Дракон, о котором говорил король, был, пожалуй, главной до появления Робин Гуда достопримечательностью здешних лесов. Земледельцы нижнего Йоркшира, о которых мы как-то уже вспоминали, не очень-то дружили с лесом, зато рассказывали о нем самые настоящие небылицы. Причем рассказы о неких чудовищах постоянно звучали во всех придорожных трактирах йоркширского графства. Теперь же, особенно в последние годы, когда Робин прекратил заниматься разбойничьим ремеслом, в Шервуде разговоры об этом чудище, выбравшем местом своего обитания почему-то именно Шервудский лес, возобновились с новой силой.
Будто бы в труднодоступных уголках этого леса можно повстречаться с самой что ни на есть нечистой силой, которая днем способна напугать до полусмерти, а ночью так и вовсе сожрать заплутавшего путника вместе с женой, лошадью и нехитрым скарбом, так что только колеса от телеги и останутся. Говорили, что время от времени такое случалось там едва не каждый год, вспоминали и о жрецах-друидах, которые знаются со всякой нечистью. Так что в дружеском вопросе короля Джона звучало скорее недоброе подтрунивание над шерифом — мол, какого черта на вверенной ему территории не одна, так другая напасть случается.
Впрочем, Реджинальду не хватило времени сказать что-либо в свое оправдание: разговор прервал вестовой с последними новостями из Шервуда. Командир находившихся в засаде бристольцев узнал Торстведта, а неожиданное его поведение во время стычки заставило надолго призадуматься и короля Джона, и самого шерифа. Что касается Робина, то он, забрав с собой убитых и раненых, скрылся в лесу и, скорее всего, был занят в этот момент сбором верных ему людей из ближайших деревень.
«Проклятье, надоумил меня Таумент завернуть сюда. Похоже, начнется заварушка», — только и смог подумать крайне раздосадованный этими новостями король. Вдобавок в зубах у него, отведавшего знаменитой йоркширской баранины, застряла препротивная жила, что вызвало у Джона крайнее неудовольствие.
«Мерзавец Таумент. Только приедь — я уж с тобой разберусь», — нахмурив густые брови, размышлял король Иоанн Безземельный, который не смог отстоять у Ватикана даже собственного королевства и признал себя впоследствии папским вассалом.
Впрочем, бургундское вино, нередко встречавшееся в погребках новой английской знати, было превосходным, и это хоть как-то могло приподнять безнадежно испорченное настроение. Шериф, ни на секунду не покидавший место возле короля, собственноручно подливал ему стаканчик за стаканчиком и, в конце концов, клятвенно заверив того, что уже совсем скоро наверняка расквитается с Робином, хоть немного развеселил его королевское величество.
«А потом, не забудьте и об этом огнедышащем чудовище, — позволил себе улыбнуться король, глядя повлажневшими глазами на Реджинальда, — шериф вы мой разлюбезный».
Через полчаса Джон, насытившись и опрокинув не меньше шести стаканов винца, заявил, что его королевскому организму, измученному тяжелой дорогой, необходимо отдохнуть. Поддерживаемый соблюдавшим все правила гостеприимства шерифом, он отправился наверх в собственные покои Реджинальда, где, поворочавшись с минуту на постеленных по такому случаю мягчайших перинах, заснул беспробудным сном праведника.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Робин и Торстведт поджидали шерифа в назначенном месте на опушке леса. Норвежец, который оставил свои тяжелые доспехи недалеко от места общего сбора и теперь был лишь в походном костюме из грубой и плотной кожи, впервые оказался в такой вот лесной засаде, оборудованной в густой кроне вековой липы.
Пока ожидавшиеся гости (или гость) не появились, Робин обучил Торстведта, как нужно выстелить ветвями место своей засады, чтобы можно было расслабиться и дать отдых телу, не рискуя обнаружить себя. Ожидая появления шерифа в таких вот искусно изготовленных гамаках, двое воинов, неожиданным образом ставшие соратниками в бою, вели между собой разговор.
— Почему ты так лихо стал драться против своих? — невозмутимо поинтересовался Робин Гуд у Торстведта.
— В Англии у меня нет своих. Мои воины, норвежцы, остались на кораблях, — заметил Торстведт.
Но на этот раз он ошибался: его люди, каким-то образом оповещенные об исчезновении своего военачальника, вынудили направленного в Ноттингем командира бристольцев захватить с собой и небольшую скандинавскую дружину, разместившуюся сейчас в восточном, дальнем от Шервудского и Селькиркского лесов, предместье Ноттингема. Опасаясь королевского гнева, шериф не стал даже докладывать монарху о наличии в городе такого осиного гнезда. За своего щедрого и удачливого военачальника плечистые викинги и самому королю английскому свернули бы шею.
Немногословные собеседники провели в кроне липы не менее полутора часов, прежде чем на дальней полевой дороге показалась кавалькада, состоявшая из нескольких всадников. Моментально приметив их своим зорким глазом, Робин чертыхнулся.
— Проклятый Реджинальд, грязная лисица. Опять он передергивает.
— Ты думаешь, он не сдержит слово? — пристально глядя на дорогу, отозвался норвежец.
— Да что тут думать! Сюда приближаются всего три всадника! Извини, Торстведт, но мы уговаривались встретиться с глазу на глаз, и я должен буду оставить тебя на какое-то время. В крайнем случае ты знаешь место общего сбора… от этой лисицы можно всякого ожидать.
Торстведт ничего не ответил. Робин ловко спустился на землю и, сев на своего коня, отправился навстречу всадникам, забирая от дороги правее, в поле. Там они с шерифом и должны были переговорить об условиях обмена. Чем ближе Робин подъезжал к месту встречи, тем яснее для него становилось, что, кроме этих троих всадников, больше ждать некого.
В одном из наездников Робин вскоре узнал шерифа. Машинально он нащупал одну из стрел в колчане, привязанном к седлу, но тотчас понял, что, не выяснив до конца нового маневра Реджинальда, не было смысла предпринимать каких-то резких действий. В конце концов, шериф не захватил с собой десяток-другой вояк в целью «охраны пленников» при обмене.
Вскоре Робин уже стоял у покосившейся часовни, ожидая не спеша подходившего к нему шерифа. Двое его сопровождающих оставались на конях на расстоянии от места переговоров. Робина неприятно удивила какая-то странная улыбочка на лице шерифа. Кроме того, Реджинальд нес в руке пригоршню желтой алычи, то и дело забрасывая в рот по спелой ягоде.
— Рад видеть тебя, дружище, — начал он, остановившись в нескольких шагах от Робина.
— Не могу разделить твою радость, — осадил шерифа лесной разбойник.
— Ладно, ладно, — продолжал шериф, переходя на более серьезный тон. Он сделал еще несколько шагов и оказался прямо перед Робином.
