— Луиза, купите себе что-нибудь приятное.
Я отвернулась. Плюхнулась в такси. Мигрень разыгралась настолько, что мир слева вообще прекратил существовать, не считая прерывистых желтых вспышек. Подташнивало — от голода и от моральной опустошенности. Но когда такси подползло к станции, я слегка успокоилась, за неимением лучшего, и даже немного поерничала про себя: уж наверняка А. С. Байетт[21] описала бы эту сцену получше — только не сообразить как.
На станции, расплатившись с водителем, я обнаружила, что наличных у меня осталось ровно полтора фунта. А банкомат, конечно, не работал. Ну да, карточка у меня с собой, и если в поезде будет обслуживание, я наконец-то смогу позавтракать. Но в расписании говорилось: «Вагон-ресторан в хвосте поезда». Через пять минут после отправления рядом со мной уселся какой-то парень, типичный горожанин, и принялся пожирать сероватый кусок мяса в картонной упаковке, пачкая пальцы жиром…
Приехав домой, я бросила сумку в угол, словно вдруг ее возненавидела; на кухне — посуда не помыта, два бокала из-под вина — съела сырный крекер прямо из банки. «Надо вернуться к работе, — подумала я. — Садись и пиши. Или сдохнешь от избытка впечатлений».
В последующие несколько недель биография, с которой я маялась, совершила неожиданный поворот. Тетушка Виржини и мексиканка удостоились пристального внимания. Я изобрела версию, в которой тетя Виржини и мексиканка убегают вместе, — и потому мой персонаж вовсе не рождается. Я представляла, как они катаются по всей Европе, радуясь жизни, под звон бьющегося стекла, выпивают все шампанское на модных курортах и грабят банк в Монте-Карло. Потом мексиканка уезжает домой с добычей и финансирует революцию, которая завершается победой, а тетушка Виржини исполняет роль Пассионарии[22], — но с танцами, как если бы превратилась в Айседору Дункан. Все это сильно отличалось от моих предыдущих сочинений.
В начале осени того же года, через три месяца после поездки на восток, я оказалась на вокзале Ватерлоо, по пути на лекцию в филиале библиотеки в графстве Хэмпшир. К той поре я уже стала равнодушна к общественному питанию в любом месте Англии. Когда я отошла от прилавка, заворачивая багет, который намеревалась прихватить с собой в Олтон, высокий молодой человек врезался в меня — и выбил кошелек из моей руки.
Кошелек был полон монет, и те раскатились в разные стороны с веселым звоном, под ноги коллегам-пассажирам, завертелись на скользком полу. Мне хотя бы отчасти повезло: толпа, валившая с «Евростара», залилась смехом и принялась ловить мое невеликое состояние, устроила состязание, кто поймает больше монет; может, они решили, что это попрошайничество наоборот — или такой лондонский обычай, вроде жемчужных королей[23]. Молодой человек, который меня толкнул, первым кинулся под ноги европейцам, и в конечном счете именно он высыпал горсть мелочи обратно в мой кошелек, с широкой белозубой улыбкой, и на мгновение сжал мою руку, как бы извиняясь. Пораженная, я взглянула ему в лицо: большие голубые глаза, застенчивый, но уверенный взгляд, шести футов ростом, слегка загорелый, крепкий, но вежливый; пиджак цвета индиго, нарочито мятый, рубашка ослепительно-белая; словом, такой милый, такой опрятный, такой… золотой, что я попятилась, испугавшись, что он американец и непременно попытается затащить меня в какой-нибудь культ.
Когда я приехала в библиотеку, бросилось в глаза амбициозно большое количество стульев — не менее пятнадцати, — расставленных полукругом в зале. И большинство было занято; тихий триумф, не так ли? Я выступила на автопилоте, разве что, когда прозвучал традиционный вопрос о моих источниках и корифеях, позволила себе оторваться — придумала португальского писателя, которому, как я заявила, Пессоа[24] и в подметки не годится. Золотой юноша неотрывно стоял перед глазами, и я подумала, что охотно легла бы в постель с таким вот молодым человеком ради новизны ощущений. Ведь мы должны меняться, правда? Но он — существо иного порядка, человек из другой плоскости бытия. Чем позднее становилось, тем сильнее я замерзала, будто студеный ветер обдувал мой костяк.
Я просидела некоторое время на достаточно мягкой кровати в достаточно чистом номере, читая «Правую сторону полуночи»[25], делая пометки на полях и гадая, с чего я вообще решила, что читателям такое может понравиться. Моя щека елозила по пухлой подушке, и обычные образы провала осаждали разум; но потом, около трех, я все-таки заснула.
