— Что ты видел?
— Они идут от нашего брода. Ведут полон и обоз награбленного.
— Да чтоб вас всех! — В моей груди похолодело. — Тебя видели?
— Простите, господин, это случилось неожиданно. — Казак снял шлем и низко склонил украшенную наполовину седым чубом голову, словно предлагая отсечь ее.
— Мороф, разворачивай драгун. Коноводов и лошадей в обоз. — Немного подумав, я добавил: — Оставь еще десяток стрелков с обозом. Выходим на холм, обоз оставляем в балке. Казаки, на позиции.
Когда из-за холмов вынырнула не менее чем двухсотенная лава степняков, я выдал несколько фраз из непонятного в этом мире русского матерного.
— …Ну что, Ваня, доигрался?
Морофа контролировать нужды не было — он и без меня знал, что и когда делать.
— Без поправки. Подъем пять. Дай! Подъем четыре! Дай!
Суетные мысли ушли куда-то вдаль, и я отчетливо понял, что степняки сейчас приблизятся на дистанцию выстрела и ударят по почти бездоспешным драгунам. Разница в наших с врагом возможностях была в сто пятьдесят метров. А если с гарантией, то в сто — длинные луки били на триста, а степные даже с помощью инерции бега лошади всего двести. Будь их хоть вполовину меньше, то до двухсотки хтары не дотянули бы, а так у нас оставалось несколько секунд безопасности, а затем начнется размен. Очень невыгодный для меня размен.
— Драгуны! Проходы! — была и такая команда, заученная на зимних учениях.
Крайние трети драгун приставными шагами сдвинулись в сторону, образовав два прохода в общей массе.
— Казаки! Любо! — Во время зимних посиделок я объяснил новым казакам, что означает это слово: «Любо жить красиво, любо любить всем сердцем и любо умирать с честью». Возможно, я что-то додумал от себя, но, как мне кажется, саму суть ухватил верно.
— Любо!!! — взревела жалкая горстка единственных на всю планету казаков — и следом за мной хлынула в проходы между отрядами продолжающих пускать стрелы драгун.
Когда с коня рухнул первый казак, мое сердце болезненно сжалось, и все же это значило, что все получилось — хтары начали стрелять в нас как в главную цель.
Казалось, прошла целая вечность, но на самом деле мелькнули только жалкие секунды. Еще мгновение назад такая далекая, толпа степняков рывком приблизилась.
Несколько стрел скользнули по моей шикарной броне, но меня это не заботило.
— В стороны! — заорал я, надеясь, что меня услышат и поймут.
Заводя Черныша на широкую дугу, я увидел, как драгуны бьют прямой наводкой в слегка растерявшихся хтаров. Степняки не знали, что делать, — сворачивать за нами или атаковать жалящих стрелами драгун. Дистанция была смехотворной, поэтому хтары уже сменили луки на прямые мечи.
Сколько степняков село нам на хвост, я не видел, потому что во все глаза смотрел на приближающихся к драгунам вражеских всадников. Они падали кто сам, кто вместе с конем. Масса хтаров таяла, но, увы, недостаточно быстро. Воображаемая траектория, в которую я пустил Черныша, должна была в финале пройти прямо перед рядами вставших на колено копейщиков, но я уже понимал, что безнадежно опаздываю. За секунду до финиша масса степной конницы вломилась в ряды драгун. Хрустнули древки копий, мучительно заржали кони, и дико заорали люди — кто от боли, а кто от бешеной ярости, смывающей страх, как вода свежую кровь.
Черныш ударил грудью в круп пролетающую перед ним низкорослую лошадку, разворачивая всадника как раз лицом под мою шашку.
— Хех! — выдохнул я, рубанув прямо по вытаращенным, несмотря на всю раскосость, глазам. Кровь брызнула в разные стороны.
Следующего хтара я хотел рубануть по спине, но не достал.
Эх, коротковата моя «урезанная» шашечка, надо бы держать у седла стандартную шашку или даже подлиннее. Да и короткая пика не помешала бы. Силен я задним умом.
Резкий рывок поводьев развернул Черныша навстречу движению хтаров. Через секунду мы обменялись с низкорослым всадником ударами, и если моя «чешуя» даже не поцарапалась, то степняк получил по макушке, и качественная сталь шашки расколола хлипкий шлем вместе с головой.
А в следующий момент хтары закончились. Я развернулся в седле и увидел, что на ногах остались только драгуны и разбегающиеся в стороны хтарские лошади без всадников.
Сердце кольнуло осознание того, что стоит лишь меньше половины моих людей, но через минуту немного отлегло: основная масса просто села на землю — кто из-за ран, а кто от потрясения и усталости.
— А-а-а!!! — страх и адреналиновый отходняк вырвался из моей глотки диким воплем.
— А-А-А!!! — ответил мне рев воинов, и в этом крике жила радость настоящей победы.
Сначала я дождался подсчета потерь. Приятного, конечно, мало, но все было не так плохо, как показалось сначала: погибло одиннадцать драгун, и двадцать получили ранения разной тяжести. С казаками дела обстояли хуже — на коне осталась лишь треть бойцов. Из выбывших — пятеро погибли, а остальные ранены. Двое тяжело.
Так что нужно срочно позаботиться о лучшей защите бойцов. Конечно, из трофеев они разжились хоть какой-то броней, но этого мало.
Пока мы с Куратом размещали раненых в обозе, не утерпевший Мороф все же послал два десятка драгун в сторону вражеского обоза. За ними увязались уцелевшие казаки. Надо отдать должное, несмотря на все беспокойство за жену, сотник остался с ранеными подчиненными. Кстати, предосторожность насчет дополнительной охраны нашей добычи оказалась очень кстати. Два десятка степняков зашли с тыла и напали на обоз. Дабы не портить полон, они не пользовались стрелами, посчитав, что драгуны — это обычная прислуга. При равном количестве соперников мои драгуны посшибали хтаров с коней, как глухарей с дерева, не ранив ни одного животного.
Когда мы наконец-то устроили всех раненых на телегах с огромными колесами и волокушах, появились посланцы Морофа. Сотник все же не утерпел и, нахлестывая свою лошадку, понесся навстречу.
Когда бывший бандит вернулся, сверкая черными глазами и белозубой улыбкой, я понял, что все в порядке.
— Кого там пощипали эти проклятые хтары?
— Барон, лучше гляньте сами, — загадочно заявил похожий на цыгана сотник, и его улыбка стала злорадной.
Интересно, и что же его так развеселило?
Не скажу, что я обрадовался, но, по крайней мере, стала понятна загадочность Морофа.
Из четырех десятков разновозрастного и разнополого отобранного у степняков полона я узнал только одного человека — барона Гомора. Того самого соседа, который претендовал на Черныша в счет долга моего номинального отца. Сухощавый дворянин лет двадцати пяти от роду чем-то напоминал мне героя советских комедий Шурика. Интересно, откуда в степи взялся такой белобрысый персонаж. Судя по типу лица, это был веселый и жизнерадостный человек, да только я почему-то этой веселости не видел ни сейчас, ни раньше. Сейчас-то понятно — пара царапин, как минимум одна рана и синяки не располагали к веселью. А вот почему он так злобствовал при нашей первой встрече — ведь не из-за Черныша же?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
