Бара сорвался с места, подскочил к окну, глянул на темные окна офицерского общежития.
— Молодцы бойцы! Полное подчинение приказу — самое главное! — отошел от окна, сел за стол. — Я тут еще раз к майору заходил… — совсем тихо добавил он. — Думаю, правы вы, ребятки, ох как правы… Холодно у майора. Словно вообще не топят, пар изо рта идет. А ему хоть бы что. А вчера ночью у него окна были открыты…
Цырен шевельнулся, и лейтенант сразу же замолчал, вопросительно глядя на друзей.
— Ждать будем, лейтенант, — спокойно сказал Цырен, — делать пока больше нечего.
— А если прокурорские не приедут? Вон с погодой что творится.
— Так и прокурорские ведь не боги. Не помогут. Есть вариант, лейтенант. Есть. Если надо будет — все сделаем. Кое-что только понадобится для этого. И так, чтобы зам по тылу ничего не узнал. Вот, — Бадманов протянул лейтенанту записку.
Лейтенант мельком глянул. Кивнул. Сунул записку в нагрудный карман и жестом отпустил друзей восвояси.
…Ночью Иван проснулся от тревожного чувства. Такого с ним не было ни разу за все время службы в армии. Ощущение надвигающейся опасности настолько овладело им, что он не выдержал, вскочил, босиком дошел до «пирамиды», осторожно, чтобы никого не разбудить, вынул из ячейки свой автомат, оглянулся. Кругом было тихо, даже Васька Поплавский перестал храпеть. Обычно он не давал заснуть половине взвода. Иван осторожно подошел к окну, подернутому тонкой паутинкой ледяных узоров, вгляделся в ночь. В окне виднелся бетонный забор с колючкой поверху, за ним — заснеженный склон сопки, редкие лиственницы да кусок темного неба. Поднявшийся ветер зализывал слежавшиеся сугробы, нес снежную пыль вдоль забора, вздымал ее на торосах и рассеивал в ледяном воздухе. Вой метели наводил тоску. «У-у-у… у-у…» — тоскливый стон несся из-за полузанесенных строений.
И вдруг Иван услышал плач. Тоненький, совершенно детский и такой горький, что у него невольно сжалось сердце. Он прильнул к стеклу в надежде увидеть, кто же так горько плачет. И из темноты на него выплыло мрачное лицо Хурмаги. Между Иваном и Хурмагой было только два тонких стекла и ничего больше. Несколько бесконечно долгих секунд лютый дух смотрел Ивану в глаза, а потом открыл пасть и завопил. Кровь остановилась в жилах Ивана от этого жуткого крика. Словно миллионы тонких иголок вонзились ему в лицо, в руки, в плечи, в спину… Иван вскинул автомат и нажал на курок.
И проснулся.
Сердце в груди бухало так, словно он только что отмахал стометровку. Иван посмотрел на часы: начало пятого. Он перевернулся на другой бок, натянул одеяло на голову — для тепла и постарался заснуть: до подъема оставалось не так уж и много…
Утром не досчитались Васьки Поплавского. Окно в туалете было распахнуто, батарея промерзла, а на полу намело целый сугроб…
— Цырен?..
— Ась?
— А кто это плачет все время в тундре? Вот и Савченко тогда жаловался?
— В тундре?
— Да, в тундре. Помнишь, тогда, когда этих двоих утащили. Там, наверху?
Вдвоем с Цыреном они находились на том самом посту, откуда Хурмага утащил бойцов. Цырен, в бинокль рассматривая китайскую сторону, то и дело недовольно цокал языком, отмечая повышенную активность соседей. Судя по всему, китайцы искали пропавших «своих». То и дело по отрезку дороги, который еле просматривался за лесом из-за начинающегося бурана, проезжали грузовики с солдатами. Несмотря на день, видно было плохо — буран усиливался.
— А, наверху… — протянул он. — Не обращай внимания, Иван, нету там никого. У нас, конечно, старики говорят, что это духи… Мол, жертву просят. Но я думаю, мерещится просто. Тишина, ветер… Ну и начинает человек сам себе придумывать… Из шорохов целый мир создавать. Кому что чудится. Кому — плач, кому — смех… Кому-то — девушки, — бурят усмехнулся. — А я все время слышу, как кто-то через айкед общается. Ну, натурально, все как положено: сигнал, потом «Але!» кто-то говорит, а что — не могу разобрать. Ну, наверно, и правильно, что не могу… Не мой ведь разговор… Только почему я тогда сигнал слышу?
Иван вздохнул: айкеды, авиакары, экраны лаймеров во всю стену… а еще обычные кофеварки, зи-джи-печи, дикие розы на клумбе у дома и — Святые Патриархи! Как же он забыл — старенький мотоцикл! — все это было сейчас так далеко…
— Идет кто-то! — встревожено сказал Иван, прислушиваясь.
