Где-то хлопнула дверь, радостно завизжала собака - это за три дома отсюда хозяин вынес цепному псу кастрюлю костей. В другом доме, еще дальше, заплакал ребенок, залюлюкала женщина, забулькало молоко в бутылочке. По объездной дороге промчался трактор "Кировец" с прицепом, и на несколько секунд грохот его огромных колес и рев мотора заглушил все другие звуки.
С каждой минутой слух Кулькова становился все острее и острее. Невидимой волной он распространялся во все стороны, от дома к дому, от улицы к улице, постепенно охватывая весь город. Он уже слышал, как щелкают реле на телефонной станции, как судорожно зевает вымотавшийся за ночь дежурный по райотделу, как на автобазе заводятся машины, как поворачиваются ключи в замках, как гудят, опорожняясь, ватерклозеты, как скворчит яичница на сковородке и как скрипят пружины матрацев, на которых торопливо занимаются любовью только что проснувшиеся супруги.
Кульков воспринимал сотни человеческих голосов одновременно - голосов злых и ласковых, просительных и поучающих, восторженных и безразличных, простуженных и пропитых, однако в этом нестройном, лишенном всяких признаков гармонии хоре, он различал каждую ноту, каждый отдельный звук, различал так же уверенно и свободно, как раньше различал каждый запах.
В роддоме кричала роженица, а акушерка Виктория Львовна, склонившись над ней, поучала: "Тужься, милая, тужься! Это только делать детей легко, а рожать трудно!" Из дома номер три по Второй Пролетарской улице, вылез через окно директор дома культуры "Макаронник" Мишка Стельмах, не забыв на прощание чмокнуть в щеку свою подружку. Дирижабль, в самом скверном расположении духа рылся в своих шмотках, пытаясь припомнить, куда же это он запрятал вчера остатки премии, а его жена, успевшая вовремя наложить на эти денежки лапу, довольно похохатывала на кухне. Лев Карпович, отбывавший на базу за новой партией товара (в том числе и за золотисто-белым спальным гарнитуром), инструктировал туповатого Яшку, каким способом шкафы стоимостью по семьдесят два рубля можно продать за сто двадцать. Воробьевой нигде не было слышно - или она еще спала на нарах в КПЗ или ее уже увезли в область. Все чаще хлопали двери, все гуще и торопливей становился топот ног на улице. Начинался новый день и вместе с ним начинались новые заботы, новые надежды, новые печали и радости.
Сын вздохнул во сне, зачмокал губами и перевернулся на другой бок. Маленькое сердце билось ровно и чисто и лишь в правой верхней его части слышался какой-то посторонний шум. "Надо будет к врачу сходить", озабоченно подумал Кульков, глянул на часы и, кривясь от боли во всех лицевых мышцах, полостях и нервах, стал привычно собираться на службу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
