… Мысли по ухабам
Ползут то к Бэкону, то к Леонардо,
И отравителей вполне хватает
Не во дворцах — так на любом базаре…
Мы вправду доросли до Ренессанса.
Лишь барахолки около метро
Напоминают о двадцатом веке,
Да песенки Патриции Каас
Зачем-то на проспекте Металлистов.
Два цвета города: стих — белый-белый
На фоне грязной охры стен. За ними
Полно художников… Да, несомненно
Мы доросли уже до Ренессанса:
Боккаччо — нам Довлатов заменил,
Петраркою Коржавина назначим,
А Солженицын круг восьмой увидит…
Вот только где сыскать Макиавелли,
Который мог бы…?
СПБ, 1992 г.
126.
Шарманщик стоит на углу у Мадлен,
Хриплые вальсы крутит
В калейдоскопе окон и стен,
И голых платановых прутьев.
Сидит на шарманке дымчатый кот,
Рыжая такса зевает и ждёт…
Тяжёлый старинный сверкающий вальс
Крутится над головой —
Он — не для нас и не для вас…
Постой, постой, постой…
Жёлтым высвечен Эйфель — он косится вдаль,
И соломенным кружевом кажется сталь,
Над мостами — пунктирные дуги огней,
Под мостами — кружащийся отсвет теней,
И тяжёлый, как Сена, сверкающий вальс
Раскрутился над головой —
И пускай не про нас, и пускай не про вас —
Постой, постой, постой!
НО ПАРИЖ, НО ПАРИЖ —
Под шарманку кружишь,
Отражённый жонглирует свет,
И мелькают, вращаясь, колонны Мадлен
В ярком калейдоскопе и окон, и стен —
Где же лучше?
Или там, где нас нет?
Но — старинный тяжёлый сверкающий вальс,
Но — шарманщик,
хоть он — не про нас, не про вас,
Но — вращаются над головой
И огни, и мосты, и река, и коты —
Постой, постой, постой…
127.
На берег выйти можно:
Скалы тропу разжали.
Наверное, сходство ложно
С крымскими миражами,
Где белый ком тополиный
Ветром по склону таскало…
Над блеском слепого отлива
Солнце и чёрные скалы.
Бледно цветет вереск,
А в каменистых грядах
Басом ревёт ветер,
Путаясь в темных прядях
Водорослей лиловых…
Что это вдруг тихо?
Солью прибоя снова
Скалам в ночи тикать.
В море текут речки
И не переполняют,
Снова к истокам прежним
Кто-то их угоняет.
Не говори о прошлом,
Будто бы лучше было —
Память в салат накрошит
Всё, чего не хватило,
Разве плетень — защита
Стаду перед волками?
Смех дураков трещит, как
Хворост под котелками…
Впрочем, о чём, зачем я?
Снова отлив — глянцем.
Солнце. Бретань. Кочевье.
Всюду быть иностранцем.
Когда-то ты был где-то…
Молчит, остывая, чайник —
Песня его спета.
Похоже, это — прощанье
С тем, чего больше нету,
И нет до него дела,
Здесь, на краю света,
Здесь, на песке белом…
Бретань
128.
СОРОК ЛЕТ СПУСТЯ
Лене
…И тогда затянуло узором окно,
А ведь было оно на всю гору одно!
И кругом никого,
И лесам нет конца —
Так не думать бы, не поднимая лица,
Ни о льдинках,
Звенящих в ручье и во сне,
Ни о той, не проложенной в чаще лыжне,
До высоких боров, сквозь осинную гниль…
За окном завивается снежная пыль,
И в бесцельном полёте отяжелев,
Оседает, от ветра отстав, на стекле.
Выйти, или поспать до начала пути?
Как бесцельную кладь
В никуда донести?
Но лыжня отсырела,
Рюкзак — дырявый,
И лениво
белесый замирает узор
На стекле:
Узких пальмовых листьев — корявый,
И широких бананных…
И это — резон
Не в осинках, а в льдинках
Слышать смутную весть,
И в узоре на стёклах
Предсказанье прочесть.
. . . . . . . . . .
А под пальмой на столике
Ледяной лимонад,
И у тёплого озера
Ребятишки кричат.
Ты на солнце прищурилась издалека,
Опираясь на локоть,
Ладонь у виска…
Неназойливый,
Но бесконечно твердящий прибой:
Ну и чёрт с ней, с намокшей лыжней,
Ну и чёрт с ним, с тогдашним тобой!..
За спиной — ванты яхт,
Листья пялит банан,
Сухо, жарко. И ветер.
И потеет стакан.
Но о солнечных пятнах,
О льдинках, звенящих в стакане,
Рассказал мне мороз на стекле,
Там, в начале пути,
Чтоб бесцельную кладь,
Ту бездельную кладь
Вот сюда донести
Через сонные,
В сосны вплетённые
Блики в тумане.
Пашозеро, 1955 — Озеро Анси, 1993
129.
Десяток мостов теснится,
Друг другом полузаслонённых,
Чайки, голодные птицы,
Летают над Сеной сонно,
За мостами едва намечен
Закат, как долька лимона,
Жемчужный парижский вечер
Скатывается с Пантеона.
Так скатываются мгновенья —
Остановить?
Исчислить?
Но растворяются в Сене
Почти бессвязные мысли:
Мгновенья…
Любовь…
Не просто
Заката лизнуть дольку.
Еще тревожнее долго
Смотреть с высокого моста,
Смотреть — и не проворонить,
И рифму найти…
к Вероне!
. . . . .
Река изгибает плавно
