Внѣшнія условія (реальныя, а не воображаемыя) поѣздки Гучкова весьма мало подходят к акту, которому приписывают характер coup d'état[67] и который прикрывают пеленой большой таинственности. И это дѣлает не один только Шульгин, показанія котораго, как непосредственнаго участника псковскаго дѣйствія, заслуживали бы особаго вниманія. Но мемуарист остается вѣрен себѣ. "В пятом часу ночи мы сѣли с Гучковым в автомобиль, который по мрачной Шпалерной, гдѣ нас останавливали какіе-то посты и заставы... довез нас до квартиры Гучкова", — повѣствует Шульгин.... "Там А. И. набросал нѣсколько слов. Этот текст был составлен слабо, а я совершенно был неспособен его улучшить, ибо всѣ силы были на исходѣ". Гучков в своих показаніях засвидѣтельствовал противоположное: "Наканунѣ, — говорил он. — был набросан проект акта отреченія Шульгиным, кажется, он тоже был показал и в комитетѣ (не смѣю этого точно утверждать). Я тоже его просмотрѣл, внес нѣкоторыя поправки". Припомним, как, по словам Стеклова, в ночном собесѣдованіи с совѣтскими делегатами сам Шульгин упоминал, что рука его писала отреченіе[68].
"Чуть сѣрѣло, — продолжает разсказ Шульгин, — когда мы подъѣхали к вокзалу. Очевидно, революціонный народ, утомленный подвигами вчерашняго дня, еще спал. На вокзалѣ было пусто. Мы прошли к начальнику станціи. А. И. сказал ему: "Я — Гучков. Нам совершенно необходимо по важнѣйшему государственному дѣлу ѣхать в Псков... Прикажите подать нам поѣзд..." Начальник станціи сказал: "Слушаюсь", и двадцать минут спустя поѣзд был подан". Вот это "чуть сѣрѣло'' сразу выдает беллетристическое измышленіе... По свидѣтельству Гучкова "делегаты" думскаго комитета выѣхали в 1 час дня, а по свидѣтельству других офиціальных лиц из желѣзнодорожнаго міра около 3 часов. (По документу, воспроизводящему разговор по прямому проводу Ставки со штабом Сѣвернаго фронта, можно точно установить, что гучковскій экстренный поѣзд вышел из Петербурга в 2 часа 47 мин.). Любопытно, все для того же Шульгина, что мемуарист забыл даже о том, что он сам в мартѣ 17 года в циркулярном информаціонном разсказѣ, переданном представителям печати по возвращеніи из Пскова, говорил о выѣздѣ думской "делегаціи" из Петербурга в 3 часа дня.
Вопреки очевидности версія о "секретной" поѣздкѣ Гучкова и Шульгина утвердилась в литературѣ и стала почти общепринятой не только у мемуаристов, но и в работах, претендующих на изслѣдовательскій характер. Мы имѣем яркій примѣр того, как на другой день послѣ событія рождается легенда. Эту легенду сотворили члены обоих политических лагерей, — конечно, по весьма отличным внутренним побужденіям. Для Шидловскаго поѣздка Гучкова так до конца и остается частной антрепризой, предпринятой иниціатором ея на свой риск послѣ того, как Родзянко отказался везти проект отреченія в формѣ, якобы предложенной Совѣтом. Неожиданно "пропал куда-то Гучков, назначенный военным министром", — разсказывает Шидловскій. Без военнаго министра было очень трудно принять необходимый мѣры к успокоенію гарнизона, и поэтому "Гучкова искали по всему городу днем с огнем, но отыскать, либо узнать, куда он пропал, не удавалось. Точно также исчез с горизонта и Шульгин. Спустя день обнаружилось, что Гучков с Шульгиным без вѣдома временнаго комитета и Совѣта рабочих депутатов умудрились похитить на Варшавском вокзалѣ паровоз и вагон и укатили я Псков, откуда весьма скоро возвратились, привезя с собой подлинный акт отреченія Государя"[69]. "Шульгин мнѣ разсказывал, — добавляет мемуарист, — как все произошло".
