— Я вообще сомневаюсь, что он болен. Он эти четыре дня и даже сегодня утром чувствовал себя прекрасно.
— Так что же случилось, от чего он сначала побледнел, потом зарделся и задрожал?.. — Голос Иэна увял.
Его озарила ужасная догадка. Джеффри резал сыр, который стоял перед Джоанной, а Джоанна — он бросил на нее взгляд — обещает стать красавицей, сводящей мужчин с ума. Но не теперь же! Ведь ей только девять лет! Да, а мальчику еще не исполнилось четырнадцати. Только четырнадцать? У Иэна было еще одно воспоминание детства, о котором он не упомянул Элинор, — единственное приятное. Ему было немногим более двенадцати лет, когда он узнал свою первую женщину.
К счастью, в это мгновение Джоанна дожевала последний кусок хлеба и попросила разрешения уйти. Элинор кивнула, и девочка убежала. Иэн проводил ее глазами.
— Не оставляй Джеффри и Джоанну наедине, — резко сказал он Элинор.
Она удивленно взглянула на него, потом приподняла брови.
— Я не думала об этом, но ты прав. Это возможно. Он уже преуспел в этих делах?
— Я не знаю, но при дворе Джона у него наверняка было достаточно возможностей научиться. Присматривай. Лучше подстраховаться, чтобы потом не жалеть.
4.
Только поздним утром Элинор освободилась, чтобы встретиться с Джеффри, которому было приказано лежать на походной койке и отдыхать, пока она не найдет времени для него. Он умолял Иэна взять его с собой, уверяя еще и еще раз, что здоров. Однако от огорчения и отчаянной борьбы со слезами он так разгорячился, что Иэн, увидев раскрасневшееся лицо и прикоснувшись к его лбу, остался непреклонен. Мальчику не могло повредить полежать денек в постели, хотя он и здоров, а если в нем зарождалась какая-то болезнь, отдых мог бы предотвратить ее.
Элинор обнаружила Джеффри лежавшим лицом к стене. Поначалу она решила, что он спит, поскольку тот не мог не слышать ее прихода. И тут ее озарила одна идея. Джоанна могла быть расстроена не только ее браком с Иэном. Она придвинула к кровати низкий стул, села на него и положила руку на затылок мальчика. Он не спал. Она почувствовала, как напряглись его мышцы, но температуры у него не было.
— Повернись, Джеффри.
Мальчик неохотно, скованно повернулся на другой бок. Лицо его было белым, словно маска, глаза, почти черные, уставились в никуда и были едва видны под полуопущенными веками. Элинор ослабила шнуровку его рубашки и пощупала пульс на горле. Пульс был ровным и твердым, ни слабым, ни лихорадочным.
— Я не верю, что ты болен, Джеффри, — спокойно сказала Элинор.
— Я так и говорил, мадам.
— Тогда сядь. Так будет легче разговаривать. — Она подождала, пока он сядет, скрестив ноги и прислонившись спиной к стене. — Ты ведь любишь лорда Иэна, не так ли, Джеффри?
— Да, мадам. Элинор улыбнулась.
— И не слишком доволен, что у него будет жена? На лице мальчика не отразилось никаких эмоций, но глаза быстро заморгали.
— Я должен быть рад всему, что делает мой господин. Разумеется, я доволен.
Сдержав порыв смеха, который, безусловно, ранил бы чувствительную душу юноши, Элинор погладила крепко сжатые руки Джеффри.
— Это очень благородно с твоей стороны, поскольку ты мог бы опасаться, что отныне лорд Иэн станет тратить много времени на другие дела и не сможет уделять должного внимания твоему обучению и продвижению. Но это не так. Во-первых, лорд Иэн никогда не забудет о своей ответственности перед тобой. Во-вторых, я бы ему не позволила этого. Для меня очень важно, чтобы ты стал сильным и умелым в исполнении своих обязанностей. Часто жизнь лорда Иэна будет зависеть от тебя, так что я должна настаивать, чтобы он научил тебя всему, что умеет сам, как можно скорее.
Что-то шевельнулось под застывшей маской юного лица. Элинор ждала, держа ладонь на руках Джеффри. Юноша уставился на нее, любуясь белой кожей, полным благородным ртом, точеным профилем, большими зеленовато-карими глазами, затененными черными-черными ресницами. Джеффри был молод, но не настолько, чтобы не понимать, что красоту создает гармония души, а не отдельных черт. Это была красота, отличная от красоты королевы, и все-таки красота — ненавистная и пугающая. В доме его деда жили не такие красивые женщины, но они любили Джеффри, а прекрасная королева только ненавидела.
— Вы так прекрасны! — выпалил он.
— Что ж, благодарю тебя, Джеффри, — серьезно ответила Элинор. Она была поражена. Его восклицание не выглядело комплиментом — в голосе мальчика явственно звучал страх. — Я могу уверить тебя, что лорд Иэн не был околдован мною и не потерял разум. Мы знакомы с ним очень давно, он знал меня еще до того, как ты появился на свет, и совершенно привык к моей внешности.
Джеффри впервые поднял глаза и дерзко встретил ее прямой взгляд. Они немного просветлели и стали золотисто-карими.
— Вы знаете, что я незаконнорожденный, мадам? Элинор засмеялась вслух.
— Да, я знаю. И что из того? Мой прадед и прапрадед тоже были такими. Дед, правда, не был, но только потому, что священник достаточно быстро провел церемонию, необходимую моей прабабушке. Я считаю, что это не имеет значения.
— Вы находите это забавным? — Глаза Джеффри снова потемнели, и в уголках их начали собираться слезы.
— Я нахожу это несущественным, — почти торжественно, как клятву, произнесла Элинор, упрекая себя за легкомыслие. Юноша такой ранимый. — Человек создает себя сам. Он может быть грязным животным, даже если по родителям очень родовит, а может быть, как мой Саймон, низкого происхождения, но более благородным, чем короли, которым он служил.
Элинор прикусила губу. Как быстро всплыло в ней имя Саймона. С Джеффри ей следует говорить только об Иэне или об его отце.
— Может быть, — продолжала она, — твоим отцу и матери следовало быть осмотрительнее, но бывает очень трудно успевать думать обо всем. Джеффри, дорогой мой, ты никогда не услышишь от меня ни слова оскорбления в твой адрес или в адрес твоих родителей, потому что ты, мой мальчик, ни в чем не виноват. Неужели ты думал, что меня будет беспокоить твое происхождение?
— Но ведь вы так красивы!
Эта повторенная фраза вкупе с тем, что Элинор услышала от Иэна, прояснила для нее хотя бы часть проблемы Джеффри. Королева Изабелла была одной из красивейших живущих на земле женщин. Элинор опустилась на колени и обняла Джеффри.
. — Дитя ты мое, — прошептала она, — не всякая красивая женщина жестока — по крайней мере к детям. — Она отрывисто рассмеялась. — А тебе нужно еще несколько лет, прежде чем ты начнешь страдать от женской жестокости.
Она отпустила его, снова села на стул и взяла его за руку.
— Не следует слишком винить красивых леди. Ты должен помнить, что они — бедные, слабые существа, и красота — это единственная власть, которой они обладают. Следовательно, им ничего другого не остается, как пользоваться ею — хотя порой и неразумно.