— Это лейтенант идет, — успокоил его Цырен, — смену нам ведет. Ты разве не заметил, что только мы с тобой в карауле вдвоем? Остальные-то по четверо!
— Да понял я все, не дурак… — буркнул Иван недовольно.
Через десять минут они вместе с взводным уносились на двух снегоходах сквозь снежную бурю прочь от границы, в сторону скалы Хурмаги.
Поехали они к ней не напрямую, а так, чтобы попасть на свои же следы. Предосторожность эта была, по мнению Ивана, излишней — все равно мело так, что заметало любые следы прямо на глазах, но Цырен настоял на своем — мало ли что. Иван сидел за рулем, ощущая вибрацию двигателя в руках, и испытывал то радостное возбуждение, какое испытывает наездник, давно не скакавший на лошади и наконец вскочивший в седло. Он даже попробовал несколько раз заложить крутые виражи, свешиваясь то вправо, то влево, но тумак сидевшего сзади Цырена вернул его к реальности. Иван не обиделся. И в самом деле, не развлекаться ехали. На разведку.
По словам Бары, их отделение, спуская тела сверху, натоптало у скалы, «как стадо бизонов», поэтому бояться, что кто-то заметит еще одно их появление, не было причин.
— А вдруг Васька там, наверху? — внезапно спросил Иван, разглядывая кроваво-черную скалу, вершина которой терялась за снежной пеленой.
— Может, и так, — сказал Цырен, метнув взгляд к небу. — А может, и нет. Это от характера хищника зависит. Один бросит логово, а другой будет его защищать.
— Давай сюда! — махнул рукой Цырен и, спрыгнув со снегохода, проваливаясь в скрипящий снег, пошел вдоль скалы за кумирню. Иван и Бара, оставив технику, пошли следом. Под нависшей скалой, за наметенным снежным сугробом, они увидели небольшие, в пятнах ржавчины металлические ворота. Местами на них еще сохранилась зеленая краска. Посередине каждую створку украшали пятиконечные звезды, над ними полукругом шла надпись «КучугуйЛаг». Чтобы открыть вросшие в землю ворота, пришлось по очереди долбить ломиком. Наконец Иван сумел кое-как оттолкнуть в сторону одну из створок. Включил фонарь, посветил внутрь, тихонько присвистнул.
— Что это? Шахта?
— Заброшенный рудник, — сказал сзади Бара. — Тут, наверное, еще заключенные работали. Давно. И зачем он нам?
— Да все просто, — сказал Иван, — заманим тварь сюда и взорвем к ядрене фене! Верно, Цырен?
— Верно, Иван. Один только вопрос: кто будет приманкой? — поинтересовался Цырен.
— Я буду, — уверенно сказал Иван, — а вы меня подстрахуете в случае чего. Все равно после Васьки он за мной придет. Мы же с Васькой наверху вдвоем были. Да и понял он, сучок такой, что знаю я его. Знаю, кто он.
— Да, — сказал бурят, — но и меня он тоже знает. И мой черед где-то недалеко. Так что давай-ка сделаем это вместе. А сейчас айда! Только не шумите, а то могут быть обвалы.
И они вошли внутрь.
Внутри стены рудника были покрыты льдом, посередине прохода шла ржавая узкоколейка. Иван несколько раз запинался то о камни, то о ржавое железо. Каждый раз они, не ленясь, старательно убирали с дороги мешавшие предметы. Осторожно обходили покрытые льдом подпорки. Лед мерцал разноцветными искрами, то здесь, то там нависая кристаллическими друзами, тонкой изморозью покрывал каменные стены рудника.
— Что здесь добывали? — тихо спросил Иван. — Алмазы? Да?
— Медь, — уверенно сказал Бара, — тут вся гора, наверное, как муравейник, изрыта. Плюнь — и все обвалится. Слышите? — он посветил в боковой штрек.
— Нет, — неуверенно ответил Иван.
— Эх, молодо-зелено! Историю знать надо. Закрыли рудник, потому что народу много здесь погибло под обвалами. Рыть дальше опасно стало.
Где-то в глубине штреков посыпалась порода… Друзья вздрогнули, переглянулись, одновременно посветили туда фонариками.
— Ну хорошо, — наконец сказал Иван. — Сюда-то мы его заманим, а вот как мы сами отсюда выберемся — вот в чем вопрос!
Штреки отходили от основной штольни неравномерно, то здесь, то там виднелись ничем не огороженные глубокие стволы шахт, уходящие вертикально вниз, словно ведущие в никуда, в другое измерение. Иван пробовал светить в них фонариком, но тонкий луч терялся в непроглядной темноте. Местами приходилось перелезать через завалы породы, поднимаясь под самый потолок штольни.
— Да… а шахта-то живая! — прошептал Цырен, и, словно в ответ ему, в глубине загудело, застонало, прошло эхом по штольне и штрекам, да и затихло.
— Давай дальше! — тихо скомандовал Бара. — Смотрите в оба!
