Он поджидал ее уже в своей машине, позади театра. Среди огромных голубоватых сугробов машина, освещенная изнутри оранжевым светом, казалась жилым домом на колесах.
Они целовались, словно не виделись, по крайней мере, неделю. Никак не могли друг от друга оторваться. И обнимались так, будто никак не могли насытиться этими прикосновениями. Прическа ее растрепалась. Главное, думал тогда Беленков, чтобы ее бусы не рассыпались или сережка не упала. Но ничего не слетело, не упало. Он возбудился, хотел прямо там, в машине, задрать ей платье, тем более что это можно было сделать быстро и легко. Но она его остановила. Сказала, что он порвет ей чулки или сломает молнию на платье, и тогда она не сможет вернуться в театр. Словом, он постарался успокоиться, решив – завтра они возьмут свое.
Там же, в машине, придя в себя, он и подарил ей золотую стрекозу – великолепную изящную брошь, словно припорошенную бриллиантовой пылью. Оля была в восторге, поцеловала его и чуть не заплакала от переизбытка чувств.
– У меня есть шарф. Очень красивый. Эта брошка отлично подойдет к нему, я буду закалывать его на плече.
Петр Андреевич открыл шкатулку с драгоценностями, и ему стало как-то спокойнее на душе, когда до него дошло, что брошка на месте, как и все остальные золотые вещицы, а это означало, что ее никто не ограбил, с ней все в порядке и, самое главное, она где-то в городе. Позже он понял, что в шкатулке не хватает ее изумрудного набора – сережек и колечка, а это указывало на то, что все эти украшения в данный момент на ней.
Значит, обиделась. Устала ждать, когда он разведется со своей женой, и нарочно исчезла. Чтобы он поскучал, помучился.
Он не заметил, как уснул.
Проснулся от звуков. Кто-то ходил по квартире. Сердце его подпрыгнуло от радости – Оля!
Он схватил ботинки и спрятался за штору. Разве что она заметит его портфель, который он сунул между столиком и кроватью?
Дверь спальни была открыта, и вскоре там появилась женщина. Крупная, в вычурном брючном костюме, от затейливой прически пахло лаком так, что Беленков едва сдержал чих. И в домашних тапочках. Ему показалось, что он где-то уже видел эту женщину. Ну да, конечно, это же Олина соседка. Она несколько раз заглядывала к ней – то за солью, как это водится между соседями, то за луком.
Соседка вошла в спальню уверенно. В руках ее было что-то черное. Деловито она разложила на постели черную прозрачную материю, потом схватила ее за оба конца и набросила на больше зеркало над туалетным столиком.
Зачем это она сделала? Под коленками Петра Андреевича мышцы словно растворились, и он чуть не упал.
Потом эта дама села на кровать, на то место, где только что лежал Беленков (судя по всему, она не прочувствовала своим толстым задом, что постель еще хранила чужое тепло) и с видом хозяйки выдвинула ящик столика, тот самый, который он недавно задвинул.
Петр Андреевич сжал кулаки: он даже как-то обрадовался, что застал соседку за таким постыдным занятием – да он ее сейчас размажет по стенке!
Мадам вдруг посмотрелась в зеркало и кокетливо склонила голову, словно любуясь собой. Улыбнулась, показывая ровные, наверняка искусственные зубы. После чего открыла шкатулку и высыпала содержимое на постель. Стала перебирать золотые вещицы, прикладывая их поочередно то к ушам, то к груди, то надевая какой-нибудь из браслетов на руку. Когда же очередь дошла до стрекозы, Беленков понял, что терпение его кончилось. Между тем женщина приколола стрекозу на свою необъятную грудь. Вот так-то!
– Сука! – Беленков вышел из укрытия. Соседка, не успев подняться с постели, от неожиданности упала на нее, чуть не проломив своей тяжестью кровать. Где-то внутри что-то угрожающе треснуло.
– Господи. П-п-петр… Извините… Андреевич… Откуда вы здесь?!
– Где Оля? И положите брошь на место! Сейчас я вызову милицию!
– Умоляю. Не надо никакой милиции! Простите. Я не знала, что в квартире кто-то есть. Господи, виновата я, виновата. Но я же просто примеряла!
– Я спросил: где Оля?
– В морге, где же ей еще быть-то, покойнице? Но ее скоро привезут. Я тут денег немного взяла, вот из этой коробочки. – Она дрожащими руками схватила коробку из-под пудры и приоткрыла ее. – На похороны. Вас нет, никого нет, надо же человека похоронить!