"Категорически утверждаю, — заявляет с противоположной стороны Суханов, — что Исп. Ком. узнал о поѣздкѣ "только на слѣдующій день", "уже получив акт об отреченіи, не зная, при каких условіях он был подписан, и ничего не подозрѣвая ни о миссіи, ни о поѣздкѣ Гучкова и Шульгина". "Со стороны Гучковых и Милюковых эта поѣздка была не только попыткой «coup d'état», но и предательским нарушеніем нашего фактически состоявшаяся договора. Допустим, вопрос о "третьем пунктѣ", о формѣ правленія оставался открытым до момента формальнаго окончанія переговоров, но, вѣдь, Гучков и Милюков предприняли свой шаг за спиной у Совѣта — в процессѣ самих переговоров..." В офиціальном докладѣ, сдѣланном Стекловым от имени Иcп. Ком. в Совѣщаніи Совѣтов и совпадающем с общей оцѣнкой Суханова, можно найти, однако, рѣшительное противорѣчіе с категорическим утвержденіем, что Исп. Ком. узнал о поѣздкѣ Гучкова лишь "на слѣдующій день". "Мы на этом пунктѣ (т. е. формѣ власти) разстались", — докладывал Стеклов о ночной с 1-го на 2-е-марта. "Мы не поставили ультиматума на этом пунктѣ по той простой причинѣ, что слишком хорошо знали, что... русскія трудящіяся массы и, вѣроятно, значительная часть русской буржуазіи не будут отстаивать... монархіи... во всяком случаѣ... и не сомнѣвались, что в ближайшіе дни, по мѣрѣ того, как волны русской революціи будут докатываться... до других центров русской жизни... общим кличем русской страны будет демократическая республика" и поэтому..., не добившись от них включенія этого пункта, все-таки могли понимать результат наших переговоров так, что они не предпримут никаких шагов, хотя они... не дали никакого ручательства, но большинство министров, с которыми мы говорили, — так как и на другой день эти переговоры продолжались, — нас завѣрили, что они от этого воздержатся и повліяют и на Милюкова в этом направленіи. Вы можете поэтому представить себѣ, как мы были поражены и возмущены, когда узнали, что Гучков и Шульгин ѣдут в Ставку, чтобы там заключить с Романовыми какой-то договор... Тут-то наш Совѣт(?) проявил "двоевластіе", ибо дал повелѣніе своим комиссарам остановить поѣзд, который заказали Гучков и Шульгин, и ни в коем случаѣ не допустить их до поѣздки. Должен сказать, к чести рабочаго класса, что именно рабочіе сѣв.-зап. жел. дорог первые подняли тревогу, узнав о поѣздкѣ Гучкова и дали знать Исп. Ком.. К сожалѣнію, каким-то образом эти господа проскочили"...
Тенденція докладчика выступает опредѣленно, когда он пытается дѣйствія Исп. Ком., которыя, по утвержденію мемуаристов, были предприняты 1 марта в отношеніи проектировавшейся поѣздки Родзянко, отнести к осуществленной 2 марта поѣздкѣ Гучкова и Шульгина. Это "проскочили" становится общим мѣстом. Если Суханов ограничивается осторожным замѣчаніем. что он не знает, как поѣздка Гучкова была "организована с технической стороны", то остальные мемуаристы того же политическая круга слѣдуют за Стекловым и высказываются весьма безаппеляціонно: Гучков "конспиративно, чтобы не сказать обманом, пробрался в Псков", — утверждает Мстиславскій. Тогда же сообщали — добавляет Шляпников — что думскіе посланцы выѣхали "на автомобилях". Выступавшій в качествѣ историка революціи Чернов, безоговорочно принимая шульгинскую версію, через 15 лѣт послѣ событія, говорил, что послы от Думы "контрабандой проскочили через проволочныя загражденія революціи". И нѣт никому дѣла до того, что неоспоримым фактом является установленное уже документом обстоятельство, что посланцы Времен. Комитета выѣхали не на разсвѣтѣ, а днем, не на автомобилѣ, а поѣздом. Французскій посол уже тогда в дневникѣ от 2 марта занес болѣе правдоподобную версію: Гучков и Шульгин выѣхали в 9 часов утра при содѣйствіи инженера, вѣдающаго передвиженіем на жел. дорогах; они получили спеціальный поѣзд, не возбудив недовѣрія соціалистических комитетов[70].
Из непосредственнаго свидѣтельства "инженера" мы знаем, что стоявшій под парами экстренный поѣзд ждал выѣзда делегатов "с порученіем особой важности" еще задолго до рѣшенія, принятаго во Врем. Ком. на разсвѣтѣ 2 марта. По воспоминаніям Ломоносова все это происходило совершенно открыто и не сопровождалось каким-либо давленіем бдительнаго революціоннаго ока со стороны желѣзнодорожных рабочих или протестом со стороны руководящих кругов Исп. Ком. Напротив, — утверждает, по крайней мѣрѣ, Ломоносов,— дѣло организовывалось как бы по взаимному, даже не молчаливому, соглашенію. И, дѣйствительно, так выходит, судя по всей внѣшней обстановки, в которой протекала отвѣтственная поѣздка в Псков думских посланцев, и которая была до чрезвычайности далека от какой-либо конспиративной скрытности.
