Его заинтересовало, означало ли это, что она не исключала нарушение закона, но уточнять Вульф не стал. Кухонный свет лился прямо на голову Мэри, окружая ее волосы серебряным ореолом и отвлекая от разговора. Обычно ее каштановые без красноватых тонов волосы казались тускловатыми, но под светом лампы пряди засияли серебром. Мэри стала похожа на ангела – нежные синие глаза, прозрачная кожа, шелковистые пряди волос, выскользнувшие из плена тугого узла и окружившие лицо локонами. Внутренности Вульфа мучительно сжались. Он изнемогал от желания дотронуться до нее. Он хотел почувствовать под собой ее обнаженное тело. Хотел в нее войти и осторожно двигаться, пока она не станет податливой и влажной, и пока ее ноготки не вопьются в его спину…
Мэри наклонилась и дотронулась до руки Вульфа. Даже такой легкий контакт обжег его.
– Расскажите, что случилось, – мягко попросила она. – Почему вас посадили в тюрьму? Я знаю, что вы этого не делали.
Вульф был жестким мужчиной и по своей природе, и в силу обстоятельств, но ее чистая, несомненная вера в его невиновность потрясала до глубины души. Он всегда оставался в стороне, изолированный индейской кровью от белых. Даже с родителями он не был близок, хотя они любили его, а он любил их. На самом деле они никогда не знали его, никогда не были допущены в его личные мысли. Он не делил духовную близость и со своей женой, матерью Джо. Они спали вместе, нравились друг другу, но оставались на расстоянии. Только Джо преодолел эту сдержанность, узнал отца так, как не знал ни один человек в мире. Они стали частью друг друга. Вульф отчаянно любил сына, только мысли о Джо помогли ему пережить невыносимые годы тюрьмы.
Очень тревожило, что эта миниатюрная белая женщина умудрилась затронуть струны, которые он считал полностью недоступными. Вульф не хотел подпускать ее близко к себе. Он не отказался бы заняться с ней любовью, но не желал, чтобы она имела для него большое значение. Вульф сердито признал, что Мэри уже значила слишком много, и ему это совершенно не нравилось.
Он пристально смотрел на хрупкие пальцы, легко и нежно лежащие на его руке. Мэри не избегала прикосновений, не считала его грязным. Но при этом и не бросалась, как некоторые женщины, желающие проверить, насколько дикарь способен удовлетворить их мелкие, жадные аппетиты. Она просто наклонилась и дотронулась, беспокоясь за него.
Очень медленно рука мужчины передвинулась и накрыла мозолистой ладонью бледные, тонкие пальцы, словно защищая их.
– Это произошло девять лет назад, – голос был тихим и хриплым. Мэри пришлось наклониться вперед, чтобы расслышать. – Нет, почти десять. В июне будет десять лет. Мы с Джо только-только переселились сюда. Я работал на ранчо Хав-Мун. Изнасиловали и убили девочку из соседнего округа и бросили ее тело рядом с границей ранчо. Меня забрали и допросили. Черт, я ожидал этого с той минуты, как услышал о девочке. Я был чужаком и индейцем. Но улик не было, поэтому им пришлось меня отпустить.
Три недели спустя была изнасилована еще одна девочка. Она жила на ранчо Рокин-Л, на запад от города. Ее сильно ударили, как и другую девочку, но она осталась жива и видела насильника. – Вульф надолго замолчал. Черные глаза ничего не выражали, пока он вглядывался в дела тех давних лет. – Девочка сказала, что насильник похож на индейца. Высокий, темноволосый. Высоких индейцев в округе можно было пересчитать по пальцам одной руки. Меня снова забрали. Я даже не знал, что изнасиловали еще одну девочку. Они посадили меня в ряд с шестью темноволосыми белыми. Девочка указала на меня. Мне тут же предъявили обвинение. Мы с Джо жили на ранчо, но в ночь изнасилования меня никто не видел дома, кроме Джо. Слово шестилетнего индейского мальчишки ничего не стоило.
У Мэри сдавило грудь, когда она представила, что это означало для Джо, который в то время был совсем ребенком. И насколько тяжелее пришлось Вульфу, который мучился мыслями о сыне. Она не смогла найти слов, чтобы как-то оправдать произвол десятилетней давности. Поэтому даже не стала пытаться; только сжала его пальцы в дружеском участии.
– Состоялся суд, и меня признали виновным. Еще повезло, что им не удалось пришить мне первое изнасилование, при котором убили девочку, а то бы меня линчевали. Все равно во всем считали виновным меня.
– Вас посадили в тюрьму? – Было невероятно трудно поверить в это, хотя она знала правду. – Что случилось с Джо?
– Государство взяло его под опеку. Я пережил тюрьму, хотя было нелегко. Насильники считаются законной добычей. Пришлось стать самым жестоким сукиным сыном только для того, чтобы выживать ночь за ночью.
Мэри слышала рассказы о тюремных нравах, и ее боль усилилась. Вульфа заперли, оторвали от солнца и гор, лишили ветра. Посадили в клетку как дикого зверя. Он был невиновен, но у него отняли свободу и сына, бросили на растерзание отбросов общества. Спал ли он спокойно хоть одну ночь в тюрьме или едва дремал, постоянно ожидая нападения?
Горло Мэри пересохло и сдавило. Она едва смогла спросить шепотом:
– Сколько вы пробыли там?
– Два года. – Его лицо застыло, только глаза оставались полными ожесточения. Но Мэри знала, что ожесточение направлено не на нее, а на горькие воспоминания. – Серию изнасилований и убийств от Каспера до Шайенна свели в одно дело, и парень был пойман. Он признался во всем с гордостью за свои достижениями, но слегка ошибся, его подвиги никто не оценил. Он признался в двух изнасилованиях в этом округе и рассказал все в подробностях, которые никто, кроме насильника, не мог знать.
– Он был индейцем?
Вульф жестко улыбнулся.
– Итальянцем. Оливковая кожа, вьющиеся волосы.
– И тогда вас освободили?
– Да. Меня признали невиновным, сказали «сожалеем» и отпустили на все четыре стороны. Я потерял сына, работу, все что имел. Потом разузнал, куда они поселили Джо и начал процедуру его возвращения. Некоторое время выступал на родео, чтобы подзаработать немного денег и преуспел. У меня отлично получалось. Я выиграл достаточно, чтобы вернуться не с пустыми карманами. Старый владелец ранчо Хав-Мун умер, не оставив наследников, и землю собирались продать в счет уплаты налогов. Меня выжали досуха, но земля стала моей. Мы с Джо обосновались здесь, начали заниматься лошадьми и возрождать ранчо.
– Почему вы вернулись? – Мэри не могла понять, как он мог вернуться туда, где с ним так жестоко обошлись.
– Потому что я устал переезжать с места на место, не имея собственного угла. Устал до чертиков, что на меня смотрят свысока как на дрянного, никчемного индейца. Устал, что у моего сына нет дома. И потому, что не собираюсь позволить этим ублюдкам считать себя лучше нас.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
