— Чья была идея нанять меня?
— Моя, — изрекла она. — Просто хотела, чтоб он был счастлив. А если Эли делает его счастливым, тогда именно этого я и хочу.
— Эли делал его счастливым?
Ответить она не успела — вернулся Эндрю. Настороженно нас осмотрел, совершенно точно понимая, что являлся объектом нашей беседы.
— Все хорошо?
— Да, — ответила Сара. — Мы со Спэнсером спорили, кто будет убирать. Он проиграл, так что придется ему.
Я покатился со смеху.
— Ну, я не проигрывал, но уберусь. — Я сложил друг в друга пустые контейнеры и начал собирать тарелки. — Вас вполне можно представить детьми.
Эндрю забрал у меня тарелку.
— Ты не обязан ничего убирать, — сказал он. — А детство наше было обычным. После того, как до Сары дошло, что в спорах со мной она не победит, мы великолепно уживались.
— Расскажи нам о своем детстве, — попросила Сара. — Каково взрослеть в Австралии?
Раздался глухой стук. Уверен, это Эндрю пнул Сару под столом. Он с осмотрительностью относился к вопросам о моей семье, правильно расшифровав наложенное мной на днях вето.
— Мое детство было отличным, — заявил я, глядя на него. Он наверняка расслышал недосказанность про не очень — то приятные подростковые годы. — На самом деле детство мое было очень хорошим. Вырос я в Сиднее, и мы гоняли на великах до футбольных полей, в магазинчик на углу, что — то вроде того.
Сара очень хитро и отчасти естественно сменила тему.
— Тебя постоянно терроризирую вопросами об акценте?
Я кивнул.
— Постоянно. И могу сказать: просить меня произнести «подбросим креветок на барби[11]» — равно лишиться зубов.
Они оба расхохотались.
— Люди просят тебя это говорить? — поинтересовался Эндрю.
— Ты не поверишь. Хотя друзья уже привыкли, но поначалу лопались от смеха из — за моих фразочек.
Эндрю улыбнулся.
— Например?
Я поведал им забавные истории, как австралийцы называют заправки и полуденное время, цыпленка и солнечные очки, а еще в чем разница между «дружище» и «дружиииииище». И все это время Сара, откинувшись на спинку стула, наблюдала за нами. Вернее в основном за Эндрю. А вскоре посмотрела на часы и поднялась.
— Я и не знала, что уже так поздно, — обронила она.
— Еще даже девяти нет, — возразил Эндрю.
— Ну, да. — Она подхватила пальто и сумочку. — Я лучше пойду. Оставлю вас, парни, убираться.
— Ага, спасибо, — пробурчал Эндрю. Бросив салфетку на стол, он, как и я, встал.
Она поцеловала брата в щеку.
— Позвоню тебе завтра. — Потом взглянула на меня. — Ответ на твой вопрос — нет. Я думала так, но нет. Спэнсер, было приятно повидаться. — И, улыбнувшись, ушла.
Ха. Странно.
— О чем это она? — полюбопытствовал Эндрю, таращась на дверь, в которую только что вышла Сара. — Ответ на какой вопрос?
— Хм. — Я снова уселся и попытался восстановить в памяти, о чем же именно спрашивал. — Не могу вспомнить.
Мы говорили об Эли… Ой. Точно. «Эли делал его счастливым?».
Ее ответ: «Я думала так, но нет».
— Речь шла о проигрывателе, — солгал я. — Решил узнать, не хочет ли она такой же.
По взгляду Эндрю я просек, что он просек мой блеф. Господи, я изо всех сил старался хитрить. Обычно лживые утверждения легко скатывались с языка. Я провел большую часть подростковых лет, скрывая свою сущность, а теперь будучи бойфрендом по вызову именно этим зарабатывал на жизнь.
— Ты ни хрена не умеешь врать, — выдал он, поднимая стопку тарелок.
— Ш — ш–ш, — приструнил я его, как только Джефф Бакли запел «Аллилуйя», и глубоко вдохнул, словно вбирая музыку в себя. — Это моя любимая песня.
Он скорчил рожицу, остановился показать мне язык и унес грязные тарелки. Я помог ему разложить их в посудомоечной машине и навести порядок, и в мгновение ока все вернулось к совершенству.