Проснулась отдохнувшей, ибо снов не видела: рассвет цвета яблочного сидра, свежесть и прохлада в воздухе. Встав с кровати, я с удовольствием отметила, что кто-то позаботился продезинфицировать душ. Можно смело в него зайти, так я и поступила. Холодная, мягкая вода заструилась по моим волосам. Глаза широко раскрылись. Что это было? Поворотный момент?
Я села в переполненную электричку в восемь, мои пальцы жадно ощупывали записную книжку. Едва поезд отошел от станции, улыбчивый молодой стюард покатил по проходу тележку с едой. Завидев «Харвест кукиз» и «Голден тости кранчиз» в целлофановых обертках, люди вокруг меня дружно замахали своими экземплярами «Файненшл таймс», затыкали пальцами, обрадованно залопотали. «Чаю? — спрашивал стюард. — Конечно! Маленькую или большую, сэр?»
Я заметила, что большая чашка — та же малая, но с большим количеством воды, но не устояла, заразилась всеобщим волнением и радостью. Достала кошелек, открыла — и с удивлением поняла, что монетки аккуратно сложены головой королевы наружу[26]. А чью еще голову я ожидала увидеть? Я нахмурилась. Мои пальцы перебрали стопку банкнот. Я ушла из дома с восьмьюдесятью фунтами. А теперь в кошельке практически сотня. Непонятно (стюард как раз поставил передо мной большую чашку); но спустя мгновение все разъяснилось. Я вспомнила молодого человека с широкой белозубой улыбкой и пепельными волосами с прожилками золота; крепкие мышцы перекатываются под рубашкой, сильная рука сжимает мою ладонь. Я засунула банкноты обратно, опустила кошелек в сумку и не могла не спросить себя — какой из моих многочисленных дефектов он заметил в первую очередь?
Сердце не выдержало
Сентябрь
Когда она только начала терять вес, сестра сказала: «Вот и славно, чем тебя меньше, тем лучше». И лишь когда Морна отрастила волосы — изящно спадавшие на лицо, игриво ласкавшие впадинку между лопатками, — Лола принялась жаловаться. «Волосы должны быть определенной длины, — заявила она. — Это все-таки девичья спальня, а не собачья конура».
Суть претензий Лолы была проста: Морна родилась раньше ее, уже израсходовала воздуха на добрых три лишних года и заняла то пространство в мире, которое могла бы занять Лола. Она верила, что с малолетства вынуждена слушать вопли сестры, эти бесконечные «Хочу! Хочу!» и «Дай! Дай!».
Теперь Морна ужималась, будто сестра ее околдовала, наложила исчезающее заклятие. Она говорила, что не будь Морна такой жадиной все эти годы, ничего бы с ней не случилось. А Морна, мол, хотела всего.
Мать сказала: «Ты ничего не знаешь об этом, Лола. Морна никогда не была жадиной. Она просто разборчиво относилась к еде».
«Разборчиво?» — повторила Лола и поморщилась. Если Морне не нравилась пища, которой ее кормили, она наглядно демонстрировала свое отношение, изрыгая еду обратно, с капельками желчи.
Именно из-за школы им приходилось жить в слишком маленьком доме, да еще делить одну комнату.
— Двухъярусная кровать — залог АОСО[27]! — сообщила мама. И умолкла, сама озадаченная своими словами.
Она частенько произносила фразы, имея в виду совсем другое, но они к такому давно привыкли; ранняя менопауза, объясняла Морна.
— Ну, вы понимаете, что я имею в виду, — прибавила мама. — Мы ютимся в этом домике ради вашего будущего. Да, нужно чем-то жертвовать, но это окупится. Нет смысла просыпаться каждое утро в шикарной собственной комнате и ходить в жуткую школу, где девочек насилуют в туалете.
— А так бывает? — заинтересовалась Лола. — Я ничего об этом не слышала.
— Мама преувеличивает, — сказал их отец. Он редко открывал рот, поэтому его голос заставил Лолу подпрыгнуть от неожиданности!
— Ты-то должен понимать, о чем я, — не отступала мама. — Я вижу, как они тащатся домой в два часа дня, ведь в школе их не удержать. Пирсинг. Оскорбления в Интернете.
— У нас в школе всего хватает, — подтвердила Лола.
— Это общая беда, — сказал отец. — И еще одна причина избегать Интернета. Лола, ты меня слушаешь?
Сестер лишили собственного компьютера в комнате из-за сайтов, на которые повадилась заходить Морна. Там были фотографии девушек с руками, воздетыми над головой или широко раскинутыми в стороны, как на распятии. Ребра девушек располагались далеко друг от друга, точно полки в духовке. Эти сайты советовали Морне, как правильно голодать, как не стать толстой. Любая пища наподобие хлеба, сливочного масла или яиц безоговорочно отвергалась. Зеленое яблоко или трава вроде салата — вот здоровый рацион на сутки. Причем яблоко должно обязательно быть ядовито-зеленым. А трава — горькой.
