— Какая «сверхзадача», Настя! — простонал в ответ Ливанов. — Билеты уже продают!!!
Театральный критик, выступая на юбилее артиста Юрия Леонидова, называл его роли «полотнами».
— Когда наш юбиляр создавал это полотно… А в этом сотворенном им полотне… — И т. д.
После выступления критика Ливанов сказал юбиляру:
— Юра, я думал, что ты — артист. А ты, оказывается, полотняный завод.
Один молодой актер на гастролях театра отмечал свой день рождения, который завершился пьяным дебошем в гостинице, где проживала труппа.
На следующий день почтенный мхатовец старец М. Кедров выговаривал провинившемуся:
— Не понимаю, зачем надо было пить водку? Ведь можно было отметить свой день рождения лимонадом.
— Ну, тогда это был бы твой день рождения! — заметил Ливанов.
После войны Алла Тарасова, прославившаяся в роли Анны Карениной, оставила своего мужа И.М. Москвина и стала женой героического летного генерала Пронина. Пронин был крепыш среднего роста, очень широкоплечий, почти квадратный, с ничем не примечательными чертами лица.
Стареющий Москвин воспринял уход жены болезненно, в театре ему сопереживали. Тарасовой, очевидно, хотелось найти какое-то достойное оправдание своему поступку.
— Борис, — обратилась она к Ливанову, — правда, Пронин — это вылитый Вронский?
— Алла, перечитай «Анну Каренину», — посоветовал Борис Николаевич.
Растолстевшему приятелю-художнику:
— У тебя портрет совсем за раму вышел.
«Актеров нельзя допускать в судебные заседатели. Они по любому поводу могут вынести только один приговор: кровавая смертная казнь. На Шекспире воспитаны».
Во время гастролей в Киеве три администратора — один мхатовский и двое местных — затеяли концерты с участием молодых актеров. Два концерта до спектакля и один после. И так целую неделю. Молодые актеры радовались: подработаем. И трудились из последних сил. Когда конвейер концертов остановился, администраторы получили солидные денежные премии, актеры — ничего. В театре разбушевался стихийный митинг.
Обманутые актеры ринулись за правдой к Ливанову, одному из руководителей театра.
— Борис Николаевич, вы слышали, что произошло?
— Слышал. Все правильно.
— Как? Почему?
— Потому что премии получают доярки, а не коровы.
…— Рожденный ползать — летать не может.
— Летать рожденный — заползать может.
…— Оптимизм — это недостаточная осведомленность.
Заседание руководства театра. Ливанов, войдя в комнату, обращается к Станицыну, сидящему в кресле:
— Пересядь, пожалуйста, здесь обычно сижу я.
— Борис, какая разница. Вон свободное кресло.
— Нет, здесь у каждого льва своя тумба.
В последние годы во МХАТе «старики» между собой почти не разговаривали. Бывало, сидят в антракте в закулисном фойе театра, в гримах и костюмах, молчат и думают каждый о своем.
И вдруг один из «стариков», ни к кому персонально не обращаясь, начинает рассуждать вслух:
— Ну чего у меня нет? Я — народный артист Советского Союза, член партии… орденоносец… Постоянно занят в репертуаре. Чего у меня еще нет? У меня прекрасная пятикомнатная квартира в центре… дача, очень хорошая… Две государственных премии… Да… я еще и режиссер… у меня есть свой театр, я там художественный руководитель… меня на казенной машине возят… а еще у меня есть своя машина… «Волга»… На здоровье, тьфу-тьфу, не жалуюсь. Ну, чего у меня еще нет?
В повисшей тишине раздается голос Бориса Николаевича:
— Совести у тебя нет.
Борис Николаевич Ливанов.
Борис Ливанов. Шаржированный автопортрет.
Алла Тарасова. Рисунок Б. Ливанова.
Михаил Кедров. Рисунок Б. Ливанова.
В конце сороковых годов, в период борьбы с «космополитизмом», театр захлестнула мутная волна конъюнктурных пьес-однодневок. Не миновала эта беда и МХАТ.
Актеры пытались, как могли, «дорабатывать» скороспелые пьесы, сами исправляли тексты своих ролей, пытаясь внести в них ноты правдоподобия и человечности. Меняли названия, чтобы они не звучали как агитлозунги.
В те поры директором театра была Алла Константиновна Тарасова.