— В какое время вы начинаете с Лолой? — спросил он, когда мы покончили с кухней. Я просветил его, что иногда по мере надобности помогаю ей, в основном таская коробки и сумки или просто — напросто являясь дополнительной парой рук. Работа никогда особо не захватывала, но мне нравилось проводить время с Лолой.
— В семь, так что мне скоро нужно будет идти. — На самом деле уходить мне не хотелось, но причины остаться я так и не придумал. Точнее причины, по которой он мог бы желать моего дальнейшего присутствия здесь. Я снял пластинку с вертушки и вернул в обложку. А потом понял, что рядом стоял рояль, весь такой беспризорный и давно не пользуемый, и мне невероятно загорелось послушать. — Сыграешь что — нибудь на рояле?
Он стрельнул в меня широко распахнутыми от шока глазами, словно я попросил его переспать со мной.
— Эм…
— Ты не обязан, — сказал я, давая ему возможность соскочить.
— Уверен?
Я хмыкнул.
— Разумеется, уверен. — Вообще — то, я мало в чем бывал уверен. Но в том, что хотел услышать его игру на рояле — определенно «да».
— Что сыграть?
— Первое, что придет в голову.
Он пару раз моргнул, все еще сомневаясь, и прошел к роялю. Медленно уселся и опустил пальцы на клавиши. И, не проронив больше ни единого слова, глубоко вдохнул и начал играть.
Приятную композицию с невозмутимым идеально рассчитанным изяществом. Никогда не слышал ничего подобного.
Я не знал названия мелодии, кто ее написал, сочинил — ничего. Но от нее перехватывало дыхание. Правда, случилось это не только из — за музыки. А еще и из — за мужчины, благодаря которому из рояля доносились голоса ангелов. От него перехватывало дыхание, от движений рук, от прикрытых глаз и от того, как он затерялся в музыке, как выуживал звуки из рояля всем своим телом. А когда его руки упали на колени, и последняя нота повисла в воздухе, мне было не подобрать слов.
Эндрю взглянул на меня, потом вернулся глазами к роялю и выдохнул, надувая щеки.
Я проглотил свои эмоции, бабочек, что порхали в груди. Он ждал моей реакции, поэтому я прошептал чистейшую правду.
— Никогда не видел ничего прекраснее.
Он послал мне скромную улыбку.
— Ты хотел сказать «слышал»?
— А разве я не так сказал? — растерянно спросил я. Сердце все еще барабанило, как вышедший из строя метроном. Я был уверен, что произнес «слышал».
Эндрю покачал головой и улыбнулся, глядя на руки.
— Лучше, чем «Аллилуйя» Джеффа Бакли?
Я рассмеялся, смутившись своей реакции на него.
— Эндрю, было невероятно. Что это за мелодия?
— Так, написанная мной ерунда.
Я фыркнул.
— Прикалываешься? Тобой написанная?
Он кивнул.
— Написанная мной ерунда, — спародировал я его голос. — Нет, список покупок — написанная тобой ерунда, а это…, — я махнул рукой на рояль, — боже мой, Эндрю, было так… невероятно. — Других слов просто не нашлось.
Он улыбнулся с заметным облегчением и, наверно, даже с капелькой гордости.
— Спасибо.
Мне пришлось сдержать желание подойти и коснуться его. Обхватить руками его лицо и поцеловать. Взять за руку и отвести наверх в постель. Я хотел. Господи, как же я хотел.
И знал, что был не в своем уме.
Где — то каким — то образом я позволил себе пересечь границу. И не просто шагнул за нее. О, нет. Я пересек эту самую границу как Усэйн Болт[12]. Но, не позволяя положить всему конец, не позволяя сдать назад и выполнять свою работу, мое глупое сердце заговорило раньше моего глупого мозга.
Сыграй снова.
Глава 7
Лола подъехала к входу в салон, и я запрыгнул на пассажирское сиденье, не дав автомобилю сзади шанса посигналить. Она гнала крошечную «хонду» восьмидесятых годов, — метко прозванную «Синди Кроуфорд» в честь любимой модели Лолы из восьмидесятых — как демона, по утренним пробкам. И стоило отдать ей должное: она проехала целых два квартала и только потом пристала с вопросами.