У него загудело в ушах. Эта женщина что-то говорила, активно жестикулируя, и он видел, как открывается ее широкий, грубо накрашенный яркой помадой рот (какой же отвратительной она показалась ему в эту минуту!). Но вот что именно она говорила, он почему-то уловить не мог. Он медленно перевел взгляд с соседки на задернутое черной тканью зеркало: напряженная работа мысли выдавала порциями жестокую правду – Оля в морге: «…где же ей еще быть-то, покойнице?..»
Он взглянул на золотую стрекозу, одиноко присевшую на туалетный столик.
– Послушайте, как вас там. А где пирамида?
Спросил и сам внутри себя ахнул, ужаснулся тому, что завладело его мыслями. Вместо того чтобы спросить – как могло такое случиться, что Оля умерла, – он вспомнил о золотой пирамиде!
– Ее убили, – тоже невпопад ответила соседка. – Задушили…
19
Молодой человек открыл дверь лаборатории, затем, стараясь не звенеть ключами, отпер сейф. Достал пакет с чулками. Пальцами, обтянутыми тугими тонкими хирургическими перчатками, свернул их в маленький рулон и сунул в карман. Затем достал из другого кармана такой же пакет, тоже с чулками, и положил в сейф. Запер его. Вышел из лаборатории и быстрым шагом направился к выходу.
20
В приемную Петра Андреевича Беленкова вошел почтальон. Секретарша, Нина Яковлевна, отложила в сторону книгу, вздохнула, как человек, которому приходится отрываться от приятного занятия и возвращаться к своим прямым обязанностям, и устало улыбнулась. И это при том, что было десять часов утра. Это была миловидная, средних лет женщина, уважавшая своего непосредственного начальника и презиравшая всех тех, кто трепал ему нервы. Она жалела Беленкова, ухаживала за ним, когда он находился в нервном, возбужденном состоянии, подкармливала его, готовила ему успокоительные отвары и варила кофе, но вся ее забота в отличие от поступков прежней секретарши, Оли Погодиной (в мэрии сплетни разносятся со скоростью света), носила скорее материнский характер. У нее был хороший муж, взрослые дети, даже два внука, она жила их проблемами, но считала, что хорошо устроилась, профессионально: ей нравились ее работа, начальник и зарплата. Все документы, поступающие и отправляемые ею, содержались в полном порядке, с окружающими она поддерживала уважительный нейтралитет и всегда старалась быть незаметной и полезной.
Почтальонша, неприветливая и неразговорчивая женщина, ходившая в любое время года в одной и той же серой куртке, положила на стол пачку крепко пахнувших типографской краской газет, рекламных журналов, буклетов, несколько конвертов, после чего, буркнув: «Вам посылка», – положила рядом пухлый, завернутый в коричневую бумагу сверток. На нем синими чернилами было выведено: Беленкову Петру Андреевичу. Почтальонша ушла, Нина Яковлевна осталась одна. Относительное спокойствие располагало к тому, чтобы не спеша осмотреть пакет (сам этот факт удивил Нину Яковлевну: это все же солидное учреждение, да и как вообще охрана могла пропустить почтальона с этой штукой, а вдруг там бомба?), разобраться и предположить – что бы все это значило? Но для порядка она все же позвонила начальнику охраны и спросила, видел ли он, что в здание вошел почтальон со свертком. Начальник охраны ответил, что он все проверил каким-то там прибором – там нет ни опасных веществ, ни взрывчатки, ни оружия.
Какое оружие, она же легкая! Интересно, кто же мог прислать ее Петру Андреевичу? Может, это подарок? Но его юбилей вроде отпраздновали полгода назад.
Обратный адрес был ей знаком, и он ассоциировался у нее почему-то с женой Беленкова – Натальей Николаевной. Спустя несколько минут секретарша поняла, что это адрес самого Беленкова. Отправитель же (мелкие буквы, словно писал кто-то застенчивый или сомневающийся в своих действиях) тоже, оказывается, Беленков Петр Андреевич. Вот только почерк был не его, это она точно знала. Получается, что кто-то отправил посылку Беленкову, подписавшись его же именем? Как-то все это очень странно.
Можно было, конечно, отложить ее в сторону и дождаться Петра Андреевича. И поначалу Нина Яковлевна так и сделала. Но чем больше проходило времени, а Беленков все не появлялся, тем стремительнее возрастало ее любопытство. Ну что там, в этой посылке?
Она несколько раз брала ее в руки, пытаясь прощупать. Что-то мягкое и плотное. Может, шторы какие-то, почему-то подумалось ей. Она взглянула на темно-зеленые бархатные шторы его приемной. Она, единственная во всем корпусе мэрии, настояла на том, чтобы здесь остались эти дивные, богатые шторы. Жалюзи казались ей холодными и некрасивыми, лишенными индивидуальности, в отличие от штор. К тому же жалюзи не смогли бы гармонировать с великолепной итальянской мебелью приемной.
