— Сядь слева от матери, Адам, — приказал Иэн.
— Но, Иэн, я хочу сидеть рядом с тобой. Я хочу узнать…
— Джентльмены не сидят рядом, когда присутствуют дамы, — упрекнул его Иэн, — и не разговаривают о вещах, которые не интересны остальным гостям.
На лице Адама настолько явственно отразился ужас, что Элинор пришлось прикусить губу, а рот Иэна против воли начал растягиваться. Мальчик нахмурился.
— Теперь, когда ты мой опекун, ты не такой интересный, как раньше, когда просто был моим другом, — пожаловался он.
— Это правда, потому что теперь мой долг следить, чтобы ты превратился в мужчину, достойного своего происхождения и положения. А исполнение долга гораздо важнее всего остального, даже удовольствия сидеть рядом с тобой или радости доставить тебе удовольствие.
Задумавшись над этой довольно сложной фразой, Адам сел на место, которое ему указали. Иэн тем временем перешагнул через лавку и сел между Элинор и Джоанной. Ожидавшие оруженосцы подошли с двух сторон к столу, чтобы наполнить вином кружки. Наблюдавший за их действиями Иэн увидел, что рука Джеффри так сильно дрожит, что вино немного пролилось.
Элинор вежливо заметила, что она велела подать сыр и холодный паштет, поскольку «мужчины» отправляются в поход. Иэн сухо поблагодарил ее. Затем она повернулась к Адаму, а Иэн — к Джоанне. Он услышал, как Элинор прошептала сыну, что было бы вежливо с его стороны предложить ей немного паштета и сыра, который нарезали оруженосцы. И снова Иэна начали раздирать радость и боль: удовольствие оказаться внутри этой семьи, осознавать себя неотъемлемой частью ее, чего ему прежде было не дано, и столь же сильный страх, что он присвоил себе то, что не должно принадлежать ему.
— Могу я подать вам сыр, леди Джоанна? К нему повернулись серые, подозрительно влажные глаза.
— Почему ты пытаешься занять место папы, Иэн? Несмотря на предупреждение Элинор о возможной негативной реакции девочки, этот вопрос ударил его, подобно кулаку.
— Я не пытаюсь сделать это, — возразил он, — и не посмел бы, и твоя мама никогда бы не позволила мне. Кроме того, подобные замечания недопустимы в общественных местах, таких, как стол в зале, в присутствии прислуги. Господи, Джеффри, что ты делаешь с этим сыром? Неужели я должен учить тебя резать сыр после такого срока службы? — Он перевел взгляд с изуродованного сыра на белое, перекошенное от страха лицо. — Ну ладно, ладно, мой мальчик, — сказал он уже мягче, — ты, может быть, заболел?
— Нет, господин.
Он был хрупкого телосложения и довольно красив, с прямыми, блестящими каштановыми волосами и светло-карими глазами со странно меняющимся оттенком. Сейчас глаза его стали почти черными от страха, а юное лицо, бывшее только что белым, как снег, стало алым, то ли от стыда, то ли от лихорадки.
Иэн заметил, что у молодого человека дрожали не только руки, но и все тело. Джоанна, оправившись от шока, с жалостью посмотрела на юного оруженосца. Элинор тоже, оторвавшись от жалких попыток Адама вести вежливую беседу, бросила взгляд на Джеффри и коснулась руки Иэна. Глаза их встретились. Иэн вздохнул с облегчением.
— Очень хорошо. Оуэн, Джеффри, нам хватит. Вы можете идти и тоже перекусить.
Облегчение, испытанное Иэном, имело серьезную причину. Без всяких слов Элинор предложила ему позаботиться о юноше — естественный долг жены по отношению к оруженосцу мужа, но и вид помощи, с которой Иэну, естественно, еще не приходилось сталкиваться. Лечить и ухаживать за больными было женским делом, и они более преуспевали в этом, чем ученые врачи, которые важно рассуждали об основных соках в организме, пока их пациенты умирали.
Оба оруженосца представляли для Иэна большую ответственность. Оуэн был старшим и самым любимым из родных детей лорда Ллевелина. Когда Ллевелин женился на дочери короля Джона и мог надеяться на рождение законных детей, Оуэн был исключен из очередности престолонаследников в Уэльсе — по крайней мере на время. Ллевелин не имел намерения прятать своего сына в тени или предоставить расти ему сорняком и доверил его Иэну, чтобы тот выковал в его характере норманнский блеск воина и мужчины.
Оуэн никогда не давал Иэну поводов для беспокойства, что лорд Ллевелин будет разочарован. Он был сообразителен, весел, крепок и гибок, как хорошо выделанная кожа, и был решительно настроен использовать любые преимущества и возможности, которые предоставлялись ему. Иэн уже имел два выгодных предложения о браке для Оуэна.
Джеффри ФицВильям был юношей совершенно иного рода. Однажды Солсбери одобрительно отозвался об отношениях Иэна с Оуэном. Естественно, Иэн не смог удержаться от разглагольствований о своих собственных успехах под крылом Саймона и о своем убеждении, что из оруженосца может выйти что-то путное, только если он любит своего господина, доверяет и беспрекословно подчиняется ему. Это была совершенно невинная беседа, так что Иэн немало удивился, когда услышал, как Солсбери смущенно прокашлялся, и увидел, повернув глаза на этот звук, что лицо его собеседника изрядно покраснело:
— Вы не думаете, что незаконнорожденность позорит ребенка? — осторожно, чуть смущенно спросил Солсбери. Иэн посмотрел на него в крайнем изумлении.
— Как это может позорить ребенка? Его мать — да; отца — положим, тоже да, хотя, Бог свидетель, я сам едва ли сторонник воздержания, но не думаю, что кто-то считает меня отцом. Но в чем ребенок виноват?! Плод связи не виновен ни в чем, кроме первородного греха человека, независимо от того, рожден он в браке или вне его. Кто может обвинить ребенка в слабостях его родителей?
— Изабелла может! — с горечью выпалил Солсбери. Прежде чем Иэн успел тихо заметить, что королева Изабелла способна на любое идиотство и не может служить образцом мнения других людей, Солсбери пустился в грустную историю. У него был сын, рожденный вне брака. Его мать, леди, умерла при родах. Ребенок рос в семье своего деда, но, когда мальчику миновало десять лет, старик умер. Поскольку сын уже достаточно подрос для отдачи на воспитание, Солсбери доверил его королеве.
— Он хороший мальчик, спокойный и послушный. Он никогда не обращался ко мне с жалобами. Я с самого начала видел, что он несчастлив, но думаю, что иначе и быть не может в чужом месте. Я надеялся, что он постепенно привыкнет. А потом, вы сами знаете, что произошло. Когда Джон рассорился с баронами, а затем потерял Нормандию, у меня не было времени вспоминать о Джеффри. Когда все понемногу улеглось и я узнал, что с ним стало…
Иэн догадывался, к чему он клонит, но не мог придумать, что сказать.
Солсбери в гневе стиснул губы.
— Остальные пажи и даже старшие оруженосцы сделали его предметом постоянных издевательств, а Изабелла поощряет их. Она постоянно ищет повод наказать его за что угодно — за карие глаза, за прямые волосы. Я полагаю, это связано с тем, что она ревнует своего мужа ко мне, но мучить ребенка… Она сказала ему в лицо и мне, что он ничто, ублюдок и что его мать была шлюхой — что, клянусь вам, неправда.