Однажды на художественном совете придумывали новое название очередной пьесы.
Алла Тарасова предложила:
— «Под алым стягом».
— Мне нравится, — сказал Ливанов. — Но маленькая поправка: «Под стягом Аллы».
Жизнь состоит из подготовки к ней.
А я волосы отпустил. Совсем!
Очень худощавому актеру:
— У тебя не телосложение, а теловычитание.
В театре:
— Борис Николаевич, вас просят зайти в художественную часть.
— Как это художественное целое может зайти в художественную часть?
Труппа Саратовского драмтеатра встречает гостей-мхатовцев.
— Борис Николаевич, а у нас есть актер Ливанов — ваш однофамилец.
— Замечательно! В каждом театре должен быть свой Ливанов!
Любуясь природой:
— Так красиво, что даже грустно!
Перед выпуском спектакля:
— Все в театре волнуются. Но по-разному. Я потому, что не уверен в своем успехе, а некоторые товарищи потому, что не уверены в моем провале.
«Молодость, как таковая, интересна только в телятине».
Врач, выписывая Бориса Николаевича из больницы после инфаркта:
— Ну вот, мы вернули вам все ваши достоинства.
— Верните мне мои недостатки!
В доме Ливановых часто собиралось дружеское застолье. Отец и мама всегда сидели напротив друг друга в торцах длинного стола. Кто-то из друзей поинтересовался, почему они сидят именно так.
— Чтобы избежать рукопашной, — ответил Борис Николаевич.
Когда родилась первая внучка:
— Ну вот, я впал в дедство.
Когда исполнилось 66 лет:
— Я эту дату воспринимаю так: 33 с фасада и 33 с тыла.
Присвоение знаменитых имен различным театрам сделалось почти обязательным. Коллегии Министерства культуры Е. А. Фурцева объявила, что в «высших инстанциях» принято решение присвоить Камерному театру имя А. С. Пушкина.
Естественно, члены коллегии поинтересовались: почему?
— Как вы не понимаете, товарищи? — укорила министр культуры. — Театр находится недалеко от памятника Пушкину. На бульваре.
— Ну, тогда, — подал реплику Ливанов, — его лучше назвать Бульварный театр.
Во время пребывания театра в Нью-Йорке знаменитый актер и педагог Ли Страссберг, знаток системы Станиславского, попросил Бориса Николаевича дать пресс-конференцию. Студию Страссберга заполнили не только журналисты, но актеры, писатели, режиссеры. Один из первых вопросов:
— Такой художник, как вы, должен верить в Бога. Что вы на это ответите?
— Говорить об этом не будем, — последовал ответ. — Вы, американцы, и Христа любите из-за его мировой популярности.
Зал разразился овацией.
Однажды, выступая в Министерстве культуры перед членами коллегии, среди которых был и Ливанов, министр Фурцева развивала свою любимую идею об организации повсюду, где только возможно, «художественной самодеятельности», и договорилась до того, что, по ее мнению, «самодеятельность должна скоро вытеснить профессиональное искусство».
— Борис Николаевич, — прервав речь, обратилась она к Ливанову. — Я вижу, вы что-то рисуете в блокноте и меня не слушаете? Вы что, со мной не согласны?
— Я слушаю, — ответил Ливанов. — Вы радуетесь тому, что профессиональное искусство скоро исчезнет, а я — профессионал. Вот вы бы, Екатерина Алексеевна, стали пользоваться услугами самодеятельного гинеколога?
Обсуждение закончилось гомерическим хохотом всех присутствующих.
Образованием ума не заменишь.
При переполненном зале во Всероссийском театральном обществе показывали новый фильм американского режиссера С. Крамера «На берегу». На экране разворачивается трагедия гибели человечества в атомной войне.
По окончании фильма потрясенные зрители в немом молчании потянулись из зала. Кто-то шепотом спросил Бориса Николаевича:
— Правда, страшно?
— Нет, — громко ответил Ливанов, любимый ученик Станиславского. — Я понял: бац! — и — здрасте, Константин Сергеевич!
Бременским музыкантам — быть!
Мы дружим.
Мы — это Юрий Сергеевич Энтин, Геннадий Игоревич Гладков и я.
Меня зовут Василий Борисович.
Мы друг друга так длинно по имени-отчеству, конечно, не называем.
