— Лучше бы я поехал с тобой, — простонал Алекс.
— Представляю, как болит у тебя голова, — сказала она, не понимая его истинного состояния. — С кем это ты бражничал ночью?
5
— Месье Жардэн! — горячо воскликнула Орелия. — А мы вас не ждали!
Прошло уже два месяца с тех пор, когда он посадил ее с мадам Дюкло на пароход в Новом Орлеане и попросил капитана оказывать им все знаки внимания. Вот он стоял в гостиной пансиона в своем элегантном темном сюртуке и белом жилете, которые резко контрастировали с потрепанной, стершейся камчатой тканью, покрывающей изящные французские стулья, и выцветшим бархатом попахивающих плесенью оконных штор.
Его улыбку Орелия запомнила, когда беседовала с ним через зарешеченное отверстие в стене монастырской комнаты для приема гостей, — тогда она видела лишь его изогнутые губы и прекрасные белоснежные зубы. Теперь она могла видеть и его глаза темного дымчатого цвета с фиолетовыми пятнышками под ними. Что это, — следы его разгульной жизни? В этих глазах было что-то такое, что заставляло ее чувствовать себя женщиной, и в то же время они вызывали в ней неловкость.
Они с мадам Дюкло переглянулись. Орелия перехватила этот взгляд, но не поняла его значения. Ей показалось, что им известно что-то такое, чего она не знает, и сердце ее учащенно и нетерпеливо забилось.
Она протянула руку, и месье Жардэн, взяв ее в свою, поднес к губам натренированным жестом, который ей хотя и понравился, но все же смутил.
— Я приехал, чтобы лично убедиться в том, какой прогресс достигнут у вас в этом деле с семейством Кроули.
Улыбка сразу исчезла с лица Орелии.
— Они отнеслись к нам весьма холодно.
Несмотря на все ее усилия, голос у нее задрожал, сорвался, когда она вспомнила холодное презрение в глазах Нанетт, когда дворецкий, по требованию мадам Кроули, указал им на дверь.
— Они наняли адвоката, — сказала она, — который навещал нас уже дважды. Он не верит тому, что я ему рассказала.
Мишель снова бросил взгляд на мадам Дюкло, и та кивнула головой.
Месье Жардэн, казалось, выглядел старше, чем тогда, когда она увидела его впервые. Он, вероятно, был старше месье Арчера, так как седина уже посеребрила ему виски. Красивый мужчина, весь в черном, с крупным носом и волевой челюстью, с юношеским румянцем на лице оливкового цвета. Зрелый, опытный человек, который сумеет наверняка осадить этого заносчивого, слишком самоуверенного адвоката, считающего, что защищает ее сестру от посягательств самозваной воровки.
— Их адвокат уехал в Новый Орлеан, — продолжала Орелия. — Вы там его не видели, месье? Он собирался повидаться с вами, чтобы побеседовать, как, кстати, и с матерью-настоятельницей. Его зовут месье Арчер. Он сказал, что знает вас.
— Да, я его тоже.
— Он — жених Нанетт.
— Я знаю, — ответил Мишель, и вновь у Орелии возникло ощущение, что от нее что-то скрывают. — Я нанесу визит в Мэнс.
— Где вы остановились? — неожиданно спросила мадам Дюкло. — Надеюсь, не здесь?
— Нет, мадам. Я гощу в одном доме в верховьях ручья. Это мои друзья, у которых я неоднократно останавливался и прежде.
— Хорошо, — сказала мадам. — Когда вы намерены посетить Кроули?
— Завтра.
Они договорились о проведении следующего этапа ее кампании без каких-либо консультаций с ней, главным заинтересованным лицом. Орелия подавила в себе раздражение, так как знала, что без помощи Мишеля ей никогда не добиться признания.
Вместо этого она принялась размышлять о своей сестре, вспоминая ее светлые, вьющиеся волосы, убранные в модную прическу, ее золотые завитушки, спадающие ей на лоб, ее бледного цвета кожу, голубые глаза, круглые, широко раскрытые, как у их общего отца. Ее глаза ей, Орелии, вероятно, передала ее таинственная мать, которая от нее отказалась. Нанетт с мадам Кроули тоже от нее отреклись, но их поведение можно было скорее понять, чем поступок матери…
Сердце Орелии мучительно сжалось. Если бы только Нанетт Кроули откликнулась на предложенную ей дружбу, если бы они могли стать сестрами, настоящими сестрами! Как она нуждалась в своей семье, и эта потребность отзывалась у нее в душе острой болью.
— Через несколько дней я либо приеду снова, либо дам о себе знать, — сказал им Мишель. — После разговора с мадам Кроули. — Он вышел, отказавшись от прохладительных напитков, но перед уходом взял руку Орелии в свою и долго, проникновенно ее сжимал.
— Им следовало бы с распростертыми объятиями принять такую девушку, как вы. Я бы именно так поступил на их месте! — сказал он с таким сожалением, с такой симпатией к ней, что она невольно покраснела.
— Он к вам испытывает нежность, — сказала мадам Дюкло, когда они поднимались по лестнице в свои номера.
— Ах, нет! — воскликнула Орелия, но краска, вызванная учащенным биением сердца, не сходила с ее щек.
Алекс всячески избегал комнату для азартных игр на пароходе, который, вспенивая воду, шел вверх по Миссисипи к Дональдонсвилю. Ему не нравилась карточная игра. Он разгуливал, стараясь избегать пассажиров, по палубе, пытаясь оценить всю серьезность последствий той истории, которую ему рассказала мать. Выходит, старая Мими и ее сын Оюма являются кровными родственниками семьи Роже?! Он слышал такие истории и прежде… но чтобы это коснулось и семьи его матери?
Старая Мими была нянькой его матери, а также занималась детской в Беллемонте, когда он со своими сестрами еще были маленькими. Он повсюду следовал за Оюмой, как подросший щенок. Он воспринимал их как нечто само собой разумеющееся, как воспринимал он присутствие рядом с собой других рабов на плантациях.
Но Мими с Оюмой были свободными цветными людьми. Таких, как они, был целый слой в Новом Орлеане, — купцы, ремесленники, рабочие. У них было свое общество, свои богатые и бедные, свои лидеры — в общем общество смешанных кровей.
Он всегда знал о его существовании, но прежде оно не имело для него никакого реального значения. Теперь он увидел их связь с креольским обществом, в котором он вырос. Теперь он воспринимал их как теневое население, состоявшее из непризнанных кузин и кузенов креольских семей, которые составляли свой собственный мир. Он об этом, по сути дела, никогда всерьез не думал, но теперь эта мысль его почти никогда не покидала с того времени, когда мать рассказала ему о своем кузене.
Одна фраза, которую она бросила невзначай, не выходила у него из головы: "Он хотел сделать мне предложение". Она звенела у него в мозгу, словно гонг, разгоняя все его мысли. Он не мог этого забыть.
